Категории
Самые читаемые
ChitatKnigi.com » 🟠Проза » Современная проза » Номер знакомого мерзавца - Евгений Мамонтов

Номер знакомого мерзавца - Евгений Мамонтов

Читать онлайн Номер знакомого мерзавца - Евгений Мамонтов
1 ... 18 19 20 21 22 23 24 25 26 ... 32
Перейти на страницу:

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать

Выйдя, я сосчитал деньги и подумал, что смогу купить себе часы. Я стоял во дворе панельного дома, смотрел, как идет с базара тетка с сумками. О, тщета мира! Ну какие часы!? Что я вообще могу купить? Всего золота на свете не хватит, чтобы отгородиться от этой тоски. Скажите на милость! Что я буду делать с этими часами? Ну, вот что (!), что именно, кроме времени уроков, я буду наблюдать по ним?

В принципе, я привык к приступам такого нелепого столбняка, как вообще ко всяким нелепостям. Это слово — «нелепость» — можно было бы начертать на гербе, имейся он у меня.

Мне было шесть лет, когда я заболел желтухой, и меня отвезли в одноэтажный барак детского инфекционного отделения на мысе Эгершельд. Родители навещали меня каждый день по очереди. Режим соблюдался строго, и общаться с ними я мог только через окно. Передачи приносила медсестра.

Отцу в то время было уже за сорок. Мальчики в палате спрашивали: «Это к тебе дедушка приходил?» Я ответил, что папа, и они стали смеяться. Каждый раз, когда приходил отец, я боялся, что они начнут смеяться при нем. Поэтому торопил его, просил не задерживаться. Он был в недоумении и расстраивался, пока я не сказал ему, что где–то рядом ходит медведь. Пацаны в палате действительно выдумали ради интереса такую страшилку. Папа был растроган моей заботой и потом много раз вспоминал об этом с нежностью, а я чувствовал себя неловко. Настоящей причины он так и не узнал.

Болезнь, зима, злые мальчишки. Единственно светлое — приход отца, а я ему — уходи поскорее… Нелепость!

Мне было двадцать лет. Я слушал панк–рок, арт–рок, джаз–рок, психоделик–рок… Я был нонконформистом, концептуалистом и вообще всем тем, чем только мог себя вообразить провинциальный юноша в начале восьмидесятых. Мой скромный заработок пожирали музыкальная и вещевая барахолки. Виниловый диск «King Krimson» и джинсы «Wrangler» отражали гармоническое единство моего внутреннего мира и внешнего облика.

Улица, на которой я жил, в сущности, называлась Депутатской лишь по недоразумению. В свете моей жизни она должна была бы называться улицей Ломбар или Томб Иссуар, или Тридцать восьмой авеню. Благодаря тому, что пара художественных книг произвела на меня впечатление, география окружающего мира в моей голове была сильно искажена.

Стиль жизни я старался моделировать в соответствии со своими взглядами. В основном это выражалось в том, что мы с друзьями пили пиво, слушали пластинки и обсуждали последние новости из контрабандного журнала «Music Life». «Фрипп в очередной раз сменил всех музыкантов в своей команде», «Уотерс разругался с Гилмором, ушел и выпустил обалденный сольник «The Pros & the Cons». Подсчитывая выпитые бутылки, самые продвинутые из нас, на американский манер, не загибали, а выкидывали пальцы.

Мне уже никогда не придется почувствовать себя более взрослым, чем в ту смешную пору.

И вот в те самые времена я как–то зашел в гости к своей двоюродной сестре. Ей было тридцать. Молодая полная женщина со спокойным русским лицом, шестимесячным ребенком и мужем мичманом. Дома у них, в отличие от моего жилища, всегда было уютно. Занавески, цветы в горшочках, в серванте сервиз. Пахло утюгом или борщом. Иногда через комнату была протянута веревка, на которой сушились пеленки, — жили тесновато, но дружно. Я проведывал сестру не слишком часто и в основном тогда, когда хотел поесть. Она угощала чем–нибудь домашним, и под еду велись разговоры о погоде, о работе, родственниках и вчерашнем телефильме. Иногда мичман делал заявление вроде: «У нас новый кап‑3, чистый цербернар!» или «Вот, Тынис Мяга — отлично поет». Но даже эти глупости казались уютными. А прибалтийского певца Тыниса Мягу мои приятели называли не иначе как Пенис Мягкий.

Видимо, на волне увлечения Мягой мичман решил купить магнитофон. Это был кассетный «Маяк» — последнее слово отечественной техники среднего класса. Дизайном напоминал японскую деку, собранную в гараже кустарем–умельцем. Кнопки при нажатии щелкали как пистоны и вылетали из своих гнезд. «Пружина мощная», — прокомментировал мичман с гордостью. А кассет он пока еще не купил и взял у кого–то напрокат послушать.

У меня чуть котлета изо рта не выпала, когда я услышал в их доме «Fireball». Мне захотелось крикнуть: зачем? Не надо! Вы хорошие люди, но это моя музыка! Или тогда снимите пеленки, купите пива с водкой, и оттянемся…

Как они сами не понимают! Ведь не наденет же моя сестра желтый или зеленый поясок с красным платьем, не станет мичман в кителе, при кортике копать на даче картошку!

