Десять поворотов дороги - Оак Баррель

Со вздохом мастер взялся за дело, казавшееся ему рутиной, но очень скоро его лицо снова осветила улыбка убежденного маньяка: университет был гораздо больше, чем любая из гробниц с горечью оставленной родины. Чха Лонг поработал на совесть и с размахом. Потомки непременно оценят его вклад в геометрию многомерного пространства…

Поскольку забираться вверх уже не было никаких сил, а внизу еще оставалась надежда обнаружить выход, Кир прошел немного по галерее, а затем начал медленно спускаться по узкой боковой лестнице, пытаясь высмотреть в окнах какой-нибудь знакомый пейзаж. Окна выходили на внутренний двор и никаких ориентиров не давали.

На площадке тремя этажами ниже он остановился как вкопанный: каменный пол там покрывал вытертый старый коврик, фактурой и цветом напоминающий мокрую дворнягу. И лежал он перед кособокой дверью с табличкой, на коей значилось: «Кафедра всеобщей физики». При этом «кафедра» и «физики» были набраны строгим канцелярским шрифтом, а «всеобщей» крупно приписано от руки ядовито-зеленой краской.

Это могло означать спасение. Если кто-то регулярно приходит сюда, значит, он обязан знать дорогу к выходу!

На стук в дверь никто не ответил. Кир толкнул ее вперед и решительно шагнул навстречу судьбе, испытав немалый конфуз: он стоял в темном тамбуре перед еще одной, обитой взлохмаченным войлоком дверью, на которой значилось «Не шуметь!». Похоже, коврик у входа изготовили из доброго куска этой обивки — снизу не хватало ровно такого прямоугольника, что остался за спиной Кира.

Стучать в мягкое было бессмысленно, и, помявшись, юноша осторожно приоткрыл дверь, ожидая увидеть что угодно. Искушение было слишком велико, да и первый шаг уже сделан…

Кир просунул голову внутрь, обнаружив в таинственном помещении заваленные бумагой столы, табачный дым и нескольких спорящих меж собой стариков[14] перед замысловатой записью на доске. Дар предвидения, рисовавший в воображении что-то соблазнительное и загадочное, в очередной раз подвел его, и очень круто.

Плотный старик в тяжелых очках и красном вязаном жилете неодобрительно посмотрел на голову пришельца и, не прекращая потягивать трубку и проделывать что-то с деревяшкой перочинным ножом, хрипло протянул:

— Хэ-э-эм… Чего тебе?

Ответ оробевшего на пороге Кира звучал соответственно:

— Я… в общем… здесь…

— Ну? Заходи уже! — прикрикнул «красный жилет».

— Ага… — согласился Кир, втягиваясь из-за двери внутрь.

— Садись, не мельтеши, — старец отодвинул деревяшку, стряхнул стружки с живота, оставив их на коленях, неспешно сложил нож и начал выбивать трубку о глиняное блюдце, заменявшее ему пепельницу.

— Спасибо. Можно присесть сюда?

— Эмн… — раздраженно отмахнувшись от гостя, «красный жилет» вернулся к прерванному разговору и очередным междометием подбодрил стоявшего с записями коллегу.

Третий, худой и седовласый, едва взглянув на Кира, плюнул на пальцы и попытался оттереть мел о полы пиджака. Хозяин пиджака никак не отреагировал и продолжил, глядя в свои записи:

— То есть если у вас в ящике, например, попугай… И вы хотите знать, жив он или нет…

— К черту попугая! — рявкнул «красный жилет». — Попугаи дебилы. Допустим, в ящике студент! Хотя студенты тоже дебилы, — он покосился на Кира, вероятно, всех младше шестидесяти считая одновременно студентами и дебилами. — Но, по крайней мере, они способны надеть штаны перед лекцией. Большинство. Не то что попугаи.

— Это негуманно, но что-то в этом…

— А по-моему, то, что нужно! Ну?! — «красный жилет» откинулся в кресле. — Допустим, на костре стоит плотно забитый ящик с самым тупым студентом курса… Что дальше?

— Слушайте, да не все ли равно, кто у вас в ящике?

По лицу раздраженного оппонента читалось, что этот вопрос не вырвать из повестки дня даже клещами.

В эту секунду за открытым окном раздался истошный лай, и что-то с шипением протаранило крону дерева. Сорвавшийся от переживаний кот в сопровождении своего недоброжелателя унесся в лабиринты задворок, которые волшебством прирастают к любому крупному зданию, даже если оно еще не достроено.

— Все! Стоп! Коллеги! В комнате стоит ящик с котом. Звуконепроницаемый ящик! Совершенно непрозрачный! Черный, забитый наглухо гвоздями! Он стоит на столе, — говорящий показал, как именно тот стоит: — Вот такой, ни больше и ни меньше, на дубовом столе с резными ножками. В центре стола! Вот он, представьте себе, черт бы вас побрал, этот ящик! — тот, что был у доски, явно терял терпение.

