Разведотряд - Юрий Иваниченко

— Преподаватель вашей разведшколы от штаба «Валли» досмотрел, такой себе гауптман Иванов… — подумав, ответил Дитрих, решив не делиться собственными, не слишком обоснованными, с точки зрения гегельянца, подозрениями насчет Казанцевой… Хоть диалектический материализм в рейхе и здорово пошатнулся в сторону мистического «национального духа», но физиогномика… это уже, пожалуй, слишком. Тут и до хиромантии, Verzeihen Sie[6] каламбур, рукой подать. — К тому же подтверждение связи хозяйки лавки, некоей Казанцевой, с партизанами пришло и от вашего агента в штабе русского флота… — заметил вдогонку Дитрих с плохо скрытым злорадством. — Как видите, подача со всех сторон абвера. Так что уж не знаю, что вы там сами с собой напутали, но…

— Но никто вас не поставил в известность… — бесцеремонно перебил его герр Бреннер, — …что упомянутый вами агент в данный момент находится там… — костяной набалдашник снова указал на белёсую в лунном сумраке вывеску, — …на квартире.

Дитрих проследил взглядом за набалдашником, смятенно потёр давно небритую щеку и обернулся на Карла-Йозефа:

— Он участник явки?

— Именно! — подтвердил тот, сердито устанавливая трость между колен. — И он должен уйти с партизанами. Они все должны уйти… — подумав, добавил гауптштурмфюрер.

И вдруг дёрнулся, словно наткнулся на оголённый провод.

— А вот это уже вряд ли… — подхватился с сиденья и Дитрих.

Откликаясь эхом в каменных закоулках, звеня в стёклах окон и в кованом ажуре балконов, улицей прокатился стрекот очереди из МР-40, и тотчас же, гулко и басовитее, откликнулся советский пистолет-пулемёт.

Бреннер вопросительно вскинул подбородком:

— Что это? Он что, так и не дотащил свой жирный зад до магазина?! — злобно процедил Карл-Йозеф, очевидно, имея в виду зад коменданта, и впрямь не рассчитанный на марш-броски далее, чем из гостиной в столовую.

Уже перекинув ногу за дверцу «хорьха», Дитрих обернулся.

— Кто из них, герр гауптштурмфюрер? Кто ваш агент, чтоб мы ненароком…

— Не могу, не имею права!.. — нетерпеливо замахал на него тростью герр Бреннер. — Пусть уходят все, только… — он запнулся, будто подыскивая слова.

— Что ещё?! — запнулся уже в двух шагах Габе, выдернув из кобуры парабеллум и оттянув рамку затвора.

— Надо, чтобы они не догадались! Ну, что мы их выпускаем…

— Отлично! — скрипнул зубами штурмбанфюрер. — Я должен дать им перебить несколько своих парней для правдоподобия. Ausgezeichnet[7]!

И вновь на этой, нашей стороне…

Заставив невольно вздрогнуть Настю, сидевшую подле, рация вдруг ожила. Заскрипела тревожным мышиным писком, смигнув, как и обещала радистка, зелёным огоньком лампы. Ася подхватила наушники, сунула одну кожаную подушечку под каштановый локон, закрученный на ухе.

— Есть подтверждение полномочий старшего лейтенанта Новика… — раздался её голос в напряжённой тишине. — Разведштаб флота на связи. Дешифрую…

Деловито наслюнявив куцый огрызок химического карандаша, девушка пододвинула блокнот, чтобы записывать, но…

— М-м… — едва не поперхнувшись горячим чаем, отчаянно замычал у окна Войткевич. — Ничего не пиши, рыжая! — зашипел он на радистку почти немым шепотом.

— Это ещё почему? — вскинула на него детски-недоумённый взгляд Ася.

— Почему рыжая? — с наигранным удивлением вскинул бровью Яков Осипович.

— Почему не писать? — нетерпеливо и зло стукнула по столу карандашом Ася.

— А вот почему, мадмуазель… — с театральной учтивостью конферансье взялся Войткевич свободной рукой за складки портьеры и, резко рванув портьеру в сторону, выплеснул за подоконник, в чёрный провал, остатки горячего чая.

Кто-то, подавившись проклятием: «Donnerwetter!», шарахнулся из-под окна, словно дикий кабан в сухостое.

— Сахарку можно было бы и побольше… — хладнокровно перевёл Яков Осипович, отпрянув за откос окна. — Сеанс связи отменяется, не до этого… — вопросительно повернулся он к Новику. Всё-таки радистка была в его подчинении.

Пару секунд они выжидающе смотрели глаза в глаза.

— Передай… — тронув за плечо Асю, наконец распорядился Новик: — На связь выйдем в контрольное время… на случай засады… — выразительно посмотрел он на Войткевича и потянулся снять с гнутой спинки стула ремень шмайсера.

