Врата небес - Антон Карелин

Нож едва заметно усмехнулся.

— Да, принцесса, — ответил он. — Я их понимаю.

— Мне скучно, Ножик. До начала праздника еще почти полчаса, до моего торжественного выхода — и того больше, и я должна сидеть здесь, в этой торжественной темноте, скрывающей весь мой блеск, и даже не слишком сильно двигаться, чтобы не стрясти с себя ювелирную мерку серебристой пыли… Ты знаешь, Ножик, зачем меня, принцессу, вступающую в Наследие, вываляли в пыли? — Она улыбнулась, расточая очарование, достающееся сейчас одному только Ножу, и глядя на него с загадкой в серо-серебристых глазах.

— Не знаю, — более хрипло, чем обычно, ответил убийца, в темных глазах которого блеснула незаметная искорка жестокого внутреннего огня.

— Тогда выходи на террасу вместе со мной, — Катарина вдруг рассмеялась, довольная своим предложением-приказом, — выходи, стой шагах в семи и хорошенько, хорошенько на меня гляди. Это будет еще один урок для тебя, мой острый… Но вернемся к теме: мне скучно. В оставшиеся полчаса или чуть меньше развлеки меня разговором. Мы говорили о принципах. О глупых принципах обычных смертных, и ты сказал, что понимаешь и разделяешь их. — Она прищурилась и с интересом, от которого чаще билось сердце, смотрела на него.

Нож прикрыл глаза, откидываясь назад и еще более скрываясь в живущей бликами тени, и негромко возразил:

— Понимаю, ваше высочество. Только понимаю. Но не принимаю их.

Принцесса чуть ерзнула, устраиваясь поудобнее, складывая руки на коленях, и с невинностью удивленного ребенка, образ которого так пленял любого из мужчин, воззрилась на своего Ножа. Лицо ее говорило: «Продолжай».

Убийца едва заметно вздохнул и ответил:

— Я не очень искушен в политике, выше высочество. Но вы знаете, как любит вас Империя, и как она готовилась к этому дню… — Катарина молчала, потому он, помедлив, продолжал: — А Вельх Гленран, будучи близок к делам вашего брата, в последние несколько лет узнал и о нем, и о вас слишком многое, чтобы продолжать беззаветно любить. Не знаю, из каких принципов исходил именно Гленран; мне кажется, он просто был честным человеком.

Принцесса улыбнулась.

— Это ясно, — ответила она. Затем неожиданно мягко рассмеялась, рассматривая его. И добавила: — Ты сейчас выглядишь так глупо, Нож. Говоришь мягким тоном, до странного нерешительно, вся твоя дерзость исчезла. И мы оба знаем почему.

Нож молчал, не поднимая взгляда, потому что знал: Принцесса смотрит на него в упор.

— Все мужчины страдают от того, что я нахожусь рядом, — я имею в виду, страдают с функциональной точки зрения. Сами по себе они думают, что счастливы лицезреть меня, и что их бесполезное обожание само по себе лучшее, что есть в их жизни. Но я так не думаю. Свою шестерку я уже почти отучила от инстинктивного виляния хвостом. Но по воле случая или Судьбы ты приближен ко мне гораздо сильнее, это подразумевает Высший Контроль. А потому я хочу, чтобы ты прекратил давать волю слабостям. Раз и навсегда… Отвечай, о чем ты думаешь!

— Я люблю вас.

— Плохо! Мне не нужна твоя любовь. Она мешает тебе быть таким, каким я хочу! Повернись, посмотри в зеркало: кого ты там увидишь?! Старика, который говорит тихо и с придыханием?.. Ты человек, Нож, причем из лучших. Не твой сундук магических шмоток делает тебя таким, а ты сам. Мне нужен тот, кто держал у моей шеи клинок и был готов в любую минуту надавить на него и рвануть его! Повернись, подними голову, смотри мне в глаза!..

Убийца посмотрел. В зрачках его медленно разгорался странный, жестокий внутренний огонь, от которого на щеках принцессы выступал неудержимый румянец.

Их взгляды встретились и замерли, переплетенные, на миг… А затем ее высочество медленно, спокойно и властно улыбнулась.

— Лезвие, — довольно сказала она. — Мне нужно отточенное, гибкое лезвие, которое не знает преград. И ты им станешь. — Она медленно выпрямилась, встала — высокая, сверкающая россыпями бриллиантов и переливами атласа в окрашенной огнем темноте, с пылающими щеками, с глазами, наполненными силой и страстью, сама хрупкая и стройная, женственная и нежная, источающая слабый, кружащий голову аромат, и, прошелестев длинным платьем, подошла к сжавшемуся Ножу вплотную.

— Встань, — сказала она.

Он встал.

— Открой глаза и не падай в обморок.

Он вздохнул, усмирил трепещущие веки и застыл.

Катарина дель Грасси положила руки ему на плечи и поцеловала убийцу в губы, пристально следя за выражением его подвижных темных глаз.

Она почувствовала прошедший по немолодому телу трепет и ощутила желание, волнами жара исходящее из его глубин. Затем медленно отстранилась, продолжая обнимать его за шею нежными руками.

И увидела, как медленно, постепенно, он борется с собой; как из-под прищуренных век разгорается и угасает огонь, сменяясь холодным сиянием двух далеких черных звезд, как жар выветривается, опадает, как напрягаются и расслабляются его мускулы, его тело и душа.

— Это лучше, — удовлетворенно кивнула она, грациозно разворачиваясь и снова садясь на свое место.

Убийца тоже сел, и на этот раз он был более спокоен.

— Ну, о чем ты думаешь теперь? — немного лениво спросила принцесса, возвращаясь к виду девушки, которой смертельно скучно.

— О том, что я хочу вас, ваше высочество, — послушно-спокойно ответил Нож.

— Ну надо же. Какая неожиданность. Все меня хотят. Не получишь, и не надейся. Может, поцелую еще раз, если все будет хорошо.

Убийца кивнул. Катарина, увидев это, легко и светло улыбнулась.

— Ладно, — сказала она, расправляя сложные складки своего великолепного платья. — Снова вернемся к нашей теме… Однако какой волнующий сегодня день!.. — Щеки ее по-прежнему алели, в глазах блестели искорки звездного серебра. — Ты проиллюстрировал мне Вельха, которого я и так знаю прекрасно. Но ничего не сказал мне о том, есть ли принципы у тебя самого. А это, между прочим, в данной ситуации гораздо интереснее.

— Принципы у меня есть, ваше высочество, — ответил Нож, почему-то улыбаясь, — только их совсем немного, и направлены они в основном на меня самого.

— Отлично. И каковы же они?

— Вы же знаете, ваше высочество, какие, вы же и так прекрасно знаете.

— Да, — кивнула она, отворачиваясь от него и с усталостью всматриваясь в подвижные языки огня, — твои принципы я теперь очень даже прекрасно знаю, — и замолчала, неподвижная, словно дитя светоносного ангела, раздумывая о чем-то своем.

Наступила тишина. Нож, слух которого, очень развитый, был еще более усилен многолетней привычкой практики внимания, отчетливо различал каждый из выкриков, которыми собравшаяся перед террасой огромная, многотысячная толпа подбадривала одного из четверых бойцов, привезенных с запада, востока, юга и севера специально к празднику. Бились, кажется, пернатый зверь Крилл откуда-то с островов Безымянного архипелага; воинственно и яростно скрипящий птенец Птицы Рок; Нага, в которой змеиного было, наверное, больше, чем человеческого, и обычный ледяной гигант, чья точная медленная поступь сотрясала арену, ради праздника возведенную в самом центре площади.

Народ уже веселился вовсю; это был один из нечастых в любом году случаев, когда столичные жители, от ремесленников до купцов, и приезжие всех рангов и мастей, гвардейцы, аристократы, политики, военные, почетные граждане, ученики и ученые, маги и жрецы — все сошлись в одно взволнованное живое море, которое веселилось и, радуясь празднику, ожидало его основной части.

Принцесса продолжала молчать, отрешенно разглядывая угасающий огонь и черно-алые россыпи тлеющих углей. Нож рассматривал свои пальцы.

— Ваше высочество, — сказал он, немного помолчав.

— Что?

— Тогда, с лезвием у вашей шеи… Я бы не смог.

— Я знаю. Но в следующий раз — сможешь.

— Вы доверяете мне, ваше высочество? Я действительно стал самым приближенным к вам слугой?

— Да, — кивнула принцесса. — Конечно, да. Я же говорила тебе.

— Я подвел вас. Я не привел к вам ни Вельха, ни Ферэлли.

— Ты нашел их… Потом расскажешь как, — главное, что ты их нашел. И был свидетелем того, как Даниэль ломал эту свою кость…

Она внезапно усмехнулась.

— Надо же, мой Даниэль, как я недооценила тебя. — Принцесса потянулась и улыбнулась мечтательно и светло. — Мой Даниэль, ты разъярился, чего я от тебя никак не ожидала. Ты не разревелся, не превратился во всхлипывающую размазню, которая более подходила твоему прежнему характеру, а наоборот, впервые проявил себя как мужчина. Ты уничтожил все центральные улицы, примыкающие ко Дворцу, кроме тех, которые были защищены от любых стихий, включая бешенство огня. Полтора десятка ни в чем не повинных людей погибло в огне, да и то лишь по счастливой случайности.

Ты заставил встрепенуться весь Конклав, и только отец не участвовал в этом светопреставлении, понимая, что справятся и без него… но тем самым укрепляя неверие толпы; и эта толпа, напуганная, провонявшая дымом и усыпанная гарью, кое-где неплохо обожженная, затоптанная сама собой, ужатая в давке, теперь, когда все кончено, стоит под окнами Дворца и умоляет меня не обращать внимания на досадный инцидент и продолжать праздник! — Она всплеснула руками, совсем как задорная девчонка, празднующая сдачу школьного экзамена. — О Боги, как все хорошо получилось! Ты понимаешь, Нож, все вышло даже лучше, чем я могла ожидать!.. — Она рассмеялась смехом счастливой свободной птицы.