Области человеческого бессознательного: Данные исследований ЛСД - Гроф Станислав

То, что все эти феномены, будучи показателями появления СКО, крайне интенсивно переживаются в сеансах, когда испытуемые оживляют воспоминание родовой травмы, оказывается не случайным. Весьма вероятно, что комплекс ощущений и иннерваций, связанный с процессом родов, является глубочайшей матрицей их проявления.

На тот период времени, когда элементы СКО всплывают в сознании и преобладают в поле переживания, эта система выполняет управляющие функции и определяет природу и содержание ЛСД-сеансов. Восприятие себя и окружения искажается и трансформируется в сторону главного мотива и специфических компонентов всплывающей СКО. Иллюзорные трансформации лиц, присутствующих на сеансе, часто указывают на прототипы оживляемых переживаний, а специфические изменения помещения, где проводится терапия, или физического окружения, указывают на обстановку, в которой произошел инцидент. Они могут представлять символические вариации на общую тему личности и последовательность имевших место событий. Однако руководящая функция не ограничивается только изменениями в восприятии. Общая эмоциональная атмосфера и особые оттенки настроения, характер и содержание мыслительных процессов, реакция на окружение и особенности поведения подвергаются характерному воздействию. То, что функция активизированной СКО является определяющей для содержания ЛСД-сеанса, можно продемонстрировать на примере ранее обсуждавшегося материала.

Когда Петр прорабатывал самые поверхностные слои описанной СКО, он видел терапевта, последовательно трансформировавшегося в его прошлых партнеров-садистов или же в фигуры, символизирующие агрессию, — палача, убийцы, средневекового экзекутора, инквизитора или же ковбоя с лассо. Он воспринимал автоматическую ручку терапевта как кинжал и ожидал нападения. Заметив на столе нож с рукоятью из оленьего рога, он немедленно «увидел», как терапевт превратился в свирепого разбойника. В нескольких случаях он хотел пострадать «за доктора», воздерживаясь от уринации. В этот период комната и вид из окон иллюзорно трансформировались в разные виды обстановки, где имели место действия, совершавшиеся когда-то с его партнерами-садистами. Когда дело дошло до более глубоких слоев СКО, связанных со второй мировой войной, терапевт начал принимать облик Гитлера и других нацистских вождей, охранников концентрационного лагеря, эсэсовцев и гестаповских офицеров. Вместо обычных шумов Петр слышал тяжелую поступь солдат в коридоре, фашистские марши и национальный гимн нацистской Германии. Комната, где проводилось лечение, последовательно трансформировалась в зал рейхстага с орлом и свастикой, в барак концентрационного лагеря, в тюрьму с тяжелыми решетками на окнах и даже в камеру смертников. Когда в этих сеансах начинало проступать ядро переживаний из детства, терапевт воспринимался уже в виде наказующих родителей. Петр пытался разыгрывать с ним различные поведенческие стереотипы, характерные для его давнишних отношений с отцом и матерью. Терапевтический кабинет превращался в различные части дома его детства, главным образом в темный подвал, куда его часто запирала мать.

Сходная динамика на сеансах с ЛСД наблюдалась и у Ренаты. Когда она работала над самыми поверхностными слоями описанной СКО, лицо терапевта в нескольких случаях трансформировалось в лицо ее мужа. Она подозревала, что он, подобно ее мужу, затаил агрессивный умысел против нее и собирается всерьез применить физическую силу. Иногда лицо терапевта представлялось ей похотливым лицом развратника, и она ожидала с его стороны сексуального нападения.

Рисунок Ренаты, показывающий вид сверху той ванной комнаты, где произошло травматическое событие.

При переносе отношения она демонстрировала позицию, типичную для ее супружеской ситуации. Когда она восстановила слой, относящийся ко времени ее юности, терапевт последовательно становился то одним, то другим ее поклонником. Окружение воспринималось то как публичный парк, то как школа-интернат, то как отдельные места за городом, где она встречалась с этими ребятами. Ко времени, когда ядро переживаний ее СКО было вскрыто, в облике терапевта проявились черты ее отчима — его выражение лица и огромные волосатые руки, покрытые веснушками. И одет он был в пиджак, рубашку и галстук, какие обычно носил ее отчим. В другой раз врач оказался знаменитым чешским садистом-убийцей детей. Элементы ядра переживаний оказывали столь же сильное влияние и на отношение переноса. Рената попеременно испытывала паническую тревогу в ожидании агрессивного сексуального нападения со стороны терапевта и резко выраженный сексуальный импульс с тенденцией атаковать его. В ее сексуальных устремлениях имел место сильный оральный акцент, и она была захвачена идеей фелляции (fellatio). Большую часть прочих феноменов в этих сеансах можно истолковать как символические представления или намеки на ядро переживаний. Временами отчим возникал в виде опасного животного, вроде питона или гигантского ящера. Было также множество сцен сексуального надругательства над детьми, видений, связанных с фильмами, пьесами и книгами по этой тематике, вроде «Виа Мала» Джона Книттеля или «Залога» Фридриха Дюрренмата. Другим интересным феноменом во время этих сеансов было повторяющееся видение башни — в разных стадиях коллапса и разрушения. Опираясь на описания Ренаты, можно сказать, что образы башни были индикатором прогресса в лечении. Помимо многоуровневого и сверхважного символического значения, они отражали также постепенные изменения в защитной системе пациентки и степени ее сопротивляемости тому, чтобы встать лицом к лицу с ядром переживаний. Вследствие своего ценного иллюстративного характера, рисунки, отображающие эти видения полностью приводятся в книге.

Серия рисунков, иллюстрирующая прогресс лечения Ренаты с помощью ЛСД и различные стадии проработки травмирующего материала из ее детства.

а). Видение Ренатой башни в одном из ее первых ЛСД-сеансов, когда она впервые подошла к событию в ванной комнате.

Стены башни представляют собой ее защитные механизмы, препятствующие идентификации травмировавшего события. Как указывает надпись, башня построена из тревоги, событие в ванной заключено внутри башни, а стрелы представляют атаки ЛСД.

б). Видение той же башни на более позднем сеансе.

Атаки уже значительно повредили стены, но башня укреплена железными листами. Одно место, где стрела проникла внутрь башни, покрыто пересекающимися полосами скрепляющего бандажа. (Это двойственный символ, поскольку он одновременно обозначает часть первоначальной травматической сцены — красный крест на маленьком ящике аптечки первой помощи, висящем на стене в ванной комнате.)

в). Картина, возникшая у Ренаты сразу же после глубокого проникновения в оживленное травматическое воспоминание.

Башня разрушается; кровь, текущая из-под обломков и щелей между камнями, связана с убитым гусем и кровотечением в результате дефлорации Ренаты ее отчимом.

г). Визуализация последовала немедленно после переживания, отображённого на рис. (в).

В левой части — дом, где жила семья, с ванной в мансарде. Высокая труба фабрики наклоняется через улицу и касается маленькой трубы дома. В том же визуальном поле — мишень с пораженной «десяткой» («Вот оно, мы попали!») Рената самостоятельно обнаружила сексуальный символизм этой картины.