Последний месяц года - Лидия Либединская

Сергей Иванович, до сих пор молча наблюдавший за происходящим, сделал еле заметный знак рукой и негромко произнес:

— Убить его!

За своим криком Гебель не расслышал этих слов. Не заметил он и того, что Кузьмин вышел в соседнюю комнату, отделенную от первой большими проходными сенями.

В сенях толпились солдаты.

— Освободить Сергея Муравьева-Апостола и начать восстание! — отрывисто бросил Кузьмин.

— Ура! — крикнул кто-то. — Мы за Муравьевьш в огонь и в воду.

Гебель выбежал из комнаты в караульню узнать, готовы ли лошади. «Ничего, голубчики, вы у меня еще заплатите за все беззаконья!» — мысленно грозился он.

Пробегая через двор, Гебель увидел Щепиллу и Кузьмина. Забыв про лошадей, он обрушил на их головы новый поток проклятий.

Щепилла размахнулся и сильно ударил Гебеля штыком.

Но едва офицеры отошли, Гебель поднялся и, держась рукой за рану, стал осторожно пробираться к дороге. Мимо проезжала крестьянская подвода. Гебель остановил ее.

— Вези, — прошептал он. — В Васильков, в дом полкового командира… — и потерял сознание.

Они счастливы. Пятый день дышат воздухом свободы. Что ждет их впереди? Вероятно, гибель… Но ради этих дней стоило прожить жизнь.

Почему гибель? Ведь пока все идет прекрасно.

Вырвавшись из-под ареста, Сергей Муравьев-Апостол собрал солдат и занял город Васильков. Солдаты подчинялись ему беспрекословно. Были захвачены полковые знамена и полковая казна.

Дальнейший план таков: идти на Житомир, захватить штаб полка, соединиться с другими полками, а там на Белую Церковь, где их должны поддержать казаки, потом на Киев, на Москву… То, что не удалось северянам, должно удаться здесь. Поднимется вся Россия!..

Да будет свободен русский народ!

Муравьев-Апостол понимал всю сложность обстановки, трудность своего положения и все-таки был счастлив.

Особенно запомнился вчерашний день. Первый день нового, 1826 года. Накануне полк вступил в село Мотовиловку. Здесь уже были собраны Первая гренадерская рота и часть Первой мушкетерской.

В начале нового года назначили дневку. Ротные командиры хлопотали о продовольствии, о теплой одежде для солдат.

Сергей Иванович сам объезжал караулы. После праздничного молебствия возвращался из церкви народ. Увидев Сергея Муравьева-Апостола, крестьяне окружили его, поздравляли с Новым годом, желали счастья.

Из толпы вышел седобородый старик и, поклонившись в пояс, сказал негромко:

— Да поможет тебе бог, наш полковник, избавитель наш…

Счастливые горячие слезы выступили на глазах Муравьева-Апостола.

— Друзья мои, — негромко проговорил он, стараясь скрыть радостное волнение. — За малейшее облегчение для вас готов умереть… Солдаты и офицеры наши за ваше благо жизни своей не пощадят. Никакой награды нам не надобно, кроме любви и счастья вашего…

— Пошли и тебе бог счастья, батюшка ты наш… — повторил старик крестьянин.

Люди с удивлением и благодарностью глядели на этого красивого молодого человека с решительным и мечтательным лицом. Глядели и не понимали: откуда такой взялся? Ни богатства, ни жизни своей не жалеет. Поднялся против царя не за свою выгоду, а ради их мужицкого счастья. И войска за собой повел. В знак благодарности они радушно принимали солдат, кормили и поили их, дарили теплые вещи.

— Не постояльцы вы — защитники наши… — говорили крестьяне.

Ночь спустилась на селение Полог. Темная снежная зимняя ночь. Спали в избах солдаты. Настороженная тишина спеленала и убаюкала село.

В комнате Муравьева-Апостола пусто, пол заслежен. Оплывая, горела свеча в низком железном подсвечнике. Сергей Иванович сидел, набросив на плечи шинель, поеживаясь от холода, и глядел в разгоряченное, взволнованное лицо Михаила Павловича.

— Я пройду по земле, всегда одинокий, задумчивый, и никто меня не узнает… — негромко прочел он по-французски свои стихи. — Только в конце жизни блеснет над нею свет великий, и тогда люди увидят, что они потеряли…

Он глубже закутался в шинель.

— Ты что-то мрачен, Сережа? — ласково и заботливо Спросил Бестужев-Рюмин. — Почему? Погляди, как эти дни все хорошо было!

— Да, мой друг, я был счастлив, — тихо ответил Муравьев-Апостол. Но ведь ты сам знаешь: сегодня несколько офицеров тайком покинули нас. Крысы бегут с корабля… — Он не договорил.

— Не надо, — Бестужев-Рюмин взял его за руку. — Мы добро людям несем. Победит наша правда!

