Трудный переход - Мулдаш Уналбаевич Ерназаров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Степняки начали разбирать юрты, упаковывать вещи. Забивался жертвенный скот, чтобы в последний раз на земле предков вспомнить святых, прочитать аяты из Корана, попросить аллаха о помощи в трудной дороге и послать проклятия тем, кто вверг их в беды и страдания.
Караман с болью смотрел на эти спешные сборы. «Да, видно, не сумел я переубедить людей, не смог открыть им глаза на происходящее, — думал он. — Сколько говорил с чабанами, казалось, многие уже поняли, какие козни готовят им баи, какая злая судьба их ждет… Лишь сыграв на святых чувствах верующих, Алдажар свел на нет все мои усилия. Спасает собственную шкуру и богатство, а выступает как благодетель. И ведь ни один не сказал ни слова против… Приедут ли, наконец, Молдабай и его люди? Неужели они опоздают?»
Уже вечерело, когда вдали показалась группа всадников, спешащих к становищу кошей баев. Казакбаев, Ермеков, активисты и большой отряд милиционеров, подъехав к кочевью, разделились на группы и окружили его.
Для Алдажара и Барлыбая их приезд был словно гром средь ясного дня: баи считали, что им уже удалось избежать опасности.
Казакбаев сдержанно, но подчеркнуто вежливо — по всем мусульманским правилам — поздоровался с Алдажаром. Бай, не сумев подавить охватившего его волнения, трясущимися руками принял рукопожатие Кенеса Казакбаева и предложил всем присесть на расстеленный поверх кошмы ковер. Затем, соблюдая обычай, на правах аксакала, льстиво обратился к приехавшим:
— Счастья вам в дороге! Далеко ли путь держите? Спасибо, что завернули к нашему становищу. По обычаю, вы, уважаемые люди, не имеете права продолжать путь, не приняв угощения с нашего дастархана. Этим пренебрежением вы кровно обидите наш аул.
Кенес пристально поглядел в глаза хитреца, чуть заметно улыбнулся, но не стал прерывать бая: люди могли принять это за грубость. Выждав, когда Алдажар закончит, Казакбаев вежливо, но твердо ответил:
— Благодарим за ваш любезный прием, аксакал, но мы приехали к вам не в гости. Нас послала сюда Советская власть. Скот и имущество ваше подлежит конфискации и будут розданы беднякам, а вас придется выслать за пределы Казахстана.
От неожиданности Алдажар привстал, лицо его окаменело и стало пепельно-серым. Гнев, страх, ярость, ненависть — все, смешавшись, отразилось на нем. Будь его воля и доброе старое время, он просто бы плюнул в лицо обидчикам, а его джигиты забили бы посягнувших на его добро камчами. Но сейчас он понимал, что даже самые верные его прислужники едва ли окажут отпор этим людям. «Силой ничего не добьешься, — подумал он. — Нужно выиграть время, впереди еще ночь…»
— Молодой человек! Я понимаю, что вы выполняете не свою волю. Вижу и другое: вы смелый джигит, в ваших глазах светит разум и добропорядочность. Не всех аллах награждает так щедро. Поймите и меня, — в голосе его задрожали притворные слезы. — Я стар, много ли мне осталось прожить на этом свете. Не навлекайте на себя гнева аллаха, он все видит и, в свое время, спросит с каждого.
Он говорил громко, чтобы люди слышали его слова:
— Возьмите из моих отар и табунов столько скота, сколько нужно вам и этим людям, — указал он на Ермекова и милиционеров. — Только об одном прошу: отпустите нас с миром. Не по своей воле мы покидаем родимый край. Гибнет мой народ, и я хочу снасти хотя бы частичку его. Поймите правильно: где нет веры, не может быть правды и добра!
Алдажар рассчитал точно: его слова растравили души людей, собравшихся уходить на чужбину, со слезами на глазах расстававшихся с родиной. Казакбаев и Молдабай почувствовали неприязнь степняков. Послышались негодующие выкрики, визгливо заголосила какая-то старуха…
— О аллах, что за несчастье ниспослал ты на наши головы! В чем мы провинились перед тобой?
Приободрившийся бай, пристально поглядывая то на Казакбаева, то на толпу, ожидал ответа уполномоченного. Кенес, не торопясь, обратился не столько к баю, а к степнякам:
— Аксакал, не играйте судьбами людей… Здесь, на словах, вы печетесь о народном благе. А так ли это на самом деле? В народе есть пословица: «Нищий, прославившийся своим умом, счастливее царя, а юноша, продающий плоды своего труда, достойнее старика, торгующего своей бородой». Кто же вы сейчас: царь или старик, торгующий своей бородой? Вы лицемерно говорите о благополучии своих соплеменников, а сами гоните людей через пески в незнакомые земли, спасая свой скот и свое состояние, свою шкуру. Вы предлагаете нам сделку. Напрасно! Это с царскими чиновниками вы смогли бы договориться и подкупить их! Мы конфискуем весь ваш скот и раздадим стоящим здесь людям. Нам от вас не нужно ни одной туши барана. Все, что у вас есть, нажито трудом этих бедняков. И им самим решать, что делать дальше, как жить, народная мудрость поможет им в этом.
Толпа затихла. Раздался чей-то взволнованный голос:
— Алдажар, посмотри в глаза своему народу! Ты же утверждал, что скот отберут у всех, все станет общим, даже наши жены и дочери! Ты обманул нас!
Бай пришел в смятение. Он понял, что почва уходит из-под его ног, что он лишился доверия людей, которых увлек за собой. В ярости, почти теряя рассудок, он закричал в лицо Кенесу:
— Ты еще молод, сопляк, чтобы учить меня, многого не понимаешь! Я прожил жизнь и вижу: не к добру эти перемены. Рушатся основы нашей жизни. Нечистая сила помутила разум этих людей.
Обращаясь к степнякам, он воскликнул:
— Вы поверили этим кафырам, а не своим аксакалам. Но запомните: сегодня они отберут скот у нас и раздадут его вам, а завтра прискачут вот такие же, — кивнул Алдажар на Ермекова, — и отберут его у вас. Нельзя уничтожать целое племя, но глупцов можно подчинить своей воле поодиночке.
И, обращаясь к Казакбаеву, приглушенно добавил:
— Отпусти нас с миром, сынок! Не навлекай на себя и своих людей беды. Ведь мы потомки батыров.
Молдабай, понимая сложность создавшейся ситуации, встал рядом с Кенесом:
— Послушайте, аксакал! Я, из уважения к вашим сединам, называю вас так, хотя вам больше подходит слово провокатор. Шаль, что простые степняки не понимают значения этого слова. По-казахски это значит, приблизительно, «алдауши».
Ермеков посмотрел на Кенеса и вынул из кармана сложенную бумагу, развернул ее и показал притихшим людям:
— Эта бумага подписана людьми, работавшими с Лениным. Сам читать этот декрет я не буду. Пусть прочтет тот, кто умеет
