Варшавское восстание и бои за Польшу, 1944–1945 гг. - Николай Леонидович Плиско

Сталин слушал молча, не перебивая, он лишь изредка посматривал в сторону сидевших неподвижно за длинным столом, обтянутым зеленым сукном, членов польской делегации.

Видя, что Сталин ждет продолжения или явного окончания речи, Миколайчик торопливо добавил: это были главные вопросы, что же касается текущих дел, то он хотел бы обратиться к маршалу Сталину с просьбой дать указание о том, чтобы советские войска оказывали содействие внутренней польской армии, с тем чтобы она могла продолжать свою борьбу против немцев.

Миколайчик замолчал и в напряжении стал ожидать ответа Сталина. Так же молча и с напряжением замерли за столом члены польской делегации. Только присутствовавший на беседе Молотов, прекрасно ориентировавшийся в ситуации, сидел спокойно, ожидая ответа вождя.

Сталин заговорил, медленно и четко произнося короткие фразы, отчего они выглядели весьма весомо:

— Поставленные вами вопросы имеют большое политическое и практическое значение. Но в своих вопросах Вы обходите существование Польского комитета Национального Освобождения, с которым советское правительство заключило договор об администрации. Можно ли закрывать глаза на этот факт?

Подобной реакции на свою выспренную речь Миколайчик никак не ожидал. Поначалу он несколько растерялся, но быстро нашелся.

— Возможно, — чуть запинаясь произнес он, — имеет место недоразумение. Говоря о втором вопросе, я имел в виду договор между польским правительством и советским правительством… — И тут же добавил: — Но этот вопрос не актуален, так как договор об администрации уже заключен между Польским комитетом Национального Освобождения (ПКНО) и советским правительством. Но в связи с этим я хотел бы сказать, что, когда советские войска войдут в Варшаву, к ним явится заместитель премьера польского правительства и комендант подпольной армии, которые занимаются вопросами администрации в Польше. Я уверен, — на всякий случай добавил Миколайчик, — что этим лицам советские власти не причинят никакого вреда. И было бы хорошо, если бы четыре польские партии могли бы и теперь иметь влияние и работать в деле восстановления польской администрации…

Сталин внимательно выслушал слова Миколайчика. Видимо, произнесенное тем слово «недоразумение» пришлось по вкусу советскому лидеру, и он начал свой ответ именно с него.

— Что ж, — заметил Сталин, — во избежание недоразумения я хотел бы заявить, что советское правительство не имеет намерения определять, какое количество партий будет участвовать в польском правительстве. Это не дело советского правительства.

Конечно, советское правительство хотело бы, чтобы в польском правительстве были представлены демократические партии. Но этот вопрос должны решать сами поляки. Советское правительство не будет вмешиваться в это дело. Если интересно знать мнение советского правительства, то могу сказать, что оно было бы радо, если бы все демократические партии в Польше образовали блок. Советское правительство поддержало бы этот блок…

— Но в польском правительстве представлены четыре партии, — поторопился ответить Миколайчик, — и все эти партии демократические…

В 1939 году, во время пребывания деятелей этих партий во Франции, сейм был распущен, и было решено, что президент республики должен был подписать заявление о том, что он отказывается от своих прав. И я бы хотел, чтобы в правительстве, которое будет создано в Варшаве, участвовали эти четыре партии…

— Тогда нужно уговориться, — заметил Сталин, о чем будет идти речь. Если вы желаете говорить о той силе, которая народилась в Польше в виде Польского комитета Национального Освобождения, то нужно обсудить вопрос о взаимоотношениях польского правительства в Лондоне и ПКНО.

Миколайчик растерянно заявил, что он готов обсудить эти вопросы. Польский эмигрантский премьер явно не ожидал такого поворота беседы.

А Сталин продолжал:

— Черчилль писал мне, что Вы хотите приехать в Москву, и спрашивал, согласен ли я принять Вас. При этом Черчилль заявил, что он считает, что главная цель поездки Миколайчика в Москву состоит в объединении поляков, и выразил надежду что он, Сталин, поможет полякам в этом деле.

Я согласился это сделать. И, по моему мнению, речь может идти о взаимоотношениях между двумя силами, имеющими отношение к Польше. Этот вопрос трудно обойти.

Миколайчик растерялся совершенно. Он не ожидал, что беседа повернется таким вот образом. Все намеченное в Лондоне стремительно рушилось. Надо было искать выход, но поляк смог лишь совершенно по-детски пробормотать:

— Я хочу быть в Варшаве…

Улыбнувшись, словно маленькому ребенку, Сталин почти ласково сказал Миколайчику:

— Но ведь Варшава у немцев…

Этих нескольких мгновений, пока Сталин спокойно произносил короткую фразу, хватило, чтобы привычный гонор вернулся к Миколайчику. Почти небрежным тоном он заявил:

— Думаю, что Варшава скоро будет освобождена, и я создам там новое правительство, опирающееся на все силы Польши…

Сталин уже не скрывал своей иронии, но спокойно констатировал: «Дай Бог, чтобы это было так…» И добавил:

— Я должен предупредить, что советское правительство не признает лондонского польского правительства, что оно порвало с ним отношения. Одновременно советское правительство имеет фактические отношения и договор с ПКНО. Нужно считаться с этими фактами.

Миколайчик опять растерялся. Весь его пафос, оказывается, прозвучал впустую и был всего лишь сотрясением воздуха. Наверное, именно в этот момент поляк особенно остро почувствовал, что он совершенно одинок, за ним ничего нет, кроме кучки лондонских авантюристов и карьеристов. Он — в политическом смысле — представляет собой полный нуль.

Тем не менее эмигрантский премьер попытался спасти ситуацию. Достаточно спокойным тоном он спросил Сталина:

— Должен ли я понимать это в том смысле, что польскому правительству в Лондоне закрыты все пути в Польшу?

— Понимать это нужно в том смысле, — спокойно продолжал Сталин, — что раньше, чем вести переговоры с Вами, как с главой польского правительства, хорошо было бы покончить с существованием двух правительств — одного в Лондоне, а другого — в Хелме. Хорошо было бы объединить силы и создать временное правительство. Этим должны были бы заняться сами поляки.

И снова Миколайчик ощутил свое полное бессилие. Он ничего не мог возразить против железной логики Сталина, и сделал вид, что сказанное советским лидером почти полностью совпадает и с его убеждениями и планами.