— Конечно, победит! Но увидим ли мы ее победу? — Муравьев-Апостол быстро поднялся. — Что это со мной? — дернув плечом, словно сбрасывая с себя что-то, сказал он. — Итак, завтра в поход! Ровно в четыре утра. Надо поспать хоть немного…

— Если возмущение не удастся, надобно укрыться в лесах, пробраться в Петербург и убить царя! — решительно проговорил Бестужев-Рюмин, и глаза его стали отчаянными и отважными.

Сергей Иванович крепко обнял друга. Чувство ответственности за него в который раз укололо совесть Муравьева-Апостола.

«Имел ли я право? Впрочем, что теперь об этом?.. Все позади!» — остановил он себя.

— Спокойной ночи, друг мой. Да пошлет нам судьба удачи!

— Спокойной ночи, Сережа…

Ровно в четыре утра Черниговский полк выступил из Полог и к одиннадцати вступил в деревню Ковалевку. Полк остановился на площади возле управительского дома.

— Час на роздых! — скомандовал Муравьев-Апостол.

Управитель радушно встретил солдат. Их развели по избам. Сергею Муравьеву-Апостолу управитель выдал под квитанцию хлеб и водку для нижних чинов. Офицеров же пригласил к себе на обед.

Сергей Иванович ел торопливо, и Бестужев-Рюмин, взглядывая на него, понимал, что тот озабочен. Впрочем, это было не мудрено, забот хватало.

Быстро покончив с едой, Сергей Иванович поднялся из-за стола и попросил Бестужева-Рюмина пройти с ним в соседнюю комнату.

Они остались вдвоем. Топилась печка, легкий, приятный жар исходил от белой кафельной стенки.

— Мишель, — сказал Сергей Иванович. — Дай мне портфель с бумагами, тот, что я у Гебеля отобрал. Надо пересмотреть бумаги. Как обернется наше дело, никто не знает, нельзя, чтобы лишние имена стали известны кому не следует…

Голос его был тверд, большие темно-серые глаза спокойно и ласково глядели на Бестужева-Рюмина. Михаил Павлович подал ему портфель.

Сергей Иванович длинными белыми пальцами быстро перебирал пачки бумаг и писем, передавал Бестужеву-Рюмину, который бросал их в огонь. Бумаги мгновенно сворачивались и вспыхивали рыжевато-синим огнем.

Почти все сжег Муравьев-Апостол. Только некоторые пощадил — письма от брата Матвея, от сестер, от отца. Каждое письмо вызывало в его памяти родные лица. Всплывали воспоминания. Мелькало детство, проведенное в Мадриде и Гамбурге, учение в парижской школе, припомнилось возвращение в Россию, когда, подъезжая к русской границе, Сергей и Матвей, увидев пограничника, выскочили из коляски и бросились его обнимать и мать, грустно глядя на сыновей, сказала:

— Я счастлива, что долгое пребывание за границей не охладило ваших чувств к родине! Но готовьтесь, дети, я должна сообщить вам ужасную вещь: вы увидите то, чего не знаете, в России вы найдете крестьян-рабов…

И не эти ли материнские слова привели его сюда, в село Ковалевку? Куда дальше поведут они его?..

— Пора! — решительно сказал Сергей Иванович. — Пора, друг мой!

Чугунная печная дверца тяжело захлопнулась, и в трубе загудело.

Три дороги лежали перед Черниговским полком. Дороги влево и вправо шли через деревни, третья проложена прямо через степь.

«Как в русских сказках, — подумал Сергей Муравьев-Апостол. — Направо пойдешь — гибель найдешь, налево пойдешь… А мы пойдем прямо, через степь! Для сокращения пути».

Он построил взводы, сомкнул полк в густую колонну, и полк двинулся в поход.

День был морозный и серый. По степи летел колючий ветер, он дул в спины, словно подгоняя солдат.

Не прошли и четверти версты, как впереди раздался пушечный выстрел. Еще и еще…

Сергей Муравьев-Апостол вгляделся и увидел сквозь крутящийся снег направленные на них орудия. Орудия прикрывал гусарский Ахтырский полк.

Еще выстрел! Но почему снаряды не причиняют колонне никакого вреда? Может, стреляют холостыми? А вдруг Артамон Муравьев опомнился и привел на подмогу своих гусар?..

— Осмотреть ружья и приготовиться к бою! — скомандовал Сергей Муравьев-Апостол.

Снова грянул залп. Рядом с Сергеем Муравьевым-Апостолом упало несколько человек. Он снова скомандовал, но грохот выстрела заглушил его слова.

Сергей Иванович остановился оглушенный. Провел ладонью по лицу — кровь. Все поплыло, закачалось перед глазами. Откуда-то, очень издалека, донеслись слова «ранен в голову».