Охота на джокера - Елена Первушина

Ну и они очень быстро стали врагами. Я уговаривал Конрада уехать. Но его удерживало слово, данное тебе.

— А где конкретно они расходились во мнениях?

— Я не вникал. У меня пухла голова от собственных мыслей, да я и не верил тогда, что Юзеф может вляпаться во что-то серьезное. Мне казалось, у него пороху не хватит. Но Конрад так не считал. За день до того, как погиб Юзеф, они встретились в коридоре, и от обоих просто полыхнуло ненавистью.

— Из-за чего?

— Если бы я знал! Юзеф спросил: «Ты все-таки поехал? Ты забыл мой приказ?» (Конрад действительно куда-то уезжал в тот день.) Конрад ему сквозь зубы: «Я подчиняюсь только приказам йонгфру Риды.» Юзеф: «Тогда почему ты здесь, а не при ней?».

Я уже думал — пора бросаться между ними, но Конрад каким-то невероятным усилием сдержался и сказал тихо: «Юзек, пойми, я боюсь за тебя. Можешь оскорблять меня и дальше, но выслушай, пожалуйста» Тот поджал губы: «Ну, хорошо, пойдем».

Больше я ничего не слышал. Конрад вернулся через час, уже не скрывая раздражения. Походил по комнате, выискивая, на каком стуле сорвать злость, а потом вдруг спросил: «Рич, а может нам и в самом деле уехать?». «Ко мне в Гелиад? Или в Нефеллу?». «Что мне там делать? Хотя бы в Хайру. Здесь я уже действительно никому не нужен».

Потом мы разошлись спать. Ночью, наверно часа в три, я услышал, как хлопнула дверь его комнаты — он куда-то ушел. Ну а утром нашли Юзефа.

Тут началось такое, что о Конраде уже никто не вспоминал. Отыскал я его почти неделю спустя. Здесь, в монастыре. Таким же, каким ты его видела. Вот и все.

— Все, что ты мне можешь рассказать?

— Пожалуй.

Пикколо щелчком отправил в воду маленький камешек, словно ставя точку в разговоре. Но потом все же добавил:

— Это твоя игра, Рида. Безразлично, джокер ты или нет, слепая или зрячая, умеешь смеяться или уже разучилась. Это твоя игра. Помоги нам всем. Мы не боялись любить тебя.

ИНТЕРМЕДИЯ

У Якоба Баязида в тот вечер ужинали несколько старых друзей. Когда в небе уже загорались звезды, он пошел их провожать.

Ночь была теплая, но ветреная, глухо шумела трава, по полям ячменя пробегали бледные волны. Кони переступали с ноги на ногу, позвякивала упряжь, гости рассаживались по экипажам.

Когда Якоб в одиночестве побрел назад по темному парку, с его лица сползла, наконец, деланная улыбка, и он почти с наслаждением негромко выругался.

Неприятный разговор способен отбить всякий вкус даже у жаркого из куропатки и у золотого вина Нефеллы. А говорили, разумеется о Туле. О войсках Туле в мертвой зоне вокруг космодрома на самой границе Аржента. О том, что это: психологическая атака, или откровенная угроза. И об обращении в Совет Конфедераций.

И об их ответе: они-де готовы всячески защищать права Аржента, если он впустит войска Совета на свою территорию. В переводе это означало: каждый, кто имеет претензии к Туле сможет воевать с ней на чужой территории и по большей части чужими руками, достаточно лишь надавить соответствующим образом на Совет.

Да, все это в совокупности может испортить настроение даже скромному санитарному инспектору. Якоб никогда не корчил из себя патриота, но ему было, что терять в Арженте.

И вот тут-то и случилось нечто.

Ветер наклонил над дорожкой куст луноцвета и из его белых гроздьев прямо под ноги Баязиду посыпались со звоном золотые и серебряные монеты. В считанные секунды выросла небольшая горка. Бежать было неприлично, но на пару шагов он все же отступил.

Горка зашевелилась, стала осыпаться, будто внизу работал какой-то сумасшедший крот. Из самого ее центра выбралась на свет детская машинка-грузовик, в кузове которой сидела дюжина обезьянок в военной форме.

Машинка сделала круг почета вокруг горки, остановилась, обезьянки попрыгали вниз, построились в колонну, вскинули на плечи крошечные ружья и зашагали по залитой звездным светом дорожке в глубь парка. Потом все исчезло.

Баязид прислонился к ближайшему дереву, перевел дух. Звать кого-нибудь на помощь? Вроде бы глупо. Он жив, в безопасности и, во всяком случае, телесно здоров. Ладно, пойдем потихоньку спать, и если приступ бреда не повторится, забудем о нем.

Он поднялся на террасу и снова замер.

На балюстраде сидела какая-то темноволосая девица и с большим интересом смотрела на него. Баязид счел бы ее следующей галлюцинацией, если бы неожиданно ее не опознал.

