Рассказы из Парижа - Людмила Маршезан
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Положив руку на плечо Анни, мы вышли из дома. Филипп нас сфотографировал на пороге. Мне показалось, что этот дом без возраста и без любви. Обрёл ли он здесь покой этот одинокий и нервный человек, писатель Гари, который, чтобы обрести себя – стал совсем другим – Эмилем Ажаром. Теперь я поняла, почему Поль не вошёл в дом, слишком больно и даже время не смогло стереть эту боль утраты и на лице Алекса отражалось не только страдания, но и какая-то славянская кручина. Я представляю, как голова его густо населена воспоминаниями.
– А это что за дом? – спросила я, указывая жестом на хорошо сохранившуюся постройку.
– Это такой красивый сарай, где мы храним черновики, письма, документы Романа. Но совсем недавно случился пожар (короткое замыкание) и многое сгорело.
– Как жаль, побледнела я, мне так хотелось увидеть живой почерк…
Мы вернулись в сад Павловичей и продолжали беседу. Я немного рассмешила всех своей фразой, что в жизни всегда из двух зол выбираю оба. Светло-распахнутые глаза Анни светились любовью. Любовь для меня – это двигатель внутреннего горения.
– Ты непосредственна и ты не истка (не эгоистка), – сказала Анни, опять угощая меня пирогом с яблоками.
Я съела его весь!
– Ты не боишься растолстеть?
– Когда речь идёт о моём любимом писателе, я ничего не боюсь.
Я чуть не сказала, что готова грызть землю, лишь бы его книги не были одиноки. Ведь у меня не только сочувственное отношение к Гари, а настоящее восхищение и восторг.
Поль и Анни это видели и чувствовали, что я не ищу каких-то новых сенсаций и не задаю болезненных вопросов, а просто наслаждаюсь общением с ними.
Поль, ласково глядя на жену, вспомнил, какое сильное впечатление произвела красота Анни на Романа: «Как тебе удалось подстрелить такую?» – с восторгом заметил Гари. Но всегда относился к Анни как родственник, как дядя к племяннице. Когда Поль учился в Гарварде, Роман приглашал Анни обедать в русском ресторане, ведь он так любил малосольные огурчики! Однажды, Роман забыв чековую книжку, был так расстроен, что громко произнёс несколько раз: «Что теперь подумает обо мне моя мать?»
– А ты помнишь, – обратилась Анни к Полю, – когда нам было негде ночевать в Париже, Роман отдал нам свою спальню, а сам ночевал на диване в кабинете. Он был настоящим мужчиной!
«Кто же спорит, – подумала я. – Он был героем».
Да, он любил женщин (кто же их не любит) их присутствие всегда было необходимо Гари для «нормального течения жизни».
Незаметно подкрался благоухающий вечер, Цветов рядом не было, это пахла земля. Какое-то животное чувство подсказывало мне, что характер этой земли так соответствует характеру Павловичей, поэтому они живут здесь в гармонии. Фабио доверчиво тёрся о мои ноги и не отпускал меня ни на шаг, показываю всем видом, как приятно ему моё присутствие. А харизматическая власть Поля была так велика, что не было сил и не было желания прощаться.
Я вытаскиваю из сумки печально известную книгу Поля Павловича «Человек, в которого верили». Она начинается так: «Шесть месяцев прошло после смерти Ромена Гари. Выполняя его последнюю волю, я должен сделать следующее заявление.»
Смущенно прошу Поля подписать книгу (жестокая я всё же, ведь ему так больно вспоминать прошлое). Он пишет почерком, дышащим изяществом, слова дружбы. Я кланяюсь ему. Он сердится и, притянув меня к себе, говорит:
– Ты сумасшедшая. Никогда так не делай. Хорошо?
И он уходит в дом, чтобы сварить кофе Филиппу.
Шарм, сумасшедший шарм Поля (есть у него что-то от Гари) покоряет нас. Но тёплые руки заходящего солнца напоминают нам о близком прощании. Мы фотографируемся все вместе у дома Павловичей, а потом спокойно, классически просто идём рядом с Полем и Анни к автомобилю. Мы целуемся, обнимаемся и Поль помогает мне сесть на переднее сидение, а потом неожиданно целует руку и смеясь говорит: «Мне всё-таки удалось сделать русский трюк». Но в его глазах светилась печаль.
– До встречи в Париже, – говорит Филипп.
На прощание я машу рукой из открытого окна, а милый Фабио бежит за нами вслед.
Я вытаскиваю из сумки карандаш и блокнот, чтобы записать и не забыть блеск и оригинальность фраз Поля, но в русском переводе они теряют вкус и становятся пресными. Наверное, я так и уснула с карандашом в руке. Вы догадываетесь, что мне снилось. Я открыла глаза, когда мы уже въезжали в Париж. Сон медленно стекал в рассвет.
Четырежды приговорённый
Вместо предисловия
Людмила, направляю вам вариант моей статьи, распространенный сегодня по каналам агентства ИТАР-ТАСС, то есть российского эквивалента Агентства Франс Пресс. Информацию ИТАР-ТАСС получают тысячи СМИ в России и за ее пределами. Более широкий вариант статьи предложу нашему или другим журналам в РФ. О результатах сообщу.
Корреспондент ИТАР-ТАСС Юрий Ульяновский.
«ФРАНЦИЯ – РОССИЯ – ИСТОРИЯ»
Александр Агафонов – боец «Армии теней», человек уникальной судьбы.
Фото Бориса Гесселя
Александр Михайлович Агафонов немного не дожил до своего девяностолетия. Четырежды приговоренный к смерти, дважды сидевший в Бухенвальде, до и после Победы, прошедший фашистские лагеря смерти и студеный Гулаг, выживший в застенках Гестапо и Лубянки и на допросах СМЕРШа, этот человек необычайной стойкости и мужества не только победил в борьбе со смертью, но и оставил современникам и потомкам свои воспоминания – удивительную книгу «Записки бойца Армии теней».
О его кончине в доме для престарелых в Saint-Genevieve des-Bois 23 декабря 2009 г. мне сообщила Людмила Маршезан, которая всегда трепетно относилась к судьбе и творчеству нашего легендарного соотечественника. С Людмилой Федоровной мы встретились в ее уютной квартире рядом с Сорбонной, где преподает ее муж, чью фамилию она носит. На столе перед ней знаменитая книга про бойцов «Армии теней», как иногда называли антифашистское Сопротивление в странах Европы, одним из ярких представителей которого и вошел в историю ее автор.
Милые читатели! Теперь вы догадываетесь, что речь пойдёт о необыкновенном человеке, можно
