Исторические силуэты - Станислав Отв. ред. Васильевич Тютюкин

его проявления. А. И. Гучков занял место на правом фланге, а в вопросе об автономии Польши вступил в довольно острую полемику со своим давним знакомым, П. Н. Милюковым. Он был сторонником концепции «единой и неделимой империи», полагая, что любая административно-политическая обособленность неизбежно приведет к распаду государства. В то же время он считал необходимым для отдельных народов признать национально-культурную автономию в рамках монолитного государственного объединения.

Уже в эмиграции, анализируя — прошлое, А. И. Гучков писал, что в 1905 г. не мог «примкнуть к радикальному течению, которое там (на земском съезде в мае 1905 г. — А. Б.) выявилось и привело к образованию кадетской партии. Их политическая линия вела, по-моему, к ослаблению центральной власти. Это меня отшатнуло. Я был сторонником дуалистической системы: законодательная власть с правом надзора и независимая от нее исполнительная власть»{232}. Заметим, что для политического мировоззрения А. И. Гучкова характерна относительная стабильность взглядов, которые ему не приходилось часто корректировать «вправо» или «влево» в зависимости от общей политической конъюнктуры, что отличало воззрения многих других либералов.

Летом 1905 г., когда российский либерализм «розовел», будущий лидер октябризма исповедовал в значительной степени те же принципы и идеи умеренного национал-либерализма, как и тогда, когда революционная волна пошла на спад. Это говорит об устойчивом консерватизме его убеждений. Во многих своих речах и статьях А. И. Гучков неоднократно подчеркивал, что он «конституционалист». Выступая 5 ноября 1906 г. в зале петербургского Дворянского собрания, он заметил: «Я старый конституционалист, и в конституционной монархии уже давно видел ту необходимую политическую форму, которая обеспечит полное и коренное обновление всей нашей жизни»{233}. Конституционализм как проявление общественной мысли в разной степени был присущ всем кругам российского либерализма.

Вполне определенными были и его внешнеполитические симпатии. В молодости являлся рьяным сторонником государственно-политической системы кайзеровской Германии. Затем стал «отъявленным англоманом», считал Британскую империю образцом для подражания, восхищался деятельностью лидера английской либеральной партии Ллойд Джорджа, внимательно изучал его речи и статьи. Однако если Германия и Англия относились к числу конституционных монархий, то Россию в этом ряду государств в общем-то назвать нельзя. Самодержавие оставалось до Февральской революции 1917 г. неограниченным, хотя определенное эволюционное развитие, под воздействием первой российской революции, несомненно наблюдалось. Вряд ли кто рискнет утверждать, что монархия 1902–1903 гг. и, скажем, 1912–1913 гг. — это одно и то же. Революция изменила облик самой системы, но изменения касались в большей степени формы, а не сути. Верховная власть в некоторой степени регулировалась фактором либерального общественного мнения, по не законом как таковым.

Здесь мы подходим к важнейшему эпизоду в истории российского либерализма вообще и в политической биографии А. И. Гучкова в частности — Манифесту 17 октября 1905 г. Смертельно напуганный размахом революционного движения в стране в дни Всероссийской октябрьской политической стачки, царь опубликовал декларацию «Об усовершенствовании государственного порядка». В ней обещалось «даровать народу» важнейшие политические права: неприкосновенность личности, свободу совести, слова, собраний; привлечь к выборам в Государственную думу все слои населения, сделать ее высшим законодательным органом, без одобрения которого ни один закон не мог вступить в силу. Манифест 17 октября был крупным завоеванием освободительного движения. Говоря о его статьях, В. И. Ленин писал: «Ясно, что перед нами действительно список коренных политических реформ. Ясно, что осуществление даже одной из этих реформ в отдельности означало бы крупнейшую перемену к лучшему»{234}.

Либералы, без различия оттенков своих «политических кредо», встретили появление царского манифеста с восторгом. Однако в эйфории общелиберального ликования была забыта одна старая истина: в политике главное — не намерения и декларации, а реальные дела. Самодержавие по сути дела заявляло о самоликвидации, но не спешило облечь этот процесс в конкретные формы. Тактический маневр власти был воспринят в либеральной среде как выражение ее доброй воли, как свершившийся факт демократического перерождения. Царь стал объектом восторженных славословий. Московские «отцы города», например, 18 октября отправили телеграмму следующего содержания (текст составил А. И. Гучков): «Московская Городская Дума, с чувством глубокого удовлетворения выслушав Манифест от 17-го Октября 1905 г., в коем все население России независимо от вероисповедания и национальности получает права гражданской и политической свободы, твердый правопорядок на незыблемых основах, деятельное участие в государственном строительстве и управлении, усматривает в этом великом акте залог дальнейшего свободного развития и полного обновления всей народной жизни и приносит от имени отныне свободного населения города Москвы благодарное чувство своему монарху»{235}.

Октябрьская декларация 1905 г. стала для А. И. Гучкова политическим ориентиром, своеобразной «идеей фикс», определившей его поступки на протяжении довольно длительного времени. «Я принадлежу к той политической партии, — заявлял он осенью 1907 г., — для которой ясно, что Манифест 17-го Октября заключает в себе добровольный акт отречения монарха от прав неограниченности… Мы, конституционалисты, не видим в установлении у нас конституционной монархии какого-либо умаления царевой власти; наоборот, в обновленных государственных формах мы видим приобщение этой власти к новому блеску, раскрытие для нее славного будущего»{236}. Исходный политический принцип — сильная исполнительная власть, не зависящая от законодательных институтов, — вряд ли вообще мог существовать на практике в рамках любой правовой системы. Конечно же, А. И. Гучков не был столь наивным и примитивным, чтобы этого не замечать. Однако, исходя из реальностей российской действительности, считал, что добиться максимума (истинной конституционной монархии) можно лишь постепенно, путем «мелких шагов», отвоевывая у «старой власти» одну позицию за другой. В этом состояла суть тактики этого политика.

Политическая биография А. И. Гучкова началась в 1905 г. Он стал одним из основателей партии «Союз 17 Октября», а в 1906 г. возглавил организацию октябристов, объединившую довольно разнородные центристские и правоцентристские элементы российского политического спектра. Так как классовая природа октябристов, конкретная политическая деятельность партии и ее лидера многократно и подробно анализировались в советской историографии, то эта большая тема останется за рамками данного изложения{237}. Отметим лишь основные положения программы, в формулировке которых большое участие принимал А. И. Гучков.

В части общеполитической говорилось: «Российская империя есть наследственная конституционная монархия, в которой император как носитель верховной власти ограничен постановлениями основных законов». При этом любые законы могли быть приняты лишь «с согласия народного представительства» и одобрения царя. Парламент мыслился двухпалатным при главенствующей роли Государственной думы, депутаты которой избирались «полноправными гражданами» из числа лиц не моложе 25 лет «путем равной и закрытой подачи голосов, прямого в городах, имеющих свое отдельное представительство и двухстепенного в остальных местностях». Далее в программе значилось, что все граждане «без различия пола, национальности и вероисповедания», равны перед законом; гарантировалась свобода совести, печати, собраний, неприкосновенность личности и жилища, отмена паспортов, право свободного передвижения в стране и свободный выезд за: границу, равноправие женщин