XX век как жизнь. Воспоминания - Александр Бовин

Возможно, существуют другие вселенные, где имеют место другие константы и исполняются другие, неизвестные нам и нашей Вселенной законы физики. Но размышления на эту тему имеют чисто умозрительный характер…

Работая в «Коммунисте», приходилось систематически сталкиваться с сотрудниками аппарата ЦК КПСС, принимать участие в подготовке различных документов, выполнять те или иные поручения. В моих контактах в то время значительное место еще занимала юридическая тематика.

После XX съезда партии началась трудная, встречавшая сопротивление работа по демократизации советской юриспруденции и в первую очередь – уголовного процесса. «Коммунист» занимал здесь довольно последовательную и активную позицию. В частности, острой критике подверглась книга проф. В.П. Радькова «Социалистическая законность в советском уголовном процессе» (Коммунист. 1960. № 15). Радьков, ощущая поддержку чиновной юридической «элиты», сопротивлялся. И был подвергнут второй раз (1961, № 4). И снова при сочувственном молчании юридической периодики.

В мае 1961 года главный редактор «Коммуниста» Ф.В. Константинов направляет развернутое послание в ЦК КПСС. В нем писалось, что по таким принципиальным вопросам, как установление истины по уголовным делам, состязательность, презумпция невиновности, в правовой литературе продолжают отстаивать позиции, характерные для времен культа личности и нарушения законности. Константинов испрашивал разрешение выступить с редакционной статьей по затронутым вопросам.

Разрешили. Статья была написана. Однако ее тональность (если память меня не подводит) отличалась от первоначальных намерений редакции. Статья не столько критиковала консерваторов в юриспруденции (но все-таки критиковала), сколько сдерживала напор демократических требований, с которыми выступали многие юристы новой, послесталинской волны.

Нахально решил открыть «второй фронт». Позвонил в «Известия» (тогда еще аджубеевские!). Отделом права и морали там заведовал Константин Иванович Севриков, его заместителем был Юрий Васильевич Феофанов. Поняли друг друга. Договорились. 8 февраля 1962 года в газете появилась моя статья «Истина в правосудии». Я доказывал, что приговор не может основываться на «приблизительной» достоверности, на вероятности, даже максимальной. Суд обязан добираться до точно установленных фактов, до правды, истины, иначе приговор не может быть справедливым, законным. Вопреки распространенному среди юристов-практиков мнению, что процессуальные гарантии мешают борьбе с преступностью, я настаивал на строжайшем выполнении указанных гарантий, которые как раз и гарантируют демократизм, законность, справедливость правосудия, то есть в конечном счете его эффективность.

Поток писем показал, что статья попала в точку. Голоса сторонников «правосудия» по Вышинскому были еще слышны. Но большинство читателей рассматривали неуважение к закону, процессуальным нормам, правам человека как одно из самых опасных последствий культа личности. 24 мая был опубликован обзор откликов: «Еще раз об истине в правосудии». Так началось мое сотрудничество с «Известиями», которое длилось почти четыре десятка лет. Со своими «крестными» (Севриковым и Феофановым) подружились. Раз или два в году собирались на «юридические мальчишники». Обычно к нам присоединялись М.С. Строгович, И.Д. Перлов и П.Ф. Пашкевич. Вариант «кухонных разговоров» на юридические темы. Но с пользой для дела: прорабатывались, пристреливались идеи, которые потом появлялись в нашей продукции.

С известинскими материалами связан такой забавный эпизод. Получаю приглашение к какому-то чину из административного отдела ЦК. Иду. Попадаю в кабинет почтенного седовласого человека. Он предлагает мне сесть и долго смотрит на меня. Потом интересуется моим возрастом. «Тридцать два скоро будет», – отвечаю. «Читайте!» – и протягивает мне несколько писем. Читаю. Гневная критика в мой адрес. Один из главных мотивов: бессовестный этот Бовин, сам был помощником у Вышинского, готовил для него теоретические разработки, а теперь изображает из себя демократа, разоблачает Вышинского и вокруг… Недолгие расчеты показали, что, находясь в возрасте 6–8 лет и даже будучи вундеркиндом, я вряд ли мог быть полезен Вышинскому. И был отпущен с миром…

Юридические диспуты 1960–1962 годов можно закруглить посланием из МГИМО главному редактору журнала «Коммунист» В.П. Степанову:

«Уважаемый Василий Павлович!

