Багдад до востребования - Хаим Калин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Заметив, что Федор мечется между жгучей страстью и какой-то неотложной задачей, отказываясь наотрез показаться врачу, настояла, чтобы он первым уехал на такси. Ей, чувственной фаталистке, так было комфортнее. То, что у них с заезжим героем ничего не завяжется, вещим, глубинным чувством постигла еще в «Запорожце».
Звонок в дверь, хоть и длиннее обычного, Таню не встревожил. Зина, за майонезом, подумала она. Открывая дверь, хотела было соседку отчитать, но тут показалось знакомое плечо и… профиль Федора, самый что ни на есть материальный.
Таня запахнула халат, ежась. Выдавить из себя хоть слово или произвести иное действие в нехитром диапазоне «отстегнуть цепочку – захлопнуть дверь» она не могла.
– Здравствуй, Таня, – молвил былинный герой, обещаний навестить не дававший.
Таня запахнулась еще сильнее, передернув плечи. Губа вздрогнула, выказав волнение, если не панику.
– Мне нужен твоя помощь, – продолжил интервент женских душ с не самым притягательным для дам прозвищем «Старик».
– Да-да… – пробормотала Таня, почему-то вспомнив, что, садясь в такси, Федор не прощался. Лишь запечатлел ее долгим, страдальческим взглядом. Зачем здоровался?
Одной рукой Таня потянулась к цепочке, в то время как второй – придерживала створки халата, перехваченного на талии поясом и, казалось, совсем не разъезжающегося. Отворив дверь, едва заметным поворотом головы пригласила войти.
Между тем «Старик» пересекать порог не торопился, лишь шапочку снял.
– Ты одна? – осведомился гость.
– Витька спит… – неопределенно отозвалась Таня, будто речь идет о кошке или о палатном больном. После чего шепотом отчитала: – Говори тише, разбудишь. На кухню проходи.
С некоторой задержкой Шахар вспомнил, что о «Витьке» при посадке в модуль он уже слышал, но тогда, в лихорадке момента, непонятное словцо ни с чем или кем не соотнес. Должно быть, сын, повезло, подумал он.
– К врачу ходил? – спросила Таня, закрывая за поздним визитером дверь.
– Врач потом… – рассеянно ответил Шахар, уже свыкнувшийся с ноющей болью в лопатке.
На кухне, у обеденного стола, гость перебирал руками шапочку, не зная куда ее да и самого себя деть. Топчась у двери, в схожем провисе обреталась и Татьяна. Могло показаться, что пару разделяет ров непримиримых обид, который преодолеть не суждено. Меж тем все обстояло иначе: в прибое огромного нахлынувшего чувства они, точно потерялись, размагнитившись от смущения.
– Ты выглядишь уставшая, Таня. Извини, что мешать тебе… – в конце концов, нашелся сильный пол.
Вдруг на Таню обрушилось: тот ли это мужчина, в которого она безрассудно с первого взгляда влюбилась? Не плод ли он фантазии? В какой раз меняет ипостась! У автобуса, когда все спешились, мычал, отчаянно вращая глазами, будто получил коленом в пах, в «Запорожце», уже не сомневалась, имитировал грузинский акцент, ныне же изъясняется по-иному. Адрес зачем давала? В лучшем случае, проходимец.
Таня с опаской взглянула на хамелеона и… сгрудившиеся страхи как бы расступились. Просеку заполонил застенчивый, до предела вымотанный странник, с трудом переносящий боль, бесконечно одинокий. Ей захотелось скитальца обогреть или, на худой конец, погладить место ушиба, но куда сильнее – по-бабьи млеть в поле его глаз, без рельефа, меж и горизонта. Очей, втирающих целительное масло в плоть, каждую его клетку…
Еще какое-то время Таня сладостно «тонула», после чего робко подалась к страннику, оказалось, навстречу.
