Самосбор - Олег Сергеевич Савощик

в моих силах.

Она всхлипывает и отстраняется, молча смотрит воспаленными, в черных обводах горя, глазами.

Квартира встречает бойцов расплавленным полумраком. Четыре стены нехитро обставленного жилища, закрытая дверь в санузел. На стуле висит школьная курточка, ее сразу передают рыдающей в голос матери. Здесь никого нет.

Жара запредельная – волосы слипаются, струйки пота щекочут кожу под грубыми спецовками. Петр открывает дверь нараспашку, чтобы запустить хоть немного кислорода, и садится на узкую кровать.

То ли от духоты, то ли от усталости в голову лезут странные мысли. Как будто кто-то нашептывает ему важные секреты, и надо только получше сосредоточиться, тогда почти получается разобрать. Он наклоняет голову в бок, прислушиваясь. Его глаза широко открыты и абсолютно пусты.

Петр приходит в себя на полу в коридоре – Серега нещадно лупит его по щекам.

– Очухался? На вот. – В рот льется обжигающий Васяткин самогон. Петр кашляет и делает еще глоток.

– Там икона, под ковром. Без тебя бы не догадались. Мы ее уже того, замазали. Ты пей, пей. У нас Старая Дева, капитан, по-любому она детишек и увела, надо лаз искать.

Петр встает, опираясь протезом о стену, и старается не шататься на глазах всех жильцов. В голове все еще карусели, как после пьянки.

– Граждане, вводится режим повышенной опасности, дети должны быть под присмотром круглосуточно. Покидая жилые ячейки, отмечайтесь у старшего по блоку. А теперь расходитесь.

Он не любит работать с детьми. Мало шансов, много женских слез. Но ребята пропали всего пару часов назад, и разве не для спасения гражданских его готовили в армии ССБ? В обязанности командира входило принятие Присяги у молодых ликвидаторов, и он знал ее строки наизусть: «Я всегда готов по приказу Партии выступить на защиту человеческих жизней Соединенных Блоков Гигахруща и, как боец-ликвидатор, защищать их, не щадя своей крови и самой жизни для достижения полного коммунизма и справедливости. Если же я нарушу торжественную Присягу, то пусть меня постигнет суровая кара Бетоноворота, всеобщая ненависть и презрение моего народа».

Он заходит в оскверненную квартиру и закрывает дверь изнутри.

8. Нарисованное небо

Марта вырывается из вязкой трясины забытья и первые несколько минут уверена, что ей снова снится кошмар. Разрывающая боль в шее заставляет ее покрутить головой, но получается плохо – хватает только на то, чтобы краем глаза увидеть мальчишек в нескольких метрах от себя. Они без сознания сидят на полу и, как она, прикованы к стене ошейниками.

Девочка пытается пошевелить затекшими конечностями, и сотни игл вонзаются в сведенные мышцы. Марта замирает и вглядывается в пустые порталы высоких дверных проемов, расположенных в метре друг от друга вдоль закругленных стен. Она насчитывает восемь, но видит не все. Из их темноты раздается монотонное молитвенное пение.

В огромном каменном мешке лютый холод, пахнет гарью и чем-то тошнотворно-сладким. Она сразу вспоминает банан, и кислая, вязкая слюна скапливается вдоль языка.

Чадят факелы. Едкая сажа замысловатыми узорами покрывает гладкие стены, карабкается по ним, добираясь до слепых оконных проемов, и уступает лишь безликому потолку в заплатках плит и перекрытий. Девочка замечает несколько рисунков, но быстро отводит взгляд – знает, что на иконы смотреть опасно для рассудка.

Бесполезная и громоздкая, свешивается и болтается в такт свирепым сквознякам тяжелая трехъярусная люстра. На ней еще осталось несколько пожелтевших стеклянных подвесок, и когда они ударяются о ржавый каркас, раздается безжизненное звяканье.

В заложенных оконных проемах зияют дыры. Выпавшие обломки кирпичей лежат на грязном полу, вперемешку с осколками стекла. Она замечает среди мусора чашку со сколом на ручке, очень похожую на ту, что у нее дома, и это тревожит ее почему-то больше всего.

Взгляд Марты возвращается к потолку – на него можно смотреть, сев так, что шея почти не болит.

Она невольно вспоминает строчку из одного школьного стихотворения про художника, рисующего последний подарок для больной дочери:

«…и с высоты своей взирает безразличноХолодное и нарисованное небо».

Марта представляет небо на этом потолке. Голубой цвет – такой чистый и яркий, как новенькая гуашь в начале учебного цикла. И облака – легкие и белоснежные, с золотой каймой по краям. Марта видела небо на картинках в книге, что подарили друзья отца – «Эстетика барокко в итальянской живописи». Девочка знала только одно слово из четырех, но картинки поражали воображение. На них пухлые младенцы с маленькими крыльями летали в небесах с облаками из ваты, а прекрасные полуголые люди смотрели на них с улыбкой. Тогда ей казалось, что стоит протянуть руку, и ты окажешься в другом, недосягаемом мире, где небесные существа ангелы заботятся о маленьких девочках.

В центре помещения возвышается полуразрушенная кирпичная труба. Возможно, раньше она соединяла этажи, но теперь больше похожа на колодец с высокими неровными стенами.

Когда в одном из дверных проемов кто-то появляется, она замечает это не сразу.

– Пожалуйста, пожалуйста, отпустите нас!

Мелкий очнулся. Он испуганно кричит тоненьким голосом, к нему тут же присоединяется Денис.

– Тихо! – Марта испуганно смотрит на ребят, и они тут же замолкают.

Высокая фигура в белом одеянии несколько секунд стоит к ним спиной, а затем, не оборачиваясь, идет задом наперед. Слышно, как шуршат по грязным плитам полы балахона. Марта снова думает, что это сон и сейчас она проснется у себя в кровати. Но расстояние сокращается, и теперь она замечает, что одеяние – это сшитые вместе простыни, застиранные и выглаженные. На одной из них – еле заметное розовое пятно.

Из колодца раздается шорох. Что-то огромное и неповоротливое обитает внутри, ворочается, восстает ото сна.

– Приветствую тебя, Древняя Матерь! – глубокий женский голос исходит из-под белых простыней.

Женщина продолжает стоять спиной к Марте. Она поднимает руки, приветствуя чудовище. Длинная металлическая трубка с воронкой на конце служит ей жезлом.

Марта не моргая смотрит, как из колодца появляется, цепляясь за крошащийся кирпич, человеческая рука.

9. Дверь

Ликвидаторы проходят вглубь 16-й квартиры, открывают дверь, ведущую в санузел, и чуть не проваливаются в трещину – лаз в обрамлении расколотой плитки, достаточно большой, чтобы в него пролезть. Вместо дальней стены – пустота Разлома. Они молча подходят к краю, несколько минут глядя в бездну. Странное желание шагнуть вниз посещает каждого из них. Бойцы нехотя возвращаются к дыре, каждый в своих мыслях.

В свете мощных фонарей видны выщербленные ступени, спиралью уходящие во тьму, и влажные каменные стены с наростами блеклых пористых соцветий, которые скручиваются и чернеют, как только на них попадает свет. Снизу веет холодом – бойцы покрываются мурашками, несмотря на жару.

– Вы не обязаны… – Петр не успевает закончить.

– Да все лучше, чем граблями махать, – отшучивается Серега.

– Как думаешь, что там? – Дыра в полу заставляет Везунчика нервничать.

– Что-что, дракон на поезде, конечно! – Серегин голос звучит бодро, но, искаженный эхом колодца, кажется чужим и незнакомым. –