Я сидел, чувствуя неловкость и одновременно вину. За что? За то, что мы такие разные. Но мне можно приходить к ним, а им ко мне нельзя, не хочу, чтобы они слушали мою музыку. Эта музыка в их доме была посягательством, вторжением в мой мир. И мне было неловко, что я ем их котлеты, но раздражаюсь против них. Причем никаким посягательством тут на деле и не пахло. Сестра терпела эту музыку как зубную боль, а мичман слушал только из желания любоваться на свою покупку в работе. Вот и разберись, чего я хотел, и что именно чувствовал. Сплошная нелепость.

И сколько еще подобных нелепо–неловких минут пришлось испытать. Когда старухи на свадьбе отплясывали под «Аквариум» («Широко трепещет туманная нива…»). Когда в наш разговор с отцом вмешался добродушный подвыпивший попутчик: а я Есенина сильно уважаю… И весь остаток пути пришлось вежливо кивать в ответ на его сентиментально–патриотические восторги.

Но это все, разумеется, лишь пустяки, неотвязно нам сопутствующие.

Последняя нелепость в жизни отца носила, так сказать, посмертный характер. Когда я приехал за ним и спустился в кафельный подвал морга, оказалось, что санитары перепутали тела. Передо мной лежал чужой мужчина в выходном отцовском костюме. На мгновенье мне показалось, что я сошел с ума, потом стало смешно. С идиотской улыбкой я вышел из морга и стал ждать, пока они там, чертыхаясь, второпях исправляли ошибку.

Многое могло бы прийти мне в голову. Например, что труд жизни моего деда, драгоценная рукопись, досталась на харьковском вокзале жулику и, разумеется, была им в сердцах выброшена… Или что завещание моей бабушки состояло из двенадцати пунктов, ни один из которых волею судьбы не был выполнен, и даже сама её могила бесследно затерялась в лесу, стала неотличима от других забытых погребений на маленьком кладбище при интернате психохроников. Или вечный страх моей другой бабушки, по материнской линии. Муж ушел с немцами! Посадят, сошлют вместе с детьми…

Вполне достаточно, чтобы почувствовать затылком дыхание рока и ощутить себя героем греческой трагедии, каким–нибудь Этиоклом. Но если вдуматься — так ли уж уникальна история моей семьи? Разве у других иначе? Разумеется, иначе, но ничуть не менее перепуталось, перекрутилось, начиная с того нелепого утра, когда змею удалось обольстить Еву.

Между двумя занятиями получилась пауза в полтора часа, и я, не зная, как убить время, просто пошел пешком по следующему адресу. Тем более, это был центр города, воспоминания детства и все такое… Глупость, в общем. Это лет двадцать назад можно было гулять. А сейчас только ночью. Город, с его, пускай немногочисленными, красотами и просто «милыми сердцу уголками», перестал существовать. Его съели грохот и гарь. В последний раз он мелькнул для меня в начале лета. Тогда в субботу по какому–то поводу перекрыли движение на главной улице. В тишине я увидел косо освещенную старую стену и дерево, мерцавшее на ветру листвой, и красивое разветвление пустой дороги, где один ее рукав плавно уходил наверх влево, а другой, пока еще ровный, готовился круто понестись вниз. А на острове, образованном этой развилкой, стояло еще два дерева, и под одним из них на лотке лежали апельсины… Не оглушенный транспортом, этот город еще мог что–то сказать.

Но теперь был будний день, и я нарочно выбирал боковые улицы там, где это было возможно. Так я прошел от одного своего дома (того, в котором родился) до другого (куда мы переехали потом), все поднимаясь по улицам вверх — мимо ювелирного магазина, пожарной части, сквера Суханова с розовым (или серым? — не выяснил за всю жизнь) памятником, вокруг которого скакали пацаны на досках и маунтин–байках. И дальше вверх к памятному деревянному особнячку ленинского военкомата, как раз напротив того дома, в котором раньше была детская консультация. Меня водили туда делать уколы. Потом я вырос, и консультация передала эстафету страха своему соседу — военкомату. И вот теперь оба были уже безвредны, как кипяченая вода.

Мне пришло в голову, что возможно — и без особого труда — воссоздать сказочно далекий полдень, когда, оставшись дома один, я, отгороженный шторами от яркого дня и справкой (ОРЗ) от школьных проблем, расставлял на крашеных половицах игрушечные корабли для морского сражения. У отца была книга Ф. Роскилла «Флот и война» с картами сражений 2‑й Мировой. Я собирался разыграть морскую битву у атолла Мидуэй между японским и американским флотами. И острый луч, прорезавший комнату между задернутых штор, лежал на бескрайней искрящейся глади тропических морей.

1 ... 18 19 20 21 22 23 24 25 26 ... 32
Перейти на страницу:
Открыть боковую панель
Комментарии
Настя
Настя 08.12.2024 - 03:18
Прочла с удовольствием. Необычный сюжет с замечательной концовкой
Марина
Марина 08.12.2024 - 02:13
Не могу понять, где продолжение... Очень интересная история, хочется прочесть далее
Мприна
Мприна 08.12.2024 - 01:05
Эх, а где же продолжение?
Анна
Анна 07.12.2024 - 00:27
Какая прелестная история! Кратко, ярко, захватывающе.
Любава
Любава 25.11.2024 - 01:44
Редко встретишь большое количество эротических сцен в одной истории. Здесь достаточно 🔥 Прочла с огромным удовольствием 😈