— Ладно, пусть будет кот, — флегматично сдался «красный жилет» и кивнул худому на соседнем стуле, разжигая трубку.

Докладчик приободрился, перестав размахивать руками.

— И вы не знаете достоверно, жив он там или нет.

— Ха! А если мне без разницы?

— Представьте, что для вас это важно, профессор.

Тот глубоко затянулся и посмотрел в потолок. У жестяного плафона с оплывшей свечкой кружили страдающие мигренью мухи. Так продолжалось некоторое время в полном молчании. По всему было видно, что мысль об интересе к состоянию запертого в теснинах кота никак не помещается в сознание профессора.

— Слушайте, мне пора в лабораторию. Предлагаю перенести доклад на завтра, — худой с хрустом распрямился и, ни на кого не глядя, вышел вон, захлопнув за собой дверь.

— Ладно, продолжим после, — сдался обладатель мифического кота. — А вы что думаете, молодой человек? — неожиданно обратился он к Киру, язвительно улыбаясь.

— Я бы не стал сжигать студента, — испуганно ответил Кир, чем вовсе не вызвал оваций.

— Оптимист! — ответил «красный жилет» и, взяв докладчика под локоть, так же покинул кафедру.

Кир принял за лучшее тихо проследовать за ними.

Глава 19. ДВУЕДИНАЯ АРМИЯ

Что-то с силой ухнуло в сруб бревенчатой баньки. Кожан тихо выругался, глядя на пуп, но позы не переменил, продолжая старательно потеть. Затянутое слюдой окошечко с ладонь давало лишь щепоть мутного растворенного в пару света. Хочешь посмотреть — выходи наружу.

— Озорничай мне, — тихо пробубнил кузнец, закрывая глаза на волосатом блюде лица.

Удар повторился. С потолка на голову посыпался мелкий сор. Кожан махнул мокрыми кудрями и с кряком встал, сбросив благостное оцепенение.

— Шоп тебя…

Только теперь он прислушался к тому, что происходило снаружи. А там, кажется, слышались крики и даже явственно раздавался лязг.

— О-о-о-о… — засобирался мужик, наскоро вскакивая в широкие штаны, принимавшие паровую ванну тут же, рядом с владельцем.

В третий раз шибануло так, что вся постройка заходила ходуном. В топку посыпались обломки кирпича — похоже, на крыше снесло трубу. Кожан в одних портках вывалился в облаке пара вон, сжимая в руке ковш… И уперся в каменную глыбу, которой тут определенно не было до того.

Где-то над головой у кузнеца глыба размахивала лапищами, не глядя вниз. Р-раз! — с кровли пластами полетел дерн вперемешку с ломаным горбылем. Затем кулак размером с конский круп проломил крышу, выпустив вверх столб пара, которым еще недавно наслаждался Кожан. Сам он так и стоял, раскрыв рот, потому что образ действий в этакой заварухе был ему неизвестен. Парней из соседних деревень он гонял почем зря, да и своим нередко доставалось от кузнеца, но вот с обезумевшими утесами ему встречаться не приходилось. Обычно те стоят смирно, и если уже чем навредят, то если сам сверзишься с них или скатится сверху какой камень. А так-то нет — не ходят они по лесу и лапищами не машут, как пьяный конюх…

Глыба усердно работала кулаками, уничтожая приземистую постройку. Кожан бочком отступал, стараясь слиться с травой, что при его габаритах было занятием непростым.

Баня стояла на отшибе у родника, откуда вид на деревню скрывал пригорок. Судя по шуму, за ним происходило что-то дурное. То есть еще более дурное, чем здесь, хотя куда уж…

Когда Кожан, пластаясь, вскарабкался на вершину холма, то успел лишь увидеть, что его деревни, в сущности, больше нет… Откуда-то из-за плеча мелькнула короткая бородатая тень. Свет в глазах кузнеца померк.

Отдельные горстки троллей и гномов словно шары подкатывались к большой, растянувшейся лентой армии, вставшей за Великой Скальной Грядой, что окружала с севера Кварту. Лагерь раскинулся на обширной пустоши, пересеченной руслом реки, называвшейся полутора десятками имен, — смотря по тому, кто и в какой ее части находился. Гномы называли ее Ак’Тын, тролли — Ыхпар, люди за Грядой — Вена, а какие-то неприметные существа, сновавшие у подножья гор, — просто Рек. Что выдумывать, когда и без того хватает забот?

За бессчетные тысячелетия вода пробила в скалах исполинскую расщелину, издали походившую на ворота: два узких каменных гребня смыкались над руслом величественной аркой на высоте орлиного полета. Если не считать, что оттуда что-нибудь вечно валилось на голову — камни, куски лишайника или продукты жизнедеятельности орлов — очаровательное место, достойное кисти гения. Не подходи слишком близко, и всего-то.