Старшая сестра - Любовь Воронкова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ещё забота мне – за уроками смотреть! – ворчала она, усаживаясь за стол. – «Плохо учится»! Да как учится – так и выучится. Что ей – министром, что ли, быть? Я вот нигде не училась, а на-ка тебе: и квартирка отдельная, и ванна, и живу – другие пусть позавидуют, а то… Ишь ты!
Тамара спокойно ела суп, сделав вид, что не слышит воркотни матери.
«Так и есть, нажаловалась, – подумала она, склоняясь ниже над тарелкой. – Сейчас начнётся проборка…»
Но, прислушавшись к словам матери, Тамара подняла голову – оказывается, ругают не её, а учительницу.
– Она у нас самая задавака, – сказала Тамара.
– А ты хорошая? – вдруг обрушилась на неё мать. – Вон как, учительница жаловаться на тебя приходит! Ишь ты, как красиво! Мало мне забот, так ещё за тебя задачки решать надо!
Тамара поспешно принялась за второе. Скорее доесть да вон отсюда, подальше от гнева матери. А то ещё и стукнет, если очень разойдётся!
Кое-как пообедав, Тамара встала из-за стола.
– Мамочка, я сейчас прямо за уроки сяду! – сказала она. – Я прямо сейчас же, вот увидишь.
Но мать уже вся погасла. Она думала свою думу. Досадливо поморщившись, она слабо махнула рукой, сверкнув перстнем:
– Ах, ну иди, иди ты, пожалуйста!..
И полезла в карман за своим скомканным, ещё не высохшим платком.
А Елена Петровна, злясь на себя и стыдясь до отчаяния, шла по улице и плакала. Всё не так сделала, всё не так, всё не так! Опять вспылила, не сдержалась – никакой силы воли у неё нет. Надо сохранять спокойствие. Но вспомнила Антонину Андроновну – и снова то же яростное возмущение заставило её вскипеть.
«Ещё раз встретиться с этой глупой гусыней… да ни за что! Разве доходят до неё человеческие слова, разве могут дойти? Так для чего же мне портить себе нервы? Разве они не нужны мне для более настоящего дела, чем учить ослиц понимать человеческие слова!»
Елена Петровна, подходя к дому, замедлила шаг: пусть обдует ветерком. Не хочется приходить домой с заплаканными глазами.
НЕ ХУЖЕ, ЧЕМ У ЛЮДЕЙ
Зина и ребятишки очень любили стоять около витрин игрушечных магазинов в эти предпраздничные дни. Каждый день, ранними сумерками, Зина выходила погулять с Антоном и Изюмкой. Открывая калитку, она спрашивала:
– Куда пойдём? На сквер?
Но и Антон и Изюмка отвечали в один голос:
– На большую улицу, ёлку смотреть!
И они все трое, держась за руки, отправлялись на большую улицу, полную прохожих, огней и широких магазинных витрин. Их влекла к себе всегда одна и та же обрамлённая огнями витрина. Достигнув её, они останавливались и с увлечением разглядывали волшебное царство, сверкающее за толстыми зеркальными стёклами.
Во всё окно, до самого потолка, стояла там зелёная, живая ёлка, вся сверкающая серебряной мишурой и разноцветными огнями лампочек. А что же творилось под её распахнутыми лапчатыми ветками! Тут румяные куклы в синих и белых шапочках катались на санях с горки. Бежали на лыжах весёлые лыжники. Снегурочка в серебряной шубке кормила морковкой плюшевых зайцев. Красная Шапочка разговаривала с волком, а волк поблёскивал зелёными прозрачными глазами-пуговицами. Здесь, у ствола ёлки, стоял весёлый дед Мороз в красной с золотом шубе, с серебряной бородой и с большим мешком за плечами. Яркие парашюты спускались сверху, а над ними парили серебряные самолёты с красными звёздами на крыльях… И над всем этим сказочным миром висели неподвижные ватные снежинки, отливающие серебром, – словно и правда снег идёт, только снежинки летят так медленно, что не заметно, как они опускаются вниз.
– А у нас ёлка будет? – спросил однажды Антон, стоя у новогодней витрины.
– Будет, – ответила Изюмка уверенно.
Но Антон смотрел на Зину и ждал ответа.
Будет у них ёлка или нет? Зина и сама не знала. Отец ничего не говорил… Может, пойти да купить самой? А как она её понесёт? А может, обойтись без ёлки?..
Зина поглядела на ребят и встретила две пары глаз, устремлённых на неё.
– Будет ёлка, конечно, будет! – поспешила ответить она.
«Хоть волоком, да притащу им ёлку!»
До Нового года оставался один день. А перед Зиной стояла гора дел и забот. И она не знала, как ей справиться. Только что прошли контрольные. Отец ей настрого приказал:
«Дома делай только самое необходимое, уроков не запускай. Дома потом и выстирается и вымоется. А сейчас самое главное – учись».
И Зина большие хозяйские дела всё откладывала да откладывала.
