Умирать - в крайнем случае - Богумил Райнов

- Пожалуй, хорошо бы пойти на пляж, - предлагает Линда, не глядя на меня, будто обращается к висящей на стене гравюре. Оттуда на нее смотрят юноша и девушка, которые идут куда-то, взявшись за руки, веселые и счастливые - словом, идеальная пара, не то что мы.

- Конечно, идите, - великодушно соглашаюсь я. - Пока вы будете загорать, я пройдусь и выпью кофе.

- Дрейк говорил, что мы все время должны быть вместе, - сухо напоминает она.

- В таком случае приглашаю вас на чашку кофе.

- Но я хочу на пляж, - заявляет моя супруга капризным тоном, я жду, что она вот-вот топнет ножкой.

- Ну хорошо, - со вздохом говорю я. - Вы пойдете со мной пить кофе, а потом я схожу с вами на пляж.

Так мы и делаем. Но компромисс не в состоянии растопить лед наших семейных отношений. Линда с отсутствующим видом пьет колу в кондитерской; я умираю от скуки под пляжным зонтом и не скрываю этого. Я даже не даю себе труда поинтересоваться, как выглядит моя супруга в купальном костюме. И даже если бы я захотел это узнать, то не смог бы, потому что сижу к ней спиной, а на спине у меня глаз нет. Мы молчим, сидя спиной друг к другу. Единственное, что меня интересует, - когда и как будет установлена связь, ведь если я и завтра буду слоняться по гостинице и около, Линда может что-то заподозрить.

Мои волнения кончаются в тот же вечер, когда мы с супругой ужинаем в саду отеля, под открытым небом. Вечером здесь играет оркестр, есть и дансинг, и совсем не удивительно, что мою спутницу приглашает танцевать воспитанный молодой человек, говорящий по-немецки. И безукоризненно сдержанная Линда - то ли от скуки, то ли из желания уязвить меня, тут же встает с места и идет танцевать с безукоризненным молодым человеком.

- Когда вернетесь в гостиницу, вас будут ждать, - слышу я за спиной тихий голос. - Соседний номер слева. Можно пройти по балкону.

Мне не нужно поворачиваться, чтобы узнать, кто говорит; по голосу я узнаю Бояна.

- А если она не уснет? - так же тихо спрашиваю я.

- Она уснет.

Вот и все.

Линда в сопровождении кавалера возвращается за столик, не обнаруживая признаков оживления. Больше того, к концу ужина, когда мы доедаем десерт, она совсем сникает. Не знаю, во что именно ей положили снотворное - в еду или питье, но средство явно действует, медленно и верно. Она то и дело подавляет зевки, наконец я слышу долгожданные слова:

- Кажется, пора спать.

- Пожалуй, - говорю я с непривычной уступчивостью.

И мы удаляемся к себе в номер. Наконец-то! Первый вечер медового месяца и все прочее.

- Вам не кажется, что воспитанный человек на вашем месте все-таки перебрался бы на диван, - говорит Линда, снимая легкий жакет.

- Наоборот. Воспитанный супруг должен постоянно находиться около супруги.

- Вы прекрасно знаете, что наш брак - фикция, - напоминает моя супруга, доставая из-под подушки ночную рубашку.

- Да, но это не значит, что и отдых у меня должен быть фикцией, заявляю я.

Она собирается возразить и поворачивается к двери в ванную, но у нее нет сил ни дойти до ванной, ни продолжать спор. Линда присаживается на кровать, потом ложится - просто так, на минутку - и скоро погружается в здоровый, освежающий сон.

На всякий случай я выкуриваю целую сигарету, причем хожу по комнате и время от времени натыкаюсь на мебель. Никакой реакции.

Потушив свет, я выхожу на балкон. В сущности, это терраса, которая тянется вдоль всего фасада гостиницы, и от балкона соседнего номера меня отделяет стеклянная плита-перегородка. Не нужно быть акробатом, чтобы, встав на парапет, спрыгнуть к соседям. Оглядевшись по сторонам - не смотрит ли кто, - я так и делаю.

Как я и ожидал, в соседнем номере меня ждет Борислав. После обычных в таких случаях объятий и похлопываний по спине я говорю:

- Как бы она не догадалась, что ее усыпили.

- Не догадается, - успокаивает меня Борислав. - Это тебе не прежние препараты, от которых потом целый день ходишь, как пьяный.

- Ну? Ты все еще не куришь? - интересуюсь я, глядя на идеально чистую пепельницу на столике.

- Да нет... курю... когда угостят... - смущенно бормочет Борислав. Надеюсь, ты не оставил сигареты в номере.

Мы закуриваем и тут же приступаем к обсуждению вопросов, стоящих на повестке дня. Я коротко объясняю, что сумел узнать и с какой миссией прибыл на родную землю.

- Да, Эмиль, достанется тебе, - говорит мой друг. - Но что делать, раз я засвечен.

- Не стоит об этом, - говорю я. - Не все ли равно, кто - ты или я...

- Все-таки на этот раз была моя очередь лезть в мясорубку...

Мой друг явно сокрушен тем, что переложил на меня неприятную обязанность лезть в мясорубку, и я не сомневаюсь, что он готов хоть сейчас заменить меня, но в нашем деле не приходится уповать ни на очередность, ни на личные желания.

- Не стоит об этом, - повторяю я. - Давай обдумаем, что делать.

- Что ты предлагаешь?

- Предлагаю больше не давать ей снотворного.

- Думаю, такой необходимости больше не будет. Пришлем к тебе на пляж Бояна.

- Боян уже был в ресторане.

- Он появился только на минутку, когда она танцевала.

- Все равно. Не надо рисковать.

- Можно подослать лейтенанта.

- Отлично! Лейтенант - парень толковый. Завтра я пошлю по почте открытки. Значит, пускай приходит послезавтра.

- От него ты получишь инструкции генерала, - говорит Борислав и, взяв из пачки новую сигарету, добавляет:

- А теперь, браток, садись и пиши.

Вот уж чего терпеть не могу, так это писанины. Но никуда не денешься. В нашем деле без письменной работы нельзя. И я сажусь и пишу, пока не отнимается рука, потом собираю исписанные страницы и кладу в большой конверт.

- Ну и как, по-твоему, - интересуется Борислав, принимая пакет, - там одна контрабанда или что-нибудь еще?

- Откуда я знаю! Пока налицо контрабанда, но не исключено, что выплывет и другое.

- Но что именно?

- Откуда я знаю!

Небо за окном начинает светлеть. Значит, я и правда много написал или же отвык от письменной работы и долго возился.

- Ну, всего, - говорю я. - Боюсь, что теперь увидимся не скоро.

- Главное - увидеться, а скоро или нет... Ты смотри, будь осторожнее...

Он хочет добавить какой-то совет, но, видно, спохватывается, что это будет лишнее, как и предупреждение об осторожности, и только обещает:

- Завтра утром твой доклад будет на столе у генерала.

Линда спит непробудным сном, свернувшись в клубок от холода; укрыться она не может, потому что легла прямо на одеяло.

"Надо бы оставить тебя продрожать всю ночь", - думаю я. Но, будучи человеком отзывчивым, снимаю с нее туфли, расстегиваю молнию, стягиваю юбку, не без труда вытаскиваю из-под Линды одеяло и укрываю ее до подбородка.

Мне кажется, что я закрыл глаза только на минутку, но когда я их открываю, в окно льется яркий солнечный свет, соседняя кровать пуста, а из ванной слышен плеск воды. Не вставая, я протягиваю руку к телефону и сонным голосом заказываю завтрак в номер.

Завтрак появляется почти одновременно с Линдой, нельзя не признать, что Линда выглядит гораздо аппетитнее. Но я не собираюсь сообщать ей об этом. Кроме того, она первая начинает разговор.

- Кто вам разрешил раздевать меня? - интересуется ледяным голосом моя супруга, располагаясь на диване и кутаясь в махровый халат.

- Раздевать? Вас? Я? Может, вы обвините меня еще в чем-нибудь?

- Вчера я легла одетой, - настаивает на своем Линда. - Мне так хотелось спать, что я легла не раздеваясь.

- Кажется, я нарвался на мифоманку, - бормочу я. - Или же вы разделись во сне, не сознавая, что делаете.

Она умолкает, понимая, что спорить так же бесполезно, как и надеяться, что я налью ей кофе, берет кофейник, чашку и принимается за завтрак.

Через полчаса мы спускаемся в холл гостиницы, и я замечаю:

- Сегодня я должен отправить открытки.

- Вы могли бы сделать это еще вчера, - сухо замечает Линда, - вместо того чтобы сидеть в номере.

- Нет, не мог, - заявляю я. - Вчера нужно было проверить, не следят ли за нами.

Я покупаю три открытки и выхожу в скверик перед отелем, чтобы там, в тихом, спокойном месте написать свои послания. Я адресую открытки Бориславу, хотя с таким же успехом мог бы адресовать их покойной королеве Виктории, - они все равно не играют никакой роли.

Но вести игру нужно до конца, и мы с Линдой делаем круг, чтобы опустить открытки в почтовый ящик подальше от гостиницы, после чего отправляемся на пляж.

Не знаю, что за удовольствие находят люди в торчании на пляже. Для меня это такая же скука, как лущить семечки, чтобы сплевывать шелуху. Люди разумные играют на пляже в карты или рассказывают анекдоты, но мне не с кем поболтать, не с кем перекинуться в белот, я даже не могу прочесть болгарскую газету, потому что изображаю англичанина.

И я умираю от скуки под пляжным зонтом, в то время как моя супруга, полная решимости вернуться с особого задания, прихватив с собой как можно больше солнца, лежит на песке.