Слепые тоже видят - Фредерик Дар

Он усаживает нас в кресла для гостей. Затем объявляет своей секретарше, чтобы его не беспокоили в течение четырех минут, что дает нам абсолютно точное понятие о времени, которое он решил посвятить нам, после чего спрашивает у господина по имени коми-зер Зан-Хандониуз, то есть у меня:

- Шем моку злушить?

Я начинаю прямо без обиняков, как на духу, не раскрывая факта существования гигантского алмаза. Объясняю Якобу фон Зад-Ипереду, что существует некая тайная организация, использовавшая дирижабль их фирмы для осуществления преступной акции, и я хотел бы знать, к кому попал означенный летательный аппарат. В качестве доказательства своих слов я передаю ему кусок оболочки дирижабля. Он берет его в руки, И я слышу противный скрип резины под холеными пальцами эксперта высшего класса.

- Ах! - говорит он для начала. - Я уснаю... Это мотель Зад-Вог Н.Е.!

Браво!

Браво Матиасу, который сумел определить предмет с такой точностью, не будучи ни немцем, ни тевтонцем, ни замешанным на этом тесте.

- Таким образом, дирижабль ваш?

- Происфетен! Та, пыл! Но нет наш! - поправляет он меня со знанием дела. - Мы тафно их не происфотим! Теперь Зад-Икрупп происфотство только ультра-мотерн! Замые лутшие пресерфатифы ф мире! Кимишеская резина! Экстрарастяшимые! Фосмошно наливать тфа литра фоты!

- Как же тогда, господин фон Зад-Иперед, частное лицо могло достать этот аппарат в наши дни?

- Потершанный! Только потершанный!

- То есть вы хотите сказать, что на рынке можно найти дирижабль?

- Нет, но только у коллексионероф! Есть такие коллексионеры.

- Да, но ведь дирижабль не марка, его так просто не спрячешь! Вы сами знаете кого-нибудь из коллекционеров дирижаблей?

- Так тошно! В Дойчланд отин, снаменитый! Маршал афиации Людвиг фон Фиг-шиш! Лутшая коллексия диришаплей ф мире! Прима коллексия!

- А где живет этот маршал?

- Рятом с Мюнхеном! Скромный территориум!

- Мне необходимо с ним срочно встретиться!

- Гм, трутно!

- Warum?

- Коспотин маршал зильно ранен на фойне! Искусстфенная рука! Искусстфенная нока! Искусстфенная пощка, искусстфенное зердсе!

- Человек-робот, - вздыхаю я. Фелиция коротко хихикает.

- Щто? - спрашивает фон Зад-Иперед.

Я уклоняюсь от ответа, прощаюсь с ним и ухожу, держась за руку своей матушки.

Мне трудно сконцентрировать свои знания немецкого, чтобы понять выкрики и, как мне кажется, завуалированные угрозы на том конце провода, но абсолютно ясно одно: мой собеседник непреклонен.

Нет смысла даже помышлять о том, чтобы встретиться с маршалом фон Фигшишем. Если я имею ему сообщить что-то очень важное, нужно написать письмо. А лично он никого не принимает.

Сказав, как отрезав, секретарь вешает трубку.

- Что-то не так? - волнуется Фелиция.

- Да, совсем не так.

Мы сидим в номере гостиницы "Танненбаум". Маман пьет чай, и его тонкий аромат щекочет мне ноздри. Мы напряженно молчим. Я чувствую свое бессилие более, чем когда-либо. Мне кажется, я подхожу к опасной черте, подвинулся мозгами, надеясь продолжить свою работу, оставаясь слепым. Слепой легавый, уцепившийся за руку своей матери, - думаете, это производит серьезное впечатление? Элитный полицейский в сопровождении родителей! Есть от чего повеситься на елке с венчиком вокруг головы и обсыпаться блестящей пудрой. Видите ли, на свете существует только два типа мужчин: те, что никогда не хотят стареть, и те, что всю жизнь готовятся к смерти.

Мне нужно выбирать.

Заметьте, возможность выбирать предопределяет, что вы автоматически подпадаете под первую категорию. А человек, способный выбирать, уже активен. Пусть вымрут пассивные!

Моя дорогая матушка чувствует мое смятение, как я чувствую запах ее чая. Она ставит на стол свою чашку, подходит и кладет мне руку на голову. Голос ее звучит спокойно и мягко, но я чувствую, что это спокойствие дается ей с трудом.

- Я вижу, как ты мучаешься, мой дорогой. Тебе кажется, что все тебя бросили, что всему конец. Но я заклинаю тебя не опускаться до отчаяния. Я знаю... Ты меня слышишь? Я знаю, что все придет в норму. Твое спасение придет очень скоро... Это говорю тебе я, твоя мать, а я не могу обманываться в чувствах, касающихся тебя, мой родной. Я чувствую, я предвижу, Антуан...

И мы обнимаемся, будто прячемся друг в друге. А в этих случаях поди разбери, кто чью боль лечит. Я бормочу "да, конечно", не очень веря в исцеление. Но нужно держаться, Сан-А. Цепляться, парень, чего бы это ни стоило! Говорить себе, что если не будет хуже, то может быть только лучше...

И в этот момент, друзья мои... Да, именно в этот момент. В эту самую секунду. В разгар наших эмоций я слышу пение.

Очень близко.

Оно вибрирует, захватывает, завораживает... Истинно французское пение.

И слова страшно знакомые...

Если бы девицы

Так не сострадали

И военным-душкам

Ничего не дали,

Не было б детишек,

Что на елке шишек!

Фелиция, как и я, прислушивается.

- О, Антуан, - вскрикивает она, - тебе не кажется?..

- Конечно, мама! Это он!

И, позабыв о своем горе, я реву, как тридцать шесть изнывающих от желания коровьей близости быков, продолжение хулиганской песенки из нашего родного фольклора:

Люблю, люблю, люблю

У маленькой Сюзетты

Ту миленькую штучку...

Ах нет, совсем не ручку!

Голос снаружи затихает. Затем что-то грохается и голос снова обнаруживает себя чудесными, согревающими душу словами "твою мать, понаставили!".

Секунд через десять Берю барабанит в нашу дверь.

- Нужно раз увидеть, чтобы враз поверить! - входя, заявляет он. - Кто бы мог подумать! Что это вы тут делаете оба?

- А ты, Толстяк? - контратакую я, как всякий раз, когда он задает мне лишние вопросы.

- Я? - отвечает он. - Да вот приехал для ведения расследования и, как всегда, вкалываю в поте лица. У меня встреча с отставным маршалом. У этого болвана страстишка коллекционировать дирижабли.

Думаете, я спятил, да?

Потерял рассудок?

Упал на голову?

Мозги слиплись?

Одна извилина, и та выпрямилась?

Или, наоборот, согнулась в дугу?..

- У тебя встреча с маршалом фон Фигшишем! - кричу я.

- Ба, да ты знаешь его кличку!

- Давай, Берю, выкладывай побыстрей!

Человек с тайнами на кончике языка щелкает челюстями, пространство между которыми служит ему для хранения остатков непрожеванной пищи, секунду-другую думает, что ответить, и, наконец, решается.

- Видишь ли, - начинает он с умным видом, - в этом деле, с которым я совсем затрахался, все началось с дирижабля. Использование такого чудовища в наше время с самого начала мне показалось хроническим анархизмом...

- Анахронизмом, - поправляю я.

- Ну да, а я чего говорю? Так вот, я позвонил в наше общество воздухоплавания и спросил у ребят, выпускают ли еще где-нибудь презервативы такого калибра. Они мне ответили, что нет. И тут удача катапультировалась мне прямо на голову. Я был у врача по поводу моего деликатного, сам знаешь какого, заболевания, и там у него в приемной наткнулся на номер журнала "Наука и жизнь". И в этом номере вдруг обнаружил статью о маршале фон Фигшише, что он якобы является последним коллекционером дирижаблей в Европе. Словом, ты меня знаешь! Я всегда держу нос по ветру, как...

- Твое нынешнее хозяйство? - предлагаю я.

- Совершенно точно, - благодарит господин Трахун. - Что-то булькнуло у меня в котелке, и я бросаю врача, сообщаю в контору, что у меня свидание с маршалом, срочно еду сюда...

- ...но он никого не принимает, - вздыхаю я.

- Моему переводчику ответили то же самое. Но только у меня голова на плечах, а не репа, как некоторым кажется, и я умею ею пользоваться. Чуть позже я повторил звонок и сказал, что настаиваю на встрече, поскольку у меня есть предложение насчет продажи шара Монгольфье, который перегородил мне весь сарай, словом, мешает, и этот хорек маршал тут же клюнул и назначил встречу сегодня к вечеру...

- Классика! - соглашаюсь я. - Отдаю должное твоей выдумке, Толстяк!

Затем Берю, причмокивая губами, заявляет, что эти чертовы немецкие сосиски хорошо нашпигованы и вкус у них вполне копченый, вот только полно жил. Подумав немного, он наклоняется ко мне и тихим голосом, будто прелат, окучивающий маркизу, шепчет:

- Если у тебя есть час времени, чтобы посвятить мне, и если это не очень обеспокоит твою мамашу, я хочу, чтобы ты пошел со мной, Сан-А.

- Куда это?

- Там увидишь. - И тут же спохватывается: - Это просто такое выражение.

- Куда ты меня тащишь? - бурчу я.

Он быстро шагает, крепко ухватив меня за руку. Очевидно, со стороны мы производим впечатление, будто деревенский вор тащит упирающуюся телку.

- Это по поводу моего так называемого заболевания, - признается Берю.

- Ты о своей дубинке, чтоб чертей глушить?

- О ней самой.

- Так и не успокоился?

- Куда там! Но за те три дня, показавшиеся мне вечностью, кое-что изменилось. Правда, не очень. Я, стало быть, в статистике неизлечимых, понимаешь? Хожу быстрым шагом на цыпочках, как когда-то в детстве ходил в пивную. Теперь, чтобы сохранять ясной голову, мне нужно порядка полудюжины девочек. А когда я в разъездах, в отсутствие добровольного поголовья, приходится обращаться за помощью к профессиональным шлюхам, что, естественно, увеличивает статьи расходов. Беда!