Жирафка - Славка Поберова

Уроки идут дальше. Математик, по-моему, сумасшедший. С химией тоже возникнут трудности. Читает ее, естественно, директорша. Смотрите-ка, маленькая, старенькая, а прет как танк! Задаст она мне работы! Все это меня мало вдохновляет. Да, плохи мои дела. После краха всей карьеры! Если я не хочу такого же в школе, надо заниматься по-настоящему, и не из трусости: сама по себе учеба не имеет для меня никакого смысла. Но позволить, чтобы какие-то деревенские смотрели на меня свысока? Этого я просто не перенесу. Нельзя не признаться: я была уверена, что без особого труда утру им всем нос. Об этом и речи быть не может. Ну что ж, придется принимать меры — плестись в хвосте я не привыкла.

Оставался чешский язык. Дома к этому предмету относились серьезно.

— Ты не будешь у меня говорить, как дикарь. И хотя мне известно, что ваше поколение стыдится открыть рот и сказать что-то правильно, ты должна, по крайней мере, знать, как надо говорить. Вот прочти еще раз «Храм» и выучи наизусть. Это стихотворение написал Илек. А возможно, тебя когда-нибудь заинтересует и грамматика. Во всяком случае, я надеюсь на это. А вот еще замечательная книжка — «Господин учитель любит свой класс»; она прямо как учебник чешского языка, хотя это и перевод и действие происходит в Америке.

Потом мама рассказала мне кое-что о различных видах сленга, и это мне очень понравилось. Но больше всего меня забавляло, когда дома спорили о чешском языке.

Как-то папа спросил, как правильно писать какое-то слово: ему нужно было для лекций. Мама вначале дала точный и обстоятельный ответ, а потом сказала, что, может быть, это слово пишется совсем по-другому. Так как папа подходил ко всему с чисто научной точки зрения, его это возмутило. Мамину грамматику он назвал «эмоциональной», мама возразила, конечно, в спор не могла не вмешаться Милуш, и началось… Это был еще один шумный разговор в нашем доме.

А тут все мертво. Приду — Мария или варит, или проверяет контрольные, или читает. Иногда даже скажет что-нибудь умное. Но все равно мертво.

Наш классный руководитель Гаврда, учитель чешского языка, мне не страшен. Ни со своей грамматикой, ни с литературой. А что бы я делала — в автобусе, в поезде, вечером в спортивном зале, дома (пока не засыпала мертвым сном), — что бы я делала все это время, если бы не было книг? Конечно, для такого случая лучше всего детектив. Я их, разумеется, читала, но не так, как Ухо. И, конечно, Божену Бенешову с Боженой Немцовой не спутала бы.

— Посмотрите на эту спортсменку, — улыбнулся он. — Она, оказывается, знает Божену Бенешову! — Похоже, мой баскетбол еще кому-то жить не дает (жаль, что у меня не будет возможности обратить Гаврду на путь истинный, как в свое время Матульду)! — А вам известно, кто привел Бенешову в литературу? Смотрите-ка, она знает! Да, Ружена Свободова. Вы очень образованы, Сохорова! — Он снова произнес мою фамилию, точно ругательство.

— Ну что же, а если поставить вопрос таким образом — это, конечно, вне программы: вспомнить как можно больше имен и фамилий других писательниц, да и писателей тоже, причем вместе с псевдонимами, и пояснить, при каких обстоятельствах тот или иной писатель принял свой псевдоним. Светлик, это вам задание к следующему уроку, а ваша образованная соседка вам поможет, но чтобы не слишком утруждать себя, ограничьтесь прошлым веком.

Томаш взглянул на меня без всякой радости.

— У меня скоро концерт, я должен готовиться.

— Я сделаю, — сказала я самоуверенно, но не слишком искренне. Теперь придется покопаться в книгах по истории литературы, в энциклопедии — ничего себе задача! К счастью, у Марии полно таких книг.

Я, конечно, помню Безруча, Сташека, Врхлицкого, но есть еще Томайер — Р. Е. Ямот. Конечно, мама — хороший педагог, я сама никогда бы не запомнила. Но она помогла мне выучить все это при помощи анекдотов Алариха о докторах. Все равно, в этой школе очень странная методика обучения.

— Ты так думаешь? — удивилась Мария. — Мне и в голову не приходило. Я просто полагала, что если расскажу что-нибудь интересное, что-нибудь занимательное, то события и факты запомнятся легче. Наверное, и твоя мама так же думает.

— А я считала, что везде одна и та же программа.

— Тебе, может быть, неясно, что требуется знать по программе?

