Овод - Этель Лилиан Войнич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Его святейшество, конечно, сочтет себя польщенным… — презрительно начал Грассини.
— Перестаньте, Грассини. Дайте ему высказаться! — прервал его, в свою очередь, Риккардо. — Удивительная вещь! Вы с Галли никак не можете удержаться от пререканий. Как кошка с собакой! Продолжайте, Галли!
— Я вот что хотел сказать, — снова начал неаполитанец. — Святой отец поступает, несомненно, с наилучшими намерениями. Другой вопрос — насколько широко удастся ему провести реформы. Теперь все идет гладко. Реакционеры по всей Италии месяц-другой будут сидеть спокойно, пока не спадет волна ликования, поднятая амнистией. Но маловероятно, чтобы они без борьбы выпустили власть из своих рук. Мое личное мнение таково, что в середине зимы иезуиты,[35] грегорианцы,[36] санфедисты[37] и вся их клика начнут строить новые козни и интриги и отправят на тот свет всех, кого нельзя подкупить.
— Это очень похоже на правду.
— Так вот, будем ли мы ждать, смиренно посылая одну петицию за другой, пока Ламбручини[38] и его свора не убедят великого герцога отдать нас во власть иезуитов, призвав еще австрийских гусар наблюдать за порядком на улицах, или мы предупредим их и воспользуемся временным замешательством, чтобы первыми нанести удар?
— Скажите нам прежде всего, о каком ударе вы говорите.
— Я предложил бы начать организованную пропаганду и агитацию против иезуитов.
— Да ведь фактически это будет объявлением войны.
— Да. Мы будем разоблачать их интриги, раскрывать их тайны и обратимся к народу с призывом объединиться на борьбу с иезуитами.
— Но ведь здесь некого изобличать!
— Некого? Подождите месяца три, и вы увидите, сколько их здесь будет. Тогда от них не отделаешься.
— Да. Но ведь вы знаете, для того чтобы восстановить городское население против иезуитов, придется говорить открыто. А раз так, каким образом вы избегнете цензуры?
— Я не буду ее избегать. Я просто перестану с ней считаться.
— Значит, вы будете выпускать памфлеты анонимно? Все это очень хорошо, но мы уже имели дело с подпольными типографиями и знаем, как…
— Нет. Я предлагаю печатать памфлеты открыто, за нашей подписью и с указанием наших адресов. Пусть преследуют, если у них хватит смелости.
— Совершенно безумный проект! — воскликнул Грассини. — Это значит — из молодечества класть голову в львиную пасть.
— Ну, вам бояться нечего, — отрезал Галли. — Мы не просим вас сидеть в тюрьме за наши грехи.
— Воздержитесь от резкостей, Галли! — сказал Риккардо. — Тут речь идет не о боязни. Мы так же, как и вы, готовы сесть в тюрьму, если только это поможет нашему делу. Но подвергать себя опасности по пустякам — чистое ребячество. Я лично хотел бы внести поправку к высказанному предложению.
— Какую?
— Мне кажется, можно выработать такой способ борьбы с иезуитами, который избавит нас от столкновений с цензурой.
— Не понимаю, как вы это устроите.
— Надо облечь наши высказывания в такую форму, так их завуалировать, чтобы…
— Не понял цензор? Но неужели вы рассчитываете, что какой-нибудь ремесленник или рабочий при его невежестве докопается до истинного смысла ваших писаний? Это ни с чем не сообразно.
— Мартини, что вы скажете? — спросил профессор, оборачиваясь к сидевшему возле него широкоплечему человеку с большой темной бородой.
— Я воздержусь высказывать свое мнение. Надо проделать ряд опытов, тогда будет видно.
— А вы, Саккони?
— Мне бы хотелось услышать, что скажет синьора Болла. Ее соображения всегда так ценны.
Все обернулись в сторону единственной в комнате женщины, которая сидела на диване, опершись подбородком на руку, и молча вслушивалась в прения. У нее были задумчивые черные глаза, но сейчас в них мелькнул насмешливый огонек.
— Боюсь, что мы с вами разойдемся во мнениях, — сказала она.
— Обычная история, — вставил Риккардо, — но хуже всего то, что вы всегда оказываетесь правы.
— Я совершенно согласна, что нам необходимо так или иначе бороться с иезуитами. Не удастся одним оружием, надо прибегнуть к другому. Но бросить им вызов — недостаточно, уклончивая тактика затруднительна. Ну, а петиции — просто детские игрушки.
— Надеюсь, синьора, — с чрезвычайно серьезным видом сказал Грассини, — вы не предложите нам таких методов, как убийство?
Мартини дернул себя за ус, а Галли, не стесняясь, рассмеялся. Даже серьезная молодая женщина не могла удержаться от улыбки.
— Поверьте, — сказала она, — если бы я была настолько кровожадна, то, во всяком случае, у меня хватило бы здравого смысла молчать об этом — я не ребенок. Самое смертоносное оружие, какое я знаю, — это смех. Если нам удастся жестоко высмеять иезуитов, заставить народ хохотать над ними и их притязаниями — мы одержим победу без кровопролития.
— Думаю, что вы правы, — сказал Фабрицци. — Но не понимаю, как вы это осуществите.
— Почему вам кажется, что нам не удастся это осуществить? — спросил Мартини. — Сатира скорее пройдет через цензуру, чем серьезная статья. Если придется писать иносказательно, то среднему читателю легче будет раскусить двойной смысл безобидной на первый взгляд шутки, чем содержание научного или экономического очерка.
— Итак, синьора, вы того мнения, что нам следует издавать сатирические памфлеты или сатирическую газету? Могу смело сказать, последнее цензура никогда не пропустит.
— Я имею в виду нечто иное. По-моему, было бы очень полезно выпускать и продавать по дешевой цене или даже распространять бесплатно небольшие сатирические листки, в стихах или в прозе. Если бы нам удалось найти хорошего художника, который понял бы нашу идею, мы могли бы выпускать эти листки с иллюстрациями.
— Великолепная идея, если только она выполнима. Раз уж браться за такое дело, надо делать его хорошо. Нам нужен первоклассный сатирик. А где его взять?
— Вы отлично знаете, — прибавил Лега, — что большинство из нас — серьезные писатели. Как я ни уважаю всех присутствующих, но боюсь, что в качестве юмористов мы будем напоминать слона,
