Дело Судьи Ди - Хольм Ван Зайчик

– А, так яшмовая супруга Тайюаньского хоу тут более не живет? То-то мы смотрим, что здесь такое запустение…

– Увы! – Старик почтительно сложил руки на груди и покачал горестно головой. – Нефритовая преждерожденная, а имя ей было Цюн-ну, почитай, как полгода изволила отправиться к Девяти источникам!<Одна из традиционных китайских метафор, означающих переход в иной мир, смерть. > Теперь здесь никто не живет.

– Отчего же так? – удивленно поднял брови Богдан. – Ну если не жить, так хотя бы работать здесь вполне было бы возможно.

– То верно, – склонил голову дворцовый служитель. – Но… – Он замялся. – Негоже мне говорить всякие глупости таким блестящим и просвещенным преждерожденным, уж увольте старика…

– Да отчего же? – наклонился к нему минфа. Оглянулся на Бага. Тот, равномерно поглаживая кота по башке, чуть заметно прикрыл глаза: хотелось бы знать, хотелось бы. – Что в том такого, чего вы не решаетесь сказать гостям Сына Неба? Нет, если речь идет о каких-то вещах, связанных с личной жизнью нефритовой особы Тайюаньского хоу, тогда, конечно, выспрашивать вас о них было бы верхом несообразности…

– Что вы, что вы! – Старичок всплеснул руками: очень живой, подвижный, охочий до жестов оказался дедушка. – Я, почитай, тридцать пять лет незаслуженно ем рис из дворцовых котлов, свое место и дело хорошо знаю. Какое там!..

– Тогда скажите! – постаравшись придать лицу самое дружелюбное выражение, какое только мог, попросил Баг. – Вы поймите, драгоценный преждерожденный, мы ведь не просто так спрашиваем, у нас есть причина, и серьезная.

– Да какой я драгоценный… Не смею, не смею! Вы по первости-то одарили меня, ничтожного, такой небесной милостью, а уж дальше прошу вас изволить еще раз явить милость и снисхождение и звать меня просто Янь… – Старичок опять принялся кланяться.

– Так вот, преждерожденный Янь… – улыбнулся Богдан. – Каждый человек драгоценен, но если вам так будет удобнее… Мы почему этими покоями заинтересовались – странности с нами тут случились некоторые. Может, вы поможете, проясните, в чем тут дело?

– А не изволит ли драгоценный преждерожденный намекнуть, какого рода странности? – Старичок смотрел внимательно.

– Да видите ли… Наш кот, – Богдан указал за Судью Ди, – внезапно упал на землю и стал… как бы это… странно себя вести.

– Уху! – вытаращил глаза престарелый служитель. – Это она, она, душа горемычная! Не иначе как она!

– Да о чем вы толкуете?!

– А вот после того, как подошел час нефритовой супруге Тайюаньского хоу предстать пред ликом Яньло-вана<Яньло, или князь Яньло (Яньло-ван) – владыка ада в пантеоне богов китайского буддизма. >, – старичок быстро оглянулся, заговорил тише, – так вот, с тех самых пор в ее бывшем доме – нечисто. Слышали: будто бродит кто-то по ночам за закрытой дверью, плачет тихонько, а свет – не горит! Вошли с фонарями однажды – никого, только будто кто в углу вздохнул так горько-горько… Я самолично не раз и не два слышал: плачет. Переродиться мне мухой, драгоценные преждерожденные, если это не ее голос. Несчастной Цюн-ну. Она это! Дух ее там бродит, вот что. И еще разные чудеса случаются… – Престарелый Янь замолчал и снова оглянулся.

– Например? – подбодрил его Баг.

– Вы говорите “например”, драгоценный преждерожденный? И спрашиваете, отчего тут никто даже не работает? Так я вам скажу. Был и такой случай. Когда траур закончился, поступил милостивый указ от драгоценного преждерожденного цзайсяна<Обычно на европейские языки термин цзайсян переводится словами “канцлер”, “премьер”, “первый министр”. В “Деле незалежных дервишей”, например, Баг называет германским цзайсяном Бисмарка. > расположить в этих покоях одного из чжубу службы Храма Императорских Предков. И он пришел сюда осмотреться, составить список того, что ему потребно. Днем пришел, вот как сейчас мы с вами.

– И что?