Новая пассия шалопая-племянника. Видел вчера мельком в гостинице, когда в очередной раз прочищал мозги голубчику Карелу. Кто он у нас теперь? Конрад? Вот глупость-то не мерянная!

— Добрый вечер, мейнхеер Якоб, — сказала девица, голос низкий, приятный. — Пожалуйста, не пугайтесь. Я сейчас все объясню.

— Буду весьма признателен. Приятно было бы также узнать, с кем имею честь беседовать.

Ничего необъяснимого в ее пребывании на террасе не было. Баязид никогда не нанимал суперменов-телохранителей. Что-то глубоко противное виделось ему в этом. Вот и поплатился. Не дом, а постоялый двор. Баязиду вовсе не улыбалось выслушивать слезные рассказы о бедственном положении племянника, а потому он стал оскорбительно вежлив.

— Меня зовут Рида Ларсен, господин Баязид. И я пришла к вам, чтобы продать себя подороже, — она выдержала трехсекундную паузу и добавила с улыбкой. — Я — не то, о чем вы сейчас подумали. Я — мастер иллюзий.

Якоб о мастерах слышал. А потому любезно спросил:

— Значит тот легкий дурдом в моем парке с золотом и обезьянками ваших рук дело?

— Да. И это действительно игрушка. Я могу создать практически любую иллюзию с любой степенью достоверности. Кроме того, я могу читать чужие сновидения и манипулировать ими. Говоря громко и красиво, если вы наймете меня, ваши враги или… — она снова улыбнулась — …друзья будут думать то, что закажете вы.

— Хорошо сказано, йонгфру Рида. Но если вы действительно можете все, что обещаете, почему бы вам не использовать эти возможности для себя? Почему вы хотите непременно себя продать?

— Потому что женщин и эсперов всегда, в конце концов, продают, не спрашивая их согласия. Я обладаю некой силой. Что можно сделать со мной? Купить или убить. Что могу сделать я? Бегать ото всех, кто на меня положит глаз? Но такая жизнь не для меня. Скрывать свои способности? Но это все равно, что прятать лисенка под одеждой. Поэтому я решила сама себя продать тому, кому захочу.

— И почему же вашим избранником оказался я?

— Потому что мне это представляется самым разумным. Понимаете, джокер никогда не борется с течениями, формирующими мир. Напротив, он старается следовать внутренней логике событий.

А сейчас эта логика требует, чтобы в Арженте началось восстание. Причины те же, что заставили всю планету двести лет назад добиваться независимости. Никто и никогда не найдет в шахтах Аржента серебра, пока они принадлежат всем и никому. У этой земли должен быть хозяин.

А еще логика требует, чтоб поводья в руках держали вы и я. У вас есть соответствующего рода ум, выдержка и чутье. Вам не хватает только волшебного меча. И этим мечом буду я.

Для Аржента это единственный шанс обрести независимость, для меня свободу, для вас — реализоваться до конца. Думаю, вы и сами знаете, что до сих пор жили вполсилы.

— Скажите, Рида, прежде чем прийти сюда, вы уже покопались в моих мыслях?

— Нет. Все, что я сказала, ясно и так, без моего искусства. Но я могу «покопаться в ваших мыслях» в любой момент. Вас это пугает? Возмущает?

— Не имею таких привычек.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

ПУСТОТА

На солнце быстро наползала туча, синяя и свирепая, как многорукий Шива. Рида глядела на нее с мрачным удовольствием.

«А ну-ка хлестни дождем, да как следует! Может мне полегчает…

Пикколо, чертушка, щелкунчик, совесть моя!

Пустота-то какая, какое бездомье!..

Еще один давний-давний наш разговор. Лежим на траве, где-то рядом пасутся наши лошадки.

— А я думала, тебе все равно, как ты выглядишь.

— Чушь все это, Рида Светлая. Может кому-то и удается забыть, что у него на спине, но не мне.

— Тогда прими мое восхищение. Ты здорово это скрываешь.

— Может быть. Только, как ты думаешь, почему я при тебе? Оттого, что если сравнивать с тобой, все будут горбатыми.

…Здорово я тебя разочаровала, а?

Не вздумай жалеть себя, это смерть, говорят джокеры.

Ну что ж, ты жива и здорова, только кому ты тут нужна такая, преисполненная жалости?

Кому ты можешь помочь?»

И когда в дорожную пыль упали первые тяжелые капли, Рида бросилась бежать, сама не зная, от дождя ли? От Пикколо? От себя?

До дома было далековато, и она спряталась в охотничьем павильоне на самой границе парка. Здесь было пусто, заброшено. Половицы угрожающе похрипывали, прогибались под ногами. В углах валялись какие-то бумажки, осколки, куски извести, остро пахло кошачьей мочой.