Не могу же я доставить ей радость и признаться, что для меня всего слишком много? Ладно, если они справляются, то, наверное, я тоже смогу. Тем лучше, а то чем бы мне себя занять? Ну, например, в это время я всегда собиралась на тренировки. Мяч в сетку, в сумке наколенники, три майки: красная, синяя, желтая, тренировочная обувь. Если бы я попала в высшую лигу, то все это было бы фирмы «Адидас», но лучше об том не думать. До сих пор майки и трусы мне шила по журналам Милуш, причем так, что никто бы не отличил их от фирменных, даже Мадла похвалила. Милуш сшила мне даже зимнее пальто — не пальто, а перину. Нам ведь часто приходилось ждать автобус в мороз. Очень теплое пальто. О баскетболе у меня прекрасные воспоминания, но к ним надо прибавить темноту, ветер, ночь — из-за одного этого можно было бы бросить играть. Но какое это сейчас имеет значение? Зато я до сих пор помню расписание первых автобусов и трамваев, точно рабочие и шлюхи. Теперь бы меня не раздражал вечный холод в спортзалах! О боже, какая была стужа в «Мотоле» во время новогодних соревнований! Даже Дуда дрожал, как девочка со спичками у Андерсена. А у нас, пока мы не разогреемся, зуб на зуб не попадал.

— Главное, дамы, — это не прокусить язык. Лени, надень свою перину, а то твоя мама меня разорвет.

Теперь уже не разорвет его моя мама. Теперь все мое отличие от других будет состоять только в том, что я — Жирафка. И больше ничего выдающегося во мне нет. Сестра Мирки какое-то время играла в симфоническом оркестре, они тоже выезжали в лагеря труда и отдыха. Как-то мальчики их спросили, почему у всех скрипачек под подбородком отметина. Наш рост — такая же отметина. Однажды к нам на тренировку должна была приехать корреспондентка из газеты. Но получилось так, что она толком не договорилась с Дудой и не знала точно, куда ехать. Однако на трамвайной остановке она увидела нас, и ей оставалось лишь следовать за командой. Когда-то, если идти за мной, можно было оказаться в спортивном зале, а теперь только в обычном многоэтажном панельном доме. Это я, которая от рождения привыкла к простору, к дому с садом, я теперь живу в обычном многоэтажном панельном доме! У нас никто никому не мешал — было столько места, хоть в мяч играй. Да, заслужила я хорошее житье!

Как я ни старалась, мучения мои продолжались. Баскетбол. Баскетбол. Один только баскетбол. Тренеры. Команда. Ведь меня больше ничто не интересует! И ни о чем, совершенно ни о чем больше не могу думать. И какая же чудовищная несправедливость, что это случилось именно со мной!

— Сохорова, вы там не заснули? — долетел до меня откуда-то ядовитый голос классного руководителя. — Это сочинение о ваших новых соучениках и товарищах вам придется все же написать, хотя, конечно, я не жду от вас никаких глубоких суждений.

Они засмеялись. Дешевые шуточки! Только сейчас я заметила, что на доске написана тема сочинения: «Наш класс (портреты и характеристики)». Ничего себе! Что я могу написать? Что они все для меня на одно лицо? Без цвета, без вкуса, без запаха, как говорит наша директорша-химик, стоя в лабораторном халате за кафедрой в кабинете. Я и так для них высокомерная пражанка. Я это чувствую. Да еще спортсменка. Никто в лицо мне это, конечно, не скажет, но из кое-каких намеков я поняла, что они рассуждают так же, как наша Милуш: спортсмены годятся только для стадиона, а для других надобностей у них не хватает в мозгу серого вещества. И ведь никто из них не поймет, что спорт уже давно не только спорт, но и политика. Политика и реклама. Очень действенная, так как обращена к массам и понятна им. Какой-нибудь футбольный болельщик где-нибудь в Южной Америке никогда в жизни не слышал и не услышит о Гейровском или о каком-нибудь другом нашем писателе девятнадцатого века. Но футболист Планичка для него имя. И он, конечно, знает, что Планичка из Чехословакии, хотя для него Чехословакия нечто вроде Северного полюса. Тренеры всегда нам это говорили, но говорить надо было не нам, а всем этим провинциалам с нашей Милуш во главе.

— А знаете, Сохорова, лучше вы напишите о тех, кто вам ближе, и мы с вашей помощью тоже познакомимся с ними. Пишите о спортсменах.

Это какой-то особый талант — оскорблять самым безжалостным образом! Естественно, что в классе все смеялись. Этого ты от меня не добьешься, Гаврда проклятый! И что бы Мария ни говорила, будто одинаковая программа допускает различную методику обучения и различные способы опроса, все это ерунда. Но берегись, Гаврда! Я отомщу тебе и всем вам. Всем нос утру! Я напишу это сочинение так, чтобы вы лишний раз задумались, как вы несчастны, чего лишены и какими бы могли стать, если бы занимались спортом.