– А то, драгоценные преждерожденные, что стоило ему свиток развернуть и кисть тушью напитать, чтобы начать список писать, как неведомая сила кисть и свиток из рук его вырвала, глядь – а кисть и свиток в воздухе висят и кисть быстро так по свитку бегает: чик-чик! Раз – и готово. Шлеп – и свиток на пол! – Служитель взмахнул рукой, показывая, как именно упал свиток. – Чжубу хоть и не из трусливых был, а бросился прочь опрометью. И свиток оставил, так он на сундуке и валяется… С тех пор никто сюда и не заходит. Очень страшно. Никто, кроме одного человека, милостивого Тайюаньского хоу. Да и тот лишь в сад зайдет, вокруг дерева круг сделает, а если тепло, так и под ним присядет, а в дом – ни ногой. Вот как. Очень она любила дерево это, нефритовая преждерожденная Цюн-ну… Под ним и скончалась в одночасье, сердечко схватило у бедняжки… Видно, письмо какое-то собиралась писать или стихотворение сложить, а может, в каллиграфии поупражняться – кисть в ее кабинете была в туши свежей… Вышла в сад, села под деревом, подумать, верно, а вечером служанки смотрят: уж отлетела ее душа.

– Какое несчастье! – печально сказал Богдан; Баг молча хмурился.

– Уж что да, то да… Драгоценнорожденный хоу до сих пор убивается.

– Когда же это случилось?

– Летом то было, – печально вздохнул Янь. – То ли в шестом месяце, то ли… Да-да, аккурат через седмицу после того, как драгоценнорожденный хоу ислам принял, стало быть, в шестом…

– А что за дерево там растет, ну – в саду? – быстро, даже как-то лихорадочно подавшись вперед, спросил Богдан. Внезапное чувство чего-то очень важного, но позабытого, чего-то такого, что он вот-вот вспомнит, охватило его.

– Да ведь грушевое дерево… Она и покои свои назвала из-за этой груши. Они оба души в том дереве не чаяли, милостивый драгоценнорожденный Тайюаньский хоу и нефритовая преждерожденная Цюн-ну. Как и друг в друге…

Богдан вскинул глаза на Бага: тот замер, даже Судью Ди гладить забыл и выражение лица у него было такое, такое…

“…Фирузе и Жанна… Помоги ей. И – груша. Точно. Там было грушевое дерево!” – вспомнил свой давешний сон в воздухолете Богдан.

“Груша… Ну конечно… Она рисовала иероглиф „груша”. Как просто!” – вспомнил свою странную ночную гостью Баг.

– Драг еч, так это же… – начал было минфа, но уже пришедший в себя после озарения Баг лишь слегка нахмурил брови и скосил глаза на престарелого Яня: позднее. И тут же перевел взгляд куда-то назад, за спину Богдана – туда, откуда они вошли в этот дворик.

Богдан резко обернулся – и ему показалось, что меж деревьев соседнего садика, что виднелись в проходе между домами, мелькнула тень.

Напарники многозначительно переглянулись.

“Случайность?”

“Показалось?”

“Или – действительно, кто-то…”

– Драг еч… Не забыл ли ты, что вскоре нам предстоит посетить воздухолетный вокзал? – с нажимом спросил Баг.

– Действительно. Спасибо, преждерожденный Янь! – Богдан старался говорить неторопливо, а также – точно рассчитать необходимую глубину поклона, чтобы престарелый служитель снова не впал в самоуничижение. – Рассказанная вами история очень поучительна и многое объясняет. Однако нам пора.

Баг сдержанно кивнул служителю и поспешил за другом.

– Еч Баг, я тебе должен кое-что рассказать! – горячо зашептал Богдан, блестя возбужденно очками, как только дворик “Зала любимой груши” остался позади.

– Не сомневаюсь, драг еч, тем более что и мне есть чем с тобой поделиться.

– Груша?

Баг лукаво посмотрел на друга:

– Записки писать будем?

Богдан широко улыбнулся.

Разговаривая подобным образом, напарники скорым шагом, уже откровенно торопясь – дел было много, а до прибытия Фирузе и бека оставались считанные часы, – петляли по лабиринту внутренних двориков, направляясь к выходу из Запретного города.

И тут до них донесся чей-то быстро приближающийся громкий раздраженный голос:

– … О чем тут говорить! Все норовит удрать из дворца, ведет себя как несмышленая школьница! Один ветер в голове. Нет-нет, ее удел – выйти замуж в интересах государства, укрепить узами брака связи с иными странами. А не скакать по крышам в каком-то захолустье. А она что? Кого хочу – того люблю! Чем хочу – тем занимаюсь!.. – И тут, как раз на очередном углу внутренней стены, Баг с Богданом чуть-чуть не столкнулись с двумя преждерожденными, явственно ханьцами по крови: высоким, молодым, в свободном простом зимнем халате и без шапки, на красивом бледном лице жирной чертой выделялись широкие черные усы; и пожилым, очень толстым, с жидкой короткой бороденкой, одетым в длинную соболью шубу, из-под которой не было видно ног. Увлеченные беседой, они вывернули прямо на напарников, и шедшему впереди ланчжуну пришлось сделать шаг в сторону, прижавшись к самой стенке, чтобы высокий не налетел на него. – Не наше это все, не наше! Влияние… – автоматически произнес еще несколько слов высокий, вздрогнув от неожиданности, и, умолкнув, остановился.