Поделись своей правдой - Алексей Евгеньевич Аберемко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Первое, что отличает команду от не команды – то, как ты к ней относишься. Если будешь ныть, жизнь в коллективе покажется полным дерьмом. Назови человека сто раз свиньей, на сто первый он захрюкает. Если про группу думать, как про уродов, никогда не будет нормальной, классной команды. Нужно начать подмечать в своей команде то, что тебе в ней нравится. То есть нужно начать кайфовать. В этой команде я кайфовал.
Видеть цель, не подменять понятия образами. Людей нужно тренировать в игре. Как животных. Они не думают, а делают, и им нравится.
Резкий крякающий звук. Сигнал. Глаза открыты. Над выходом горит жёлтый огонёк. Приготовится. Сержант открыл дверь вовнутрь. Длинный звуковой сигнал. Фонарь загорелся зелёным. Пошёл!
Кукурузник нижними крыльями цеплял верхушки деревьев. Над кукурузным снизился ещё. Метёлки соцветий совсем рядом. Расчётные пять метров. Прыжок. Сминаю ещё не задеревеневшие стебли. Кувырок. Стрелка в углу экрана шлема указывает направление. Вламываюсь в сплошную стену зелени.
Выход. Дорога. Первые дома. Женщина. Не опасно. Старик, мужчина – не агрессивен. Из-за дома выбегает грузный мужик с вилами. Противник. Выстрел. В голову. Ерофей падает. Движение. Противник бежит от сарая к бане. Дед Серёжа. В голову. Дед Серёжа?! Прицел дрогнул. В плечо. Не летально. Рядом выстрел. Окрик сержанта:
– Что заснул?!
Повернулся. Сзади лежит Кузьма с топором в руке. Два шага до меня не добежал. Сержант толкает в спину:
– Вперёд, боец!
Бегу вперёд. Концентрация теряется: «Ерофей, Кузьма. Этот дом мы с дядей Серёжей ставили… Это Москва! Стоп! Дед Серёжа ранен!»
Поворачиваюсь. Бегу к бане. Дед лежит у бочки, подставленной под водосток. Шевелится. Хорошо! Наклоняюсь:
– Дед Серёжа, ты как?
Динамик шлема искажает голос. Пострадавший вздрагивает и открывает глаза:
– Ты кто?!
Поднимаю забрало:
– Это я, Виталик!
Понимания не наступает. Правильно, он видит Шестьдесят девятого. Вижу бегущего ко мне сержанта. Нет времени. Мне нужно спросить:
– Дед Серёжа, в чём смысл?
– Какой смысл?
– Ты тогда сказал, что главный смысл в том, чтобы я уходил. Миссия.
– Когда?
– Мы ещё самогон пили. Ты сказал про главный смысл.
– Ну да. Я сказал…, наверное. Ты и ушёл. Какой ещё смысл?
– Что я должен был сделать?
– Раз я сказал, что должен уйти, значит смысл – уйти.
– Просто уйти?
– Сам говоришь, что самогон пили. Значит я пьяный был. Не помню. Сейчас бы самогоночки!
Сержант больно бьёт меня сапогом под зад:
– Ты охренел, солдат?!
И тут всё меняется. Я не в Москве, а возле гречишного поля. Вероника держит снятые у меня с головы тактические очки. Глаза у неё «квадратные»:
– Что это было?
– Что? – я сделал вид, что не понял: нужно сначала самому разобраться, как это получилось.
– Ничего, – майор, видно, пришла к такому же решению, – нужно возвращаться.
– В Москву? – с надеждой спросила Люська.
– Я – в Клибриг, а вы, как хотите.
Люська с надеждой посмотрела на меня, но я уже всё решил:
– Мне тоже нужно в Клибриг, к родителям, – потом решил успокоить сожительницу, – потом, может быть, вернусь. Когда-нибудь. А у тебя в Клибриге кто-то остался?
Люська закусила губу, потом тихо ответила:
– Не было у меня никого в Клибриге. Я из Лиго сбежала. Там хуже, чем в Москве. Но теперь у меня в Клибриге есть ты. И я полечу к твоим родителям, – она оглядела свой растерзанный сарафан – только мне переодеться нужно. И взять кое-что из вещей.
Я подошел к Веронике вплотную и задал мучавший меня вопрос:
– Зачем полицейские москвичей убивали?
Майор досадливо посмотрела на меня, но снизошла до ответа:
– Оружие нелетальное, травматическое.
– Но я сам видел, как Ерофей… Я специально целился, чтобы убить!
– Не ты, а шестьдесят девятый. Приемлемые потери, – Вероника резко выдернула очки из моих рук, – поумерь фантазию. Ты целился! Доверила же технику дебилу! Опять сказок навыдумывает.
– Что теперь с Москвой будет? – перевёл я тему.
– Нормально всё будет. Сеть подключим, принтеры завезём. Всех на социальное обеспечение поставим. Ружья только заберём. Заживут как люди.
– Как это – ружья заберём? – не понял я. – Нельзя москвичам без ружей. Грибников ежи пожрут. А зимой, когда колючие хищники уснут в своих берлогах, стаи лисиц подойдут к Москве. Попробуй десятипудовую плутовку на вилы поднять! Не каждый справится. А их стая. Без ружей скоро даже медведи перестанут людей бояться.
Вероника на меня снова посмотрела, как на сумасшедшего:
– Вот ведь деградировал в этой деревне! Общество не для того столько лет развивалось, чтобы один человек другого запросто убивать мог. Что я вообще с тобой разговариваю?! Через полчаса вылет. Опоздаете, здесь останетесь.
Жителей на улицах не было. Братьев Потаповых тоже убрали. Только два бурых пятна напоминали о недавних событиях. Вдоль улицы Ленина, центральной в Москве, через равные промежутки стояли штурмовавшие город полицейские. Возле одного стоял сержант. Проходя, я услышал обрывок разговора:
– Господин Сержант, я не знаю, что со мной случилось.
– Не знаешь?! А я знаю! Ты начал думать! – сержант постучал костяшками пальцев по поднятому на лоб забралу шлема бойца. – Пока будешь думать, тебя шесть раз убьют. Хороший боец должен быть настолько тупым, чтобы беспрекословно выполнять приказ, который ему поставлен. Думать – работа генералов.
Глава 8
Мы с Фелей сидели за стойкой бара в «Удаче». А что? Аглая уехала, и ни слуху, ни духу. И она сама… хотя, кому я вру? Офелия лайфстримом занималась, как Крис. Только просмотров на два порядка больше. оно и понятно: чем человек красивее, тем приятней наблюдать за его жизнью. Кажется, что, общаясь с красивым и упешным человеком, приобщаешься к его жизни, ловишь на себе лучик его славы, сам становишься красивее и успешнее.
Крис тоже красивая, но как-то… больше для Гамлета. Она друг, «свой парень», с которой легко. Так легко мне с Люськой. А Офелия – красота в Абсолюте, которую никто не оспаривает. Таких девушек нужно добиваться. Это приз, статус, как медаль в спорте.
Вдруг, краем глаза вижу: возня какая-то у бармена с клиентом. Невысокий коротко стриженный клиент реально наезжал на парня:
– Ты что, бабан, берега попутал? Начисляй!
– У Вас уже большая задолженность.
– Воздух пойдёт, откусаюсь.
Блатной! Чуть не «пальцы гнёт». Есть такие в городе люди, которые считают себя авторитетными, либо их кто-то считает авторитетом. Тут надо «ставить» себя, иначе подогнёт. Можно было всё тише решить. Я категоричный – это плохая черта, нужно быть