Безумные лобзанья, которыми «Старик» долго покрывал ее лицо, шею и укрытую за байкой грудь забросили Таню в раскачанный до предела гамак, обратив естество в податливое тесто. Ни мысли, ни почвы под ногами, не за что ухватиться…
Наконец она «приземлилась», обнаружив себя сидящей на коленях весьма умелого ухажера. Любовники, сдавшие экзамен прелюдии, лоб в лоб, тяжело, но сладостно дышали.
– Сними пальто, я осмотрю лопатку, – распорядилась сквозь учащенное дыхание где вернувшаяся в бренную реальность хозяйка, а где дипломированная медсестра.
В ответ – лишь хаотично мигающие очи и расфокусированный взор. Таня сгладила тик двумя емкими, вбирающими в себя глазные яблоки поцелуями, после чего с завораживающей настоятельностью прошептала: «Сни-май». Соскочила с колен и потянула за отворот пальто.
Шахар в такт тяговому усилию поднимался, одновременно выскальзывая из подплечников. Татьяна изумилась его проворству и разомкнула хват, – пальто упало на стул.
Легкое недоумение в лике Шахара сменила озабоченность. Он резко обернулся и поднял с сиденья пальто. Распрямил, якобы намереваясь повесить на спинку, и… резко бросил на пол чуть поодаль. Подхватил Таню на руки и, точно акробат, спланировал на ковер-самолет нового акта утехи. Медсестра даже не заметила, как у воздыхателя при касании пола дернулась щека – дала знать травмированная лопатка.
Таня запротестовала, силясь освободиться от объятий, но тщетно – Шахар ее истово прижимал, утонув лицом промеж двух пьянящих дынь. Мало-помалу протест угас и, осмелев, дерзкий гастролер разгулялся по баштану, то и дело присасываясь. Таня постанывала, но в какой-то момент вырвалась, будто от избытка чувств. Сноровисто перевернула кавалера спиной вверх, задрала свитер, рубашку. Ощупала повреждение и добрую минуту зацеловывала его сине-желтые разводы.
Позже, лежа на боку, они, взъерошенные и расхристанные, кончиками губ ласкали друг друга, забравшись в очередную нишу любви, вальсирующей пока вокруг да около. В этом гроте нежности и заснули, обнявшись. Не надолго, однако.
Таню разбудил донесшийся через стенку всхлип и жалобное «мама». Точно ужаленная, она бесцеремонно отбросила руку ухажера и выскочила из кухни стремглав, захлопнув, правда, дверь.
– Что, Витенька? – причитала мать, склонившись у кроватки сына. – Пить, на горшок?
– Не хочу! – капризничал пятилетний отпрыск, высматривая нечто у Тани за спиной. – Елку нарядила?
– Нарядила, нарядила, – успокаивала мордующая себя за легкомыслие мать. – Спи маленький, спи. Будет у тебя елка, самая красивая.
– А подарки? – требовал полной инвентаризации мечты сынок.
– А как же. Ради них в Москву ездила. Спи, золотой мой, спи.
– Тогда ладно. Ты у меня самая… – Малыш затих.
Последующие полтора часа Таня и объявившийся под Новый год мессия наряжали елку, демонстрируя образцы собранности. Хозяйка – материнской, обрубившей на корню интимные поползновения напарника, а Шахар – поджавшего хвост примака, усердствующего потрафить где распорядительнице угла, а где возлюбленной. Вместе с тем Таня так и не поинтересовалась, в чем, помимо самцовой озабоченности, его проблема, то бишь, суть «помощи», которую он у порога запросил.
Как бы там ни было, понимали они друг друга с полувзгляда, избегая не только слов, но и лишних звуков, дабы не потревожить сон Витька. При этом, еще в начале действа, Тане показалось, что занятие гостю – в новинку, более того, его энтузиазм – наигранный, он как бы не своим делом занят…
Таня не ошибалась. Квартирующий больше в Европе, чем дома, нелегал, как ни странно, с Рождеством вживую не сталкивался, так уж вышло. Воспитан же он в духе иудаизма – жесткой, не терпящей
