Песня для двоих - Кэрол Мортимер

Но она плакала, оплакивая прошлое, настоящее и будущее. Будущее без человека, которого она некогда любила так самозабвенно. Потому что того человека никогда не существовало. И не будет существовать...

Слезы прекратились столь же внезапно, как и полились. Мэгги решительно вырвалась из рук Адама, не в силах даже смотреть на него, и сжалась на своем сиденье — тугой комок нервов.

Она чувствовала взгляд Адама, ощущала его разочарование, знала, что он в ярости от ее отчуждения, от своей неспособности контролировать ситуацию. Но Мэгги решительно отказывалась смотреть на него, уставив невидящий взгляд в окно, погруженная в собственное несчастье. Ей нет дела, что чувствует, или, что хочет от нее Адам.

Она оцепенело смотрела на поля по дороге в родительский дом, на дома, когда они въехали в Лоуэл — поселок, который, наверное, так и не знает, что, один из его докторов, сам стал больничным пациентом. Мэгги до сих пор трудно смириться с этим. Родители неуязвимы, бессмертны — так, по крайней мере, казалось до сих пор. Ей не следовало уезжать из больницы, нужно было остаться с отцом. Что угодно может случиться, пока ее нет.

— Ничего не случится, Магдалина, — уверенно произнес Адам, заставив ее осознать, что в панике она начала рассуждать вслух. — Состояние твоего отца стабильное. Мать рядом с ним. Ты лучше сможешь ухаживать за ним ночью, если выспишься.

Спать? Она не способна уснуть. Она согласилась с его планом лишь для того, чтобы не добавлять беспокойств матери.

Она не хотела ни есть, ни пить, что Адам предложил ей, едва зайдя в дом. Она хотела только побыть одной.

— Я так не думаю, — хмуро возразил он.

Она снова подумала вслух! Она уже не знает, что делает. Тем важнее для нее побыть одной...

— Я никуда не уйду, Магдалина, — хрипло проговорил Адам. — Свыкнись с этой мыслью.

— Я...

— Я обещал твоему отцу, что вернусь вместе с тобой, — отрывисто напомнил он, — и не намерен подводить его.

Заботливый Адам! Даже забавно! Если бы ее хоть что-то забавляло в данный момент! Но ее не забавляет ничто, и у нее нет больше душевных сил спорить с ним.

— Делай что хочешь, — устало проговорила Мэгги. — По-другому ты все равно не поступаешь!

Она развернулась и побрела по ступеням, желая лишь уединиться в своей спальне.

— Тебе лучше раздеться, перед тем как лечь в постель, — произнес Адам, когда Мэгги рухнула на кровать, впервые заметив, что он шел следом.

Мэгги испуганно взглянула на него. Ее спальня, та спальня, которую она занимала с самого детства — кроме времени ее короткого замужества, — выглядела крошечной от его присутствия. Она привстала с кровати.

— Лежи, — остановил он ее движение, пересекая комнату. — Магдалина...

— Уйди! — Она отвернулась, зарывшись лицом в подушку. Ее голос хрипел от неудержимых слез, в горле першило. Главное — не рассыпаться совершенно. Она не должна плакать. Не имеет права! Потому что, на этот раз, не сможет остановиться...

Матрас слегка скрипнул, когда Адам присел на кровать и снова прижал ее к груди.

— Я не уйду никуда, Магдалина, — напомнил он. — Однажды я ушел против своей воли, снова ты меня не выставишь. Ни за что! — Его объятия стали крепче. — Привыкай к той мысли, что я остаюсь здесь!

Она не понимала, что он говорит, да это и неважно. Его тепло охватило ее, когда Адам вытянулся во весь рост рядом с ней. Она лежала в его объятиях, окостеневшая и несгибаемая, в ужасе от собственной реакции на его близость.

— Расслабься, Магдалина, — убеждал он. — За кого ты меня принимаешь? Каким монстром считаешь? Я собираюсь только поддержать тебя. Ты понимаешь?

Ее глаза оставались плотно закрытыми, тело — холодным и скованным. Потому что было еще одно «что, если», которое она не включила — не посмела включить! — в свои размышления раньше. Что, если она захочет Адама столь же отчаянно, как хочет в этот момент?..

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Было темно, когда Мэгги проснулась. Часы у кровати показывали за полночь. Ей потребовалось несколько безумных секунд, чтобы понять, что тяжесть на груди — это рука. Рука Адама. Одна из его ног также лежала на ее ногах. Он словно пытался, даже во сне, убедиться, что она не сбежит.

Когда и как она уснула в его руках, неизвестно, невозможно даже поверить, что она способна на такое. Но переутомление оказалось сильнее ее желания освободиться от Адама, и она уснула.

Переутомление!.. Ее отец...

— Я недавно звонил в больницу, — произнес в темноте Адам. — Состояние твоего отца стабильное, мать спит. Они посоветовали отложить твой приезд до утра.

Как он узнал, что она проснулась? Как прочел ее мысли? Как ей казалось, она не шевельнула ни единой мышцей. Как Адам узнал? Он просто...

— Я еду сейчас.

— Я им так и сказал, — сухо заверил Адам. — Мы скоро поедем.

— Говорю тебе...

— Перестань спорить, женщина, — устало приказал он. — Ты никогда не была такой сварливой! Веришь или нет, я всегда очень хорошо относился к твоему отцу, уважал его. И сейчас я собираюсь ехать в больницу, в любом случае. С тобой или без, — прибавил он, когда Мэгги снова попыталась что-то сказать.

Снова у нее нет сил спорить. Адам может делать, что пожелает — по-другому он никогда не поступал! — может и она. Но его рука по-прежнему лежит на ее груди, а нога — на ее ногах... Черт возьми, он слишком близко!

Он пошевелился, в полутьме спальни — свет шел из-под неплотно прикрытой двери — она увидела, как он приподнялся на локте и наклонился над ней. Еще ближе!

— Ты такая красивая, Магдалина, — проговорил Адам, лаская черный шелк ее волос.

Этот голос был так соблазнительно нежен. Мэгги почувствовала привычную податливость своего тела, знакомое желание в каждой клеточке. Но губы ее сжались, когда она посмотрела на него.

— Я сейчас...

— Ты всегда была красавицей, черт возьми! — простонал он. — И я думал, что ты никогда не изменишься, Магдалина. Но ты изменилась!

— У меня не было другого выбора.

— Был, черт возьми! — разозлился он. — Ты могла остаться моей маленькой певчей птичкой, продолжающей порхать...

— Я не могла ходить, не то, что порхать! — взбешенно прошипела она, ужаленная его словами.

«Певчей птичкой» он нежно называл ее лишь в самые интимные моменты.

Адам угрожающе поднялся над ней.

— Думаю, твой отец ошибался три года назад, — свирепо проговорил он, сжав ее плечи. — Мне нужно было оставаться рядом и вытряхнуть из тебя эту жалость к себе, которая, похоже, стала частью характера.

— Как ты смеешь? — Ее глаза полыхнули синим огнем. — Ты даже не представляешь...