Героические злоключения Бальтазара Кобера - Фредерик Тристан

– Об этом и речи не может быть, – заявил банкир.

– Тогда выслушайте меня внимательно, Авраам Курский. Так как я вижу, что этот Мюллер и этот Циммерманн очень дороги вашему сердцу, вот вам мое последнее слово. Или вы великодушно подарите мне «Геракла», и я устрою так, что этих мерзавцев тайно освободят; или вы поступите иначе, и тогда никто не будет с ними церемониться, их просто убьют в камерах, где они сидят. Это научит вас, что с Шеделем шутить опасно!

– Когда я должен дать вам ответ? – спросил банкир, совершенно уничтоженный.

– Отпускаю вам неделю, ведь я понимаю, что вам нужно договориться, – ответил ректор, гримасничая. – Мне не трудно догадаться, что в этом деле вы только посредник… Итак, договаривайтесь, друг мой. Я ожидаю вашего ответа во вторник к полудню.

И он вышел, оставив Авраама Курского в полной растерянности.

– Я не могу отдать эту картину бесплатно… – сказал банкир Иуде Когану.

– Конечно! Конечно, и я от вас этого не требую! Но скажите, какова истинная цена этого полотна?

– Если бы я получил за нее две сотни флоринов, я был бы вполне доволен, – ответил Курский.

– Так много? Где же мне достать столько денег?

Банкир был удивлен.

– Вы что, хотите купить у меня полотно и подарить его этому чудовищу?

– А почему бы и нет? Эти двое – друзья Бога. Надо спасать их из этой геенны. Понимаете ли, если бы речь шла только об их смерти, можно было бы не беспокоиться! Ведь их ожидает радость вечной жизни. Но Богу они нужны живыми, здесь и сейчас, в этом мире, погрузившемся во тьму…

– Сто флоринов, – просто сказал Авраам Курский.

Каббалист обнял его, потом вышел в сопровождении.

Бальтазара, присутствовавшего при этой замечательной встрече.

– Где вы найдете столько денег? – спросил студент.

– Я заложу свой дом. Это нам даст пятьдесят флоринов. В остальном будем уповать на милосердие Всевышнего.

И они решили, что Иуда Коган встретится с деловыми людьми, своими друзьями, чтобы договориться о займе, а Бальтазар возвратится в дом возле фонтана и будет там молиться. Это было все, что мог сделать молодой человек, и он принялся за это со всей серьезностью. То, что два его больших друга были в заточении, наполняло его душу грустью, тем более, что никто не мог знать, какой приговор вынесет им светский суд. А к этой неуверенности еще прибавилась страшная угроза ректора Шеделя: «Или вы великодушно подарите мне „Геракла“, и я устрою так, что этих мерзавцев тайно освободят; или вы поступите иначе, и тогда никто не будет с ними церемониться, их просто убьют в камерах, где они сидят».

Бальтазар опустился на колени на скамеечку для моления, лицом к витражному окну с красными и белыми стеклами, которое было в его комнате. Он опять чувствовал себя таким беспомощным!

– Господи трижды святой, – начал он, – взгляни, как ярость мира обрушивается на твоих верных слуг. Иуда Коган сможет раздобыть только пятьдесят флоринов. Где нам достать еще полсотни?

«Здесь, – произнес чей-то голос у него за спиной. – Тебе остается только их взять».

Бальтазар обернулся. Громадный человек, во всем черном, стоял в проеме двери.

«Кто ты?» – спросил Бальтазар.

«Какая тебе разница. У меня есть деньги».

И он потряс кошельком, в котором зазвенели монеты.

«Назови свое имя!» – потребовал студент, повышая голос.

Странный человек осклабился.

«Ты уже не раз пытался разогнать тьму, и странно, что до сих пор ты меня не видел. Может быть, ты предпочел бы встретиться со мной в другое время, но мне это не всегда выгодно, а сегодня, я считаю, очень даже благоприятный момент, чтобы нам познакомиться ближе».

Бальтазар пожал плечами:

«Жалкий схоласт, связанный своей догмой, это правда, что до сих пор мне не приходилось тебя встречать. И если бы Бог не пожелал, чтобы ты мне явился, ты так и остался бы в своей грязи. Скажи то, что ты должен сказать и убирайся прочь!»

