Журнал «Вокруг Света» №11 за 1973 год - Вокруг Света

— Наши коллекции, — коротко бросил Святослав Николаевич. Выяснилось, что здесь хранились коллекции, частично оставшиеся от Центрально-Азиатской экспедиции, собранные экспедициями самого института. Богатейший научный материал, к которому несколько десятков лет не прикасалась рука ученого. В застекленных шкафах и ящиках находилась ценная этнографическая и археологическая коллекция. Орнитологическое собрание насчитывало около 400 видов редчайших птиц, некоторые из них сейчас уже исчезли. Ботаническое — полностью представляло флору долины Кулу. Геологическое — содержало немало редких минералов. Тут же были и зоологическая, фармакологическая, палеонтологическая коллекции.

Мы проходим в следующее помещение, по стенам которого тянутся полки с книгами. Четыре тысячи томов — вот ее содержимое. Кроме книг, в распоряжении Святослава Николаевича находится рукописный архив Рерихов.

В одном из зданий мы обнаружили остатки оборудования биохимической лаборатории.

Книги давно уже никто не снимал с полок, лабораторным оборудованием не пользовались...

Но тем не менее все это не производило тягостного впечатления запустения и упадка. Казалось, что люди только недавно покинули эти стены, какими-то не зависящими от них обстоятельствами неожиданно и внезапно оторванные от интересной работы. Они успели только упаковать коллекции и закрыть на замки двери библиотеки и лаборатории...

— Вот что такое «Урусвати» теперь. — Святослав Николаевич печально наклонил голову. — Но ведь советские ученые могут здесь работать? — и глаза его улыбнулись. — Об этом не раз говорили и мой отец, и брат. Почему бы советским и индийским ученым здесь не поработать вместе? Все это, — он обвел взглядом вокруг, — может оказаться в их распоряжении. Русские начали, русские должны и продолжить...

История института была недолгой, но трудной. Институт начал работать в 1928 году и почти прекратил свое существование во время второй мировой войны. Но и за это короткое время было сделано удивительно много. Наладили сотрудничество со многими научными учреждениями стран Европы и Америки. Существовал обмен публикациями с 250 институтами, университетами, музеями, библиотеками, научными обществами. Выла связь с советскими учеными, в частности с Н. И. Вавиловым. Четыре отделения института: археологии и искусства, естественных наук, исследовательская библиотека, музей — публиковали свои труды в ежегоднике, который назывался «Журнал Института гималайских исследований».

Круг вопросов, отраженных в этих публикациях, очень широк. Археология, этнография, лингвистика, философия, ботаника, фармакология, геология... Большой раздел журнала был посвящен отчетам и дневникам регулярно проводившихся экспедиций. Время от времени публиковались монографии отдельных сотрудников института. И конечно, важнейшее место среди них занимала серия «Тибетика», посвященная древностям Тибета.

Выдающуюся роль в создании этой серии сыграл Юрий Николаевич Рерих. Необходимо сказать, что Юрий Николаевич, будучи бессменным директором института, оказал огромное влияние на организацию и развитие исследований самых разных аспектов. Он работал как археолог, этнограф, историк, лингвист. Он первым произвел археологические раскопки в Кулу и соседних районах. Собрал богатейшую коллекцию тибетских рукописей и книг, провел этнографическое и лингвистическое обследование Лахула, собрал интереснейшую этнографическую коллекцию, начал работать над тибето-английским словарем.

Весьма плодотворной была работа института и в области естественных наук. Было организовано три экспедиции, которые значительно расширили наши знания о малоисследованном районе Гималайских гор.

В 1934 году началась новая большая экспедиция Рерихов в Китай и Маньчжурию. Деятельность института на время была приостановлена. После возвращения Николай Константинович и Юрий Николаевич столкнулись с рядом трудностей. Английские власти, на подозрении у которых находилась семья Рерихов, всячески препятствовали восстановлению регулярной работы института. Не хватало денег. «Все есть, а денег нет», — писал Н. К. Рерих в 1938 году. А потом началась война. Институт оказался отрезанным от внешнего мира. Вскоре после войны, в 1947 году, Николая Константиновича Рериха не стало. Юрий Николаевич переехал в Калимпонг, где продолжал работать сам.

1957 год застал Юрия Николаевича в Москве. Сюда он привез картины отца, свою востоковедческую библиотеку, тибетские рукописи. К этому времени он был уже ученым с мировым именем. Последние годы своей жизни он отдал советскому востоковедению, воспитав целую плеяду талантливых учеников и последователей в стенах Института востоковедения АН СССР. Он умер советским гражданином.

