Избранные сочинения в 9 томах. Том 2: Следопыт; Пионеры - Джеймс Купер

— А теперь, Следопыт, дело за нами, — сказал Джаспер, увидев, что оба ирокеза бредут по колено в воде. — Я беру себе того, что выше по течению, а тебе оставляю другого.

Но юноша был, видимо, взволнован описанными происшествиями, рука его дрогнула, и пуля, должно быть, пролетела мимо, так как оба ирокеза подняли руки и, выражая свое презрение, помахали ими в воздухе. Следопыт не стал стрелять.

— Нет, нет, Пресная Вода, — сказал он, — я не проливаю крови попусту. Моя пуля не для баловства аккуратно обернута кожей и забита шомполом, а только на самый крайний случай. Я не люблю мингов, как оно и следует тому, кто долго жил с делаварами, их заклятыми прирожденными врагами, но я никого из этих аспидов не стану убивать, если не увижу ясно, что это необходимо для дела. Просто так, из озорства, я и оленя не трону. Когда живешь в лесной глуши наедине с господом богом, чувствуешь, что это единственно правильные и справедливые мысли. Одного убитого индейца с нас пока хватит, тем более что «оленебою», может, еще представится случай выручить Змея — ведь вот же не побоялся человек дать знать этим злодеям, что он тут, у них под самым боком. Но так же верно, как то, что я неисправимый грешник, вон один из них крадется по берегу в эту самую минуту, точно наш гарнизонный мальчишка, прячущийся за поваленное дерево, чтобы подстрелить белку!

Острый взгляд Джаспера без труда заметил на другом берегу фигуру, на которую указывал Следопыт. Один из молодых вражеских воинов, по-видимому разбираемый желанием отличиться, потихоньку отделился от своих и приблизился к кустам, где укрылся Чингачгук. Обманутый кажущимся безразличием неприятеля, а может быть, и занятый какими-то своими приготовлениями, Великий Змей неосторожно высунулся наружу и попался на глаза молодому воину. Это явствовало из того, что он готовился выстрелить, — самого могиканина с западного берега не было видно. Река в этом месте текла излучиной, и восточный берег образовал такую широкую дугу, что, хотя Чингачгук был недалеко от ирокезов, считая по прямой, его отделяло от них берегом несколько сот ярдов; да и от Следопыта с Джаспером было до него примерно столько же по прямой, сколько от них до ирокезов. И если ширина реки в этом месте была без малого двести ярдов, то примерно такое же расстояние отделяло обоих наблюдателей от крадущегося ирокеза.

— Змей, должно быть, там, — заметил Следопыт, не отрывая глаз от юного воина. — Но чем же он так занят, что позволяет гаденышу мингу пялиться на него, — ведь ясно, что малый замышляет убийство.

— Посмотри, — прервал его Джаспер. — А вот и труп убитого индейца. Его прибило к скале, лежит — голова запрокинута.

— Да, так оно и есть, мой мальчик, так оно и есть! Человек — что плавучее бревно, когда дыхание жизни от него отлетело. Этот ирокез больше никому не причинит зла; но вон тот гаденыш дикарь охотится за скальпом моего самого верного, испытанного друга…

Следопыт так и не кончил: подняв свое необычайно длинное ружье вровень с глазами, он точным и уверенным движением выстрелил, почти не прикладываясь. Ирокез на противоположном берегу как раз прицелился в свою жертву, когда его настиг роковой свинец — посланец «оленебоя». Ружье дикаря выстрелило, но в воздух, а сам он свалился в кусты, по-видимому раненый, если не убитый.

— Подлый гаденыш сам накликал на себя беду, — сурово пробормотал Следопыт, опустив ружье и старательно его перезаряжая. — Мы с Чингачгуком дружны с детских лет, вместе воевали на Хорикэне, Мохоке, Онтарио, на всей этой кровью политой земле между французами и нами: неужто же дурак вообразил, что я позволю пристрелить на моих глазах лучшего моего друга в какой-то дрянной засаде!

— Что ж, мы поквитались со Змеем за его услугу. Но негодяи встревожены, Следопыт, и прячутся по своим укрытиям, увидев, что мы можем настичь их на том берегу.

— Пустяковый выстрел, Джаспер, о нем и говорить не стоит. Спроси в шестидесятом полку — там тебе скажут, на что способен «оленебой» и как он себя показал, когда пули градом сыпались у нас над головами. А этот выстрел выеденного яйца не стоит, бездельник сам навлек его на себя.

— Глянь, что это, собака или олень плывет?

Следопыт встрепенулся. Действительно, по реке выше бродов, куда его сносило течением, плыл какой-то предмет неясных очертаний. Впрочем, при более внимательном взгляде обнаружилось, что это человек, по-видимому, индеец, но только в каком-то чудном головном уборе. Опасаясь подвоха или военной хитрости, оба приятеля удвоили внимание и глаз не сводили с пловца.

— Он что-то толкает перед собой, а голова — ну в точности дрейфующий куст, — сказал Джаспер.

— Все это их шаманские штучки, мой мальчик, но пусть это тебя не смущает, христианская честность восторжествует над их подколодной хитростью.

По мере того как пловец приближался, оба наблюдателя стали уже сомневаться в верности своего первого впечатления, и, только когда он проплыл две трети разделявшего их расстояния, глаза у них наконец открылись.

— Да это же Великий Змей, честное слово! — воскликнул Следопыт, заливаясь счастливым смехом, восхищенный удавшейся хитростью своего друга. — Привязал к голове целый сад, сверху пристроил порошницу, а ружье приторочил к бревну и гонит перед собой. Ах ты, мой милый! Каких только мы с ним не устраивали проказ под носом у проклятых мингов, жаждавших нашей крови, еще в окрестностях Тайя и на большой дороге.

— А вдруг это не Змей, Следопыт! Я не вижу на этом лице ни одной знакомой черточки!

— Сказал тоже! Какие могут быть черточки у индейца! Нет, нет, мой мальчик, все дело в раскраске, а эти цвета ты увидишь только у делавара. Это его боевая раскраска, Джаспер, все равно как на твоем судне, что на озере, полощется флаг с крестом святого Георгия [26], а у французишек развевается по ветру грязная салфетка с пятнами от рыбьих костей и жареной дичины. Вон и глаза видать, мой милый, и это глаза нашего вождя. Но, Пресная Вода, как ни свирепо горят они в бою и как ни тускло мерцают, выглядывая из-за листьев, — тут Следопыт легонько, но выразительно коснулся пальцем рукава собеседника, — мне случалось видеть, как из них градом катились слезы. Верь мне: несмотря на красную кожу, у него есть душа и сердце, хотя его душа и сердце устроены не так, как у белого человека.

— Всякий, кому знаком вождь, никогда в этом не сомневался.

— Но я-то знаю, — возразил Следопыт с гордостью. — Ведь мы с ним делили горе и радость; как бы тяжко ни карала его судьба, он никогда не терял мужества; и знал, этакий проказник и бедокур, что женщины его племени любят веселую шутку. Но что это я разливаюсь соловьем, словно городская кумушка перед соседками! У Змея острый слух. И не то чтоб он на меня рассердился: Змею известно, как я его люблю и всегда хвалю за спиною. Но душа у делавара стыдливая, и, только посаженный на код, он сквернословит, как последний грешник.