Его собеседник заскрежетал зубами и ответил:

«Слуги Того, кого я ненавижу и кому ты служишь, как жалкое животное, – ибо Тот, кого я ненавижу, тебя не любит, Он любит только Себя, – итак, эти слуги не могут дотронуться до денег, в которых ты нуждаешься, они, видишь ли, слишком чисты для этого, они слишком чудесны, эти глупцы, которых Тот, кого я ненавижу, использует (и которых Он выбросит за ненадобностью в один прекрасный день, как выбросил Он меня, Джонатана Абсалона Варлета, а я ведь был самым чистым, самым дивным из Его слуг, и я любил Его), поэтому мне и пришлось сегодня взять на себя обязанность принести тебе эти деньги, чтобы освободить двоих идиотов, также служащих Тому, кого я ненавижу, я, Джонатан Абсалон Варлет, вызвавшийся принести тебе деньги, так как порядочные и дивные слуги отказались – у них, видишь ли, слишком чистые руки…»

Бальтазар нетерпеливо махнул рукой:

«Прекрати болтать по-пустому! Ты не можешь слово произнести, чтобы над кем-то не поиздеваться! Твоя мысль – хаос. Твои чувства смердят завистью и смертью! Тот, которого ты ненавидишь в бессильной ярости, – это твой Бог. Хочешь ты этого или не хочешь, ты обязан Ему подчиняться. И так как ангелы не могут марать себе руки раболепным золотом, карикатурой на золото духовное, именно ты был выбран, чтобы принести мне полсотни флоринов. Не так ли?»

«Так точно! Именно так! – подтвердил странный гость, переминаясь с ноги на ногу. (Сейчас он был похож на сказочного гнома.) – Но для того, чтобы это чудесное, это прекрасное золото попало в твою мошну, приятель, ты, естественно, должен его у меня взять и таким образом вымараться в моей грязи, как ты очень удачно подметил, ведь невозможно, чтобы в результате этого обмена между нами не возникла и не укрепилась некая определенная связь…»

«Довольно! – воскликнул студент. – Подчинись своему Богу. Положи этот кошелек здесь на табурет и убирайся! Я не имею и не буду иметь с тобой ничего общего!»

– Ну, уж нет, – сказал гном, улыбаясь беззубым ртом. – Что ты себе вообразил? Я никогда ничего не даю, ничего не получая взамен. Не думаешь ли ты, что я филантроп?

Бальтазар повернулся к нему спиной, снова подошел к молельной скамеечке, стал на колени и продолжил свою молитву, как будто бы странного гостя не было в комнате.

– Друг мой, – раздался вскоре голос из темноты, – выслушай меня, я тебя умоляю…

Бальтазар продолжал молиться.

«Послушай, не дури… Я ведь пошутил… Я обязан передать тебе этот кошелек. Дай руку…»

Не оборачиваясь Бальтазар ответил:

«Положи кошелек на табурет и не надоедай мне больше!»

Странный гость занервничал.

«Ну, хотя бы посмотри на меня. Как могу я удалиться, не оставив тебе деньги. Протяни руку, и я положу в нее кошелек».

Бальтазар не обернулся и притворился, будто ничего не слышит. Странный гость застонал, завопил, стал качаться по полу, не скупился на обещания. Ничего не подействовало. Наконец в доме воцарилась тишина. Джонатан Абсалон Варлет оставил кошелек на табурете и, волоча ноги, удалился. Бальтазар взял свою чересседельную сумку и осторожно сбросил туда кошелек, не прикасаясь к нему руками. Он знал, откуда он здесь. Это были деньги, за которые первосвященники когда-то купили землю горшечника – «землю крови».

13

Когда Иуда Коган вернулся домой, он позвал Бальтазара и сказал ему:

– Увы, никто из моих приятелей не пожелал дать мне взаймы денег. Наши друзья погибли!

– Нет, – сказал студент, – ибо, пока я молился, посланец принес мне кошелек с монетами общей стоимостью в сто флоринов.

И он рассказал каббалисту о визите Джонатана Абсалона Варлета. Потом он добавил:

– Когда предавший Иисуса выбросил свои тридцать сребреников во храме, первосвященники подобрали их и купили на эти деньги поле горшечника, поле, которое впоследствии было использовано, чтобы хоронить там неевреев. Когда этот горшечник узнал, что ему дали деньги, из-за которых пролилась кровь праведника, он решил от них избавиться и отнес их апостолу Иоанну, зная, что тот принадлежит к числу друзей Иисуса, попросив у него совета. Иоанн велел выбросить монеты в Тивериадское озеро в залог своего отказа от них. И с тех пор, всякий раз, когда кто-то нуждается в этих деньгах, чтобы спасти от несправедливого суда кого-нибудь из своих, их приносит ему дьявол по приказанию Бога.

– Где эти деньги? – спросил Иуда Коган, весьма заинтригованный.

Бальтазар принес ему чересседельную сумку. Каббалист засунул туда руку и достал кошелек, который положил на стол, а потом открыл. Это были золотые флорины (а не серебряные динары), и когда он их посчитал, то смог убедиться, что там их действительно была сотня. Тогда он опустился на колени и сказал:

– Пусть неправедные деньги послужат исправлению неправедного приговора. Пусть деньги еврея, который предал своего учителя, послужат спасению двух христиан, верных иудейской вере! Благослови нас, Всевышний!