Ваш журнал выступил с критикой ошибочных положений, содержащихся в работе бывшего заведующего кафедрой государственного права Института В.П. Радькова «Социалистическая законность в советском уголовном праве» (№ 15 за 1960 г.). После этого в редакцию поступило много писем от практических работников юстиции и ученых-юристов. Авторы всех этих коллективных и индивидуальных писем признавали правильной критику книги Радькова В.П. Один лишь Радьков В.П. направил в редакцию журнала «Коммунист» письмо, где, не приведя ни одного нового аргумента, продолжал отстаивать свои ошибки. Журнал «Коммунист» был вынужден (№ 4 за 1961 г.) опубликовать заметку «Так ли надо относиться к критике?», где, критикуя поведение Радькова В.П., ставил вопрос: «Так ли должен советский ученый, коммунист относиться к научной критике?»

С острой критикой в адрес В.П. Радькова выступила и газета «Известия».

8 февраля 1962 г. в газете «Известия» была опубликована статья А. Бовина «Истина в правосудии», где о лекциях Радькова В.П. в Институте говорилось: «Нетрудно представить, какое извращенное представление о социалистической законности, о решениях партии будут иметь студенты, слушающие такие странные рассуждения». Газета характеризовала последние работы Радькова В.П. как типичный пример псевдонауки. Эта точка зрения была вновь подтверждена газетой «Известия» 24 мая с. г. в редакционной статье «Еще раз об истине в правосудии».

Коллектив Института международных отношений полностью разделяет и поддерживает принципиальную критику журналом «Коммунист» и газетой «Известия» теоретических «изысканий» В.П. Радькова и осуждает неправильное отношение В.П. Радькова к критике.

Вместо того чтобы – как положено коммунисту и советскому ученому – самокритично пересмотреть свою работу в свете критических выступлений центральных органов печати, В.П. Радьков перенес дискуссии со своими оппонентами в студенческую аудиторию, встал на путь клеветы и инсинуаций по адресу Института и ряда научных работников. При разборе этих фактов в партийной организации Института В.П. Радьков проявил глубокую недисциплинированность, зазнайство, барски-высокомерное отношение к партийной организации, за что ему было вынесено партийное взыскание – строгий выговор.

Недостойное поведение В.П. Радькова глубоко возмущает коллектив Института. 30 октября с. г. ученый совет Института признал В.П. Радькова не соответствующим занимаемой им должности. В.П. Радьков от работы в Институте международных отношений освобожден».

Следуют подписи: ректора (Ф. Рыженко), секретаря парткома (И. Ильинский) и председателя месткома (А. Соловьев).

По нынешним меркам в «научной дискуссии» слишком заметны административно-партийные ноты. Но тогда были другие мерки. Тогда истиной считалось лишь то, что поддерживалось «наверху». И аргументами были не только научные доказательства, но и строгие выговоры, административные рычаги вообще. Иногда, как в данном случае, такие рычаги помогали движению теории. Но чаще – «просто» служили для затыкания ртов, так сказать, инославным.

Классический пример. У Хрущева возникает идея ввести смертную казнь за ряд экономических преступлений, включая взятки. Искоренить чтобы… Для подготовки соответствующих установлений создается рабочая группа. Юридическое начальство (прокуратура, Верховный суд, Министерство юстиции, институты), и почему-то я там оказался. Командовал нами заведующий административным отделом ЦК КПСС Николай Романович Миронов (впоследствии трагически погиб при аварии нашего самолета на подлете к Белграду). Собираемся, спорим, пишем. Большинство полагает, что введение смертной казни ничего не даст. И все-таки почтенные мэтры юриспруденции подписали бумагу с «научным» обоснованием этого самого введения. Моя подпись не стояла. Очень было неуютно, однако одержал маленькую победу над чиновничьим страхом.

Позже закрутилась еще более «крутая» история. Неугомонный Хрущев настаивал на том, чтобы казнить валютчиков Рокотова и Файбишенко. Но закон не позволял. Изменили закон. Придали ему обратную силу. Казнили. Мне пришлось пару раз выступать на каких-то ведомственных совещаниях, собиравшихся в порядке «одобрямса». Нудно выступал против. Потом где-то наткнулся на стихи:

Ах, это грозное большинство,На которое нету управы.Сохраняю свой статус-кво —Одиночка ненужной державы.

Автора не знаю. Мне все же было легче: я не чувствовал себя одиночкой, да и о ненужности державы еще не додумался. Еще хотелось петь: «Нам нет преград…» Верить хотелось.