Много лет назад Николай Константинович Рерих писал: «Урусвати — Гималайский институт научных исследований — начался в 1928 году под самыми хорошими знаками».

Может быть, действительно эти знаки были хорошими? И может быть, наступит время, когда откроют ящики с коллекциями и шкафы с книгами, расставят по своим местам беспорядочно сложенное лабораторное оборудование, и ныне пустые комнаты наполнятся звуками шагов и голосами. А в институте, основанном большими русскими учеными Рерихами, начнут работать те, для кого, собственно, все и создавалось, — советские ученые...

* * *

Я уезжала из долины Кулу ранним утром. Розовели снежные вершины Гималаев. По шоссе тек нескончаемый поток овечьих стад и мешал нашему автобусу. Пастухи-гадди старались удержать овец в русле шоссе. Женщины с коническими корзинами за спинами шли по обочине дороги. Над сланцевыми крышами домов стояли синие дымки. И снова передо мной разворачивалась многокрасочная кинолента долины, такой древней и в то же время в чем-то современной. Сожаление, что я всего этого больше не увижу, болезненно отозвалось где-то внутри. Но это состояние продолжалось какое-то короткое мгновение. На смену ему пришло что-то новое, и имя этому — надежда.

Л. Шапошникова, кандидат исторических наук, лауреат премии им. Дж. Неру Фото автора

Трагедии ледяного острова

I

В тишине, стоявшей вокруг, он слышал лишь биение своего сердца. Широко раскрытыми глазами вглядывался в темноту. Непроницаемая, грозная, она словно повисла над головой, теснила со всех сторон. Проснувшись, он не отваживался вытянуть руку, шевельнуться в спальном мешке. Он прислушивался. И в который уже раз он вновь осознал страшную истину: в радиусе по меньшей мере двухсот километров — ни одной живой души.

При первых же порывах ураганного ветра страх прошел, прошло напряжение, зато вернулась колющая боль в ноге. Он медленно высунул руку из спального мешка, ощупью достал спички.

Желтоватое пламя свечи неуверенно мелькнуло, прежде чем разжечь миллионы искорок в кристалликах инея. Стены и потолок каморки были сплошь покрыты им. Все кругом обледенело. Лед был хозяином каморки — толстым слоем покрыл ящики, стол, посуду, плотным налетом осел на одежде, висевшей на колышке.

Серебристая пыль ссыпалась, хрустя, со спального мешка, из которого медленно, с трудом напрягая мышцы, выбирался человек. Он размотал бинт, страшась того, что ему суждено увидеть Вместе с марлей оторвался и ноготь. С другого пальца ноги сочился гной. Лишь бы не началась гангрена!

Вряд ли он сможет еще когда-нибудь нормально ходить. Если его даже найдут и отвезут на базу, любой хирург, не колеблясь, ампутирует ему стопу. Он придвинул к себе баночку с мазью из рыбьего жира, обильно смазал ею пальцы и обмотал куском полотна. Тоскливо глядел на исхудалые, ставшие теперь совсем тощими ноги. Стальные мышцы, которыми он некогда гордился, мышцы лыжника и альпиниста, за четыре месяца исчезли без следа.

Пронизывающий холод вернул его к действительности. Он осторожно натянул на больную ногу меховой чулок, на другую — лыжный ботинок и, прихрамывая, прошел несколько шагов до стоявших у стены ящиков.

В который уже раз в течение этих нескольких страшных недель он проверял свои запасы! Все еще не терял надежды, что, быть может, приглядел кое-что и обнаружит вдруг хотя бы одну банку мясных консервов. Но, увы, ничего не нашел. Тяжело вздохнув, осторожно влил в примус последние пол-литра керосина.

С сожалением глядел, как медленно, бесконечно медленно и нехотя таяли, превращаясь в воду, льдинки и иней, соскребенные со стены. Не ожидая, пока вода закипит, он бросил в нее горсть овсяных хлопьев, помешал, добавил кусок маргарина, быстро, как скряга, погасил примус, а затем и свечу. Жадно стал глотать в темноте чуть теплую, недоваренную кашицу, закусывая ее кусочками пеммикана (Пеммикан — пищевой продукт, представляющий собою твердую пасту из высушенного на солнце и измельченного в порошок мяса оленя или бизона, смешанного с растопленным жиром и соком кислых ягод. С XIX века пеммикан из оленьего, бычьего и другого мяса и жира (без сока ягод) стал широко применяться в экспедициях и путешествиях. — Здесь и далее прим. авторов.) и сухарем. Эта единственная за весь день теплая пища не утоляла голода, однако ничего больше он не мог себе позволить. Прежде чем вновь забраться в затвердевший от мороза спальный мешок, он вновь зажег свечу и записал в блокнот: