Debating Worlds. Contested Narratives of Global Modernity and World Order - Daniel Deudney

определено как марксистское или ленинское по формальным признакам. Если уж на то пошло, Путин, похоже, черпает больше вдохновения в российской имперской истории восемнадцатого века, чем в двадцатом - у Ленина. Но, несмотря на это, Путин с годами разработал собственный нарратив - яростно антиамериканский и враждебный почти ко всему западному - который в значительной степени (хотя и выборочно) заимствует у своих советских предшественников. Это также привлекает большое количество людей как в России, так и за ее пределами. Даже Сталин, похоже, теперь находит поддержку в путинском повествовании, но не как коммунист, а как великий лидер, который преобразовал Россию и превратил ее в великую державу (то, к чему сейчас стремится сам Путин).78 Возможно, еще более важным является его обращение к русскому патриотизму и той роли, которую Россия, в частности, сыграла в 1941-1945 годах в победе над немецким нацизмом. Конечно, не случайно, что, оправдывая свою войну против Украины, он стремился показать прямую связь между антинацистской ролью России во Второй мировой войне и тем, что, по его словам, Россия стремится сделать со своим украинским соседом сегодня.

Наконец, хотя сегодня в мире мало людей, которые хотели бы возвращения советской модели социализма - включая, конечно, самого Путина - кажется, что очень многие молодые люди на Западе - даже в Соединенных Штатах - сейчас обнаруживают, что либерализм и либеральный капитализм не имеют всех ответов. Конечно, после кризиса 2008 года настроение определенно изменилось, и мало кто, если вообще кто-либо, уверен, что ни неограниченные рынки, ни либеральная экономика имеют все ответы на вызовы, стоящие перед постпандемическим миром. Тридцать лет назад либерализм, казалось, выиграл битву за будущее, а социализм выглядел окончательно дискредитированным. По мере того, как стираются воспоминания и новые поколения заявляют о себе, кажется, что новые нарративы уже пишутся теми, кто вырос без Советского Союза, который не вдохновлял их, как это было в прошлом. Или, что не менее вероятно, предупреждая их не менять уверенность в настоящем на неизвестное и непознаваемое будущее.

 

Глава 3. Панисламские нарративы глобального порядка, 1870-1980 гг.

 

17 мая 1919 года три лидера индийских мусульман встретились в Париже с президентом США Вудро Вильсоном, чтобы привести доводы в пользу сохранения Османского халифата в Стамбуле и национального самоопределения мусульманского большинства Турции. Заявления Ага Хана, Абдуллы Юсуфа Али и Сахибзады Афтаба Ахмада Хана от имени того, что они называли "последней сохранившейся мусульманской державой в мире", могут показаться выражением явно мусульманского видения глобального политического порядка и уникального подхода к межнациональной политике, вытекающего из их религии, но такой вывод был бы ошибочным. Индийские мусульмане приводили свои доводы в пользу независимости Турции, апеллируя к универсалистскому нарративу прав для всех, независимо от расы и религии, в частности, к четырнадцати пунктам Вильсона о мире. В разговоре также прослеживался британский имперский нарратив, поскольку индийская мусульманская делегация подчеркивала в качестве основы своих требований свою жертвенность в качестве солдат британских импи-риальных сил, сражавшихся и победивших германо-османский альянс. Эдвин Монтагу, государственный секретарь управляемой Великобританией Индии, организовал эту встречу, поскольку считал, что Британская империя, будучи крупнейшей мусульманской империей в мире, несет моральную ответственность за то, чтобы выслушать доводы индийских мусульман о суверенитете Османской Турции. Все три мусульманских лидера были верными подданными британской короны, не видя противоречия в своей политической преданности британскому королю и духовных связях с османским халифом. Несколько индийских индуистских лидеров присоединились к встрече, ясно выражая свою солидарность со своими собратьями индийскими мусульманами, которая была лучше всего представлена их активным участием в панисламском движении "Хилафат". И последнее, но не менее важное: на встрече присутствовал европейский нарратив, поскольку индийские мусульмане критиковали то, как Европа изгоняла и дискриминировала османов из-за христианских предрассудков в отношении мусульман, и призывали европейцев теперь относиться к пост-османской Турции с достоинством. С точки зрения турецких лидеров, мобилизация индийских мусульман на их стороне помогала им обрести суверенитет как государству, входящему в клуб европейских империй и наций.

Историки с подозрением относятся к таким грандиозным нарративам, как теория столкновения цивилизаций, и вполне обоснованно. Этот разговор на Парижской мирной конференции 1919 года опровергает некоторые из наиболее известных грандиозных нарративов о вечном столкновении между исламским и западным/христианским политическими видениями и цивилизацией. Влиятельное эссе Бернарда Льюиса в журнале The Atlantic "Корни мусульманского гнева" (1990), которое легло в основу популярной работы Сэмюэля Хантингтона "Столкновение цивилизаций и переделка мирового порядка" (1996), утверждало:

 

В классическом исламском представлении, к которому начинают возвращаться многие мусульмане, мир и все человечество разделены на две части: дом ислама, где господствует мусульманский закон и вера, и остальная часть, известная как дом неверия или дом войны, обязанностью мусульман является в конечном итоге привести их к исламу. Борьба между этими соперничающими системами [исламского мира и христианства] длится уже около 14 веков. Она началась с приходом ислама в VII веке и продолжается практически до сегодняшнего дня. Она состоит из длинной серии атак и контратак, джихадов и крестовых походов, завоеваний и повторных завоеваний.

 

По духу и содержанию встреча индийских мусульманских лидеров с Вудро Вильсоном в 1919 году противоречит всем утверждениям Льюиса и Хантингтона о вечном столкновении политических ценностей между исламской и западной цивилизациями. Тем не менее, это все еще иллюстрирует панисламский нарратив мирового порядка, который возник за полвека, предшествовавшие этой встрече, в сложном и взаимозависимом имперском мире. Тесно связанный с панафриканизмом и паназианизмом, панисламизм возник в 1880-х годах как ответ на отказ мусульманам в равных правах из-за неравных отношений власти в расистском европоцентристском имперском мировом порядке. Панисламистские нарративы достигли своего пика политической мобилизации после Парижской мирной конференции 1919 года, когда состоялась встреча мусульманских делегаций с Вильсоном, и Лозаннского договора 1923 года. Турция воспользовалась панисламской поддержкой мирового сообщества на переговорах по Лозаннскому договору, однако в марте 1924 года решила упразднить духовный Османский халифат. Панисламские рамки повествования сохранялись в новых политических проектах и борьбе за права на протяжении всего двадцатого века. Если рассматривать политику в расистских представлениях о столкновении цивилизаций, то панисламизм следует воспринимать всерьез как один из современных оспариваемых нарративов мирового порядка, который является глобалистским и гуманистическим по содержанию, и который вдохновил на политическую мобилизацию и аргументы многих политических акторов, как это видно из беседы между делегацией индийских мусульман и Вудро Вильсоном. В первой половине этой главы будет описана генеалогия и формирование панисламских нарративов мирового порядка с 1870-х годов до окончания Первой мировой войны. Затем в главе будет рассмотрено геополитическое использование силы панисламских нарративов