Контрольные прошли хорошо, но Зина была недовольна: затесались две четвёрки – по русскому и по географии. Уже не круглая пятёрочница. Конечно, с такими отметками закончить полугодие не стыдно. Лида Лимонова, например, которая только и держится на тройках, могла бы позавидовать Зине. Но что из этого? Зина-то всегда училась отлично.
Огорчился этим и отец. Но виду не показал, а сделал весёлое лицо:
– Молодец! Норму держишь! Не хуже, чем у людей, а?
Зина тоже постаралась улыбнуться. Однако не нашлась что ответить.
– Ну, а теперь как же, дочка, у нас с хозяйством будет? – спросил отец. – За что приниматься?
Зина окинула взглядом комнату. Скука давно не мытого и не чищенного жилища смотрела из всех углов: запылённые цветы, застиранная, плохо проглаженная скатерть, смятые чехлы на диванных подушках… Эти подушки где только не побывали! И на полу под столом, когда Антон и Изюмка устраивали себе там квартиру, и в углу за диваном, где они строили пещеру… А уж про пол и говорить нечего. Зине трудно было мыть полы: не хватало времени и не хватало сил.
– А ещё целый бак белья нестиранного, – прошептала Зина, подытоживая запущенные хозяйские дела.
– Да… – Отец подавил вздох и только крякнул, словно поднимая большую тяжесть.
Зина сжала губы и молча глядела на отца. И хотя оба они молчали – каждый из них знал о тяжести, лежащей на сердце другого.
«Береги отца… Береги отца…» – эти слова прозвучали в воспоминании так отчётливо, будто Зина сейчас снова услышала их. «А как же мне беречь его? Вон он какой худой, чёрный, и морщины на лбу…. Раньше всегда бритый ходил, чистый, причёсанный. А сейчас? Вон борода-то… И на висках седина. А рубашка… ворот-то какой заношенный!»
Зина ещё крепче сжала губы и, чтобы отец не увидел, что к глазам её подступили слёзы, отошла к окну, раздвинула шторы. Морозные стёкла переливались огоньками при свете уличного фонаря, а в круглые проталинки глядел синий вечер.
«Не смей! – приказала Зина сама себе. – Не смей плакать! Не смей!»
Это помогло. Будто кто-то посторонний приказал ей, и Зина, переводя дух, отошла от окна.
– Ну и что же? – бодрым голосом начала она, снова подойдя к отцу. – Вот как возьмёмся завтра за всё сразу да всё и сделаем! И квартиру вымоем. Бельё я после праздника в прачечную отнесу, а кое-что сегодня ночью постираю.
Отец поглядел на неё:
– Постираешь! Эх ты, канареечка моя! Да где ж тебе с бельём справиться?
– Вот и справлюсь! – горячо возразила Зина, тронутая ласковым словом «канареечка». У них в семье такими словами зря не разбрасывались. – А ты, папочка, пойди побрейся и новую рубашку надень. И причешись как следует!
– Ну, я и так хорош, – усмехнулся отец.
Но Зина не отступилась:
– «Хорош»! Вот так хорош! Папочка, а если бы мама тебя таким увидела, что бы она сказала, а?
Отец вдруг встал и подошёл к зеркалу. Он глядел на себя немножко изумлённым взглядом, будто был не совсем уверен, он ли это.
Антон, который строил для Изюмки домик из карт, оглянулся на отца и засмеялся:
– Папка сам себя не узнал!
– Да-а… – Отец покачал головой, не спуская глаз со своего отражения. – Вот это да-а… – И, виновато поглядев на Зину, провёл рукой по колючим щекам и взлохмаченной голове. – Да она меня, пожалуй, и домой-то не пустила бы, – сказал он. – Просто бродяга какой-то!.. А ведь послезавтра праздник!
Сказал – и вдруг, хлопнув себя по лбу, остановился среди комнаты:
– А ёлку-то? А ёлку-то мы что же?..
– Давай я схожу! – живо предложила Зина.
Отец с усмешкой поглядел на неё:
– Ты, кажется, и этого мне не доверяешь? Ну уж нет! Ёлку я сам куплю. Пойду завтра с работы и захвачу. Не беспокойся, выберу хорошую.
«Если ещё ёлки к тому времени останутся…» – подумала Зина, но ничего не сказала, лишь улыбнулась отцу.
В дверь постучали. Вошла тётя Груша. Она была приземистая, широкоплечая, скуластая, говорила грубым голосом с хрипотцой. Но тётю Грушу любили все: и рабочие на заводе, и соседи, и все ребятишки во дворе. Из её небольших ярко-синих глаз глядела горячая, добрая душа.
Изюмка и Антон, как только появилась тётя Груша, уронили свой карточный домик, подбежали к ней и ухватились с двух сторон за её наглаженный серый фартук.
– Ну вот, ну вот! – загудела тётя Груша своим простуженным басом. – Свалите с ног-то! А поднимать кто будет?
Она пошарила в карманах и достала два мятных пряника – розовый и белый.