— Засады! — иронически хмыкнул тот. — А я так думал, что это вы блох занесли, мы пока что ни разу…

В следующую секунду и без того не слишком натуральная улыбка слетела и с его вызывающе безмятежного лица: с отчаянным стоном в коридоре распахнулась и ударила в стену входная дверь.

— Немцы! — крикнул, пятясь в коридор, матрос, посланный проверить часового. — Лёху сняли!

Белый пунктир очереди, вырвавшись из ППШ в его руках, унёсся в чернильную мглу двора, до дна которого не проникало и лунное зарево. Вторая очередь полоснула над головой Якова Осиповича, так, что он едва успел пригнуться — завернувшись в тяжёлую портьеру, как в саван, с подоконника рухнула громоздкая фигура. Вышитое крыло портьеры с бахромой, взметнувшись, запоздало прикрыло мятые гармошки кованых сапог. Перекатившись кубарем от окна, Войткевич оказался перед Сашей, который, забросив ещё дымящийся шмайсер за спину, волок Настю на кухню, бесцеремонно пригибая чуть ли не к самому полу, пока она, наконец, пискнув, не рухнула на четвереньки. Они поневоле запнулись и…

— Во дворе, в самом углу, канава!.. — схватил Сашу за локоть Войткевич, воспользовавшись этой паузой и перекрикивая грохот автомата над головой. Седоусый «боцман», оборвав цветастую занавеску, отделявшую от гостиной коридор и привалившись к косяку, палил в дверной проём, на улицу. — Она под забором ведёт в овраг! Вверх — к лесу, вниз — до моря!..

Яков Осипович, сидя, привалился к стене и выдернул из кобуры… Но не наган, а мятую пачку трофейных «Krebs der Lungen».

— Я знаю! — выбралась наконец Настя из-под мышки Новика. — От оврага до артельных баркасов рукой подать…

— Она проведёт! — кивнул Яков Осипович, заправляя в угол рта короткую сигаретку.

Саша кивнул тоже, будто бы соглашаясь, но тотчас же отрицательно замотал головой.

— Это что значит? — с насмешливым недоумением передразнил Яков Осипович эти его невразумительные движения головой.

— Это значит, она пойдёт с вами! — выкрикнул почти в лицо ему Саша. Теперь перестрелка зачастила сплошь, с прибавлением внушительного лая со двора «пилы Гитлера», ручного пулемёта MG-36, и глотку драть пришлось поневоле… — И Мария Васильевна тоже! Ложись!

К самым коленям Войткевича, гремя и подскакивая на половицах, подкатилась граната с длинной рукояткой. Яков Осипович подхватил её и раздраженно выбросил в окно, словно отмахнувшись от мухи.

— А вы?!

Сноп огненных искр и белый клуб дыма с грохотом взметнулись в оконном проёме, душераздирающий вопль на минуту заложил уши громче пулемётного стрёкота.

Настя, мгновенно побелев, прижалась к плечу Саши. Поморщился и Войткевич.

— А вы? — повторил он свой вопрос.

— Мы останемся прикрывать… — решительно заявил Новик, поднявшись на одно колено, но тут же и пригнувшись — со стены над головой полетели осколки фарфоровых блюд с росписью. Тем не менее на четвереньках ему показалось как-то не очень… особенно в присутствии Насти, и он вновь распрямился.

— Наша задача — обеспечить доставку наводчика и радистки в штаб партизанского района. Вот и будем обеспечивать… — хладнокровно пояснил Новик своё решение, — …доставку.

— Угу… — промычал Войткевич, закуривая. — Как хотите… Кто будет наводчик?! — крикнул он, не вставая.

— А наводчик, как ему на роду и написано… — перегнулась под стол суровая физиономия «боцмана» с отвисшими усами. — Наверху сидит, далеко глядит… — «боцман» ткнул заскорузлым пальцем в потолок. — На чердаке. А вы, Яша, долго ещё в этом бабьем блиндаже отсиживаться думаете?

— А вы без меня уже и роты фрицев положить не можете… — проворчал, поднимаясь на ноги, Войткевич и только теперь взял со стола свой наган, как оказалось, спрятанный под тряпочной клушей заварного чайничка. Так, чтобы под рукой был во всё время «выяснения Wer ist wer»… — Кстати, не знаю, что двигало этим парнем, — Войткевич закатил глаза к потолку, — сообразительность в смысле драпать или солдатская смекалка… — он рассеянно, будто на летней довоенной набережной, затянулся и ткнул в потолок сигареткой. — Но он прав. Как всё закончится, уходить вам будет лучше чердаками, они друг от дружки перегорожены в один кирпич на ребре, жопой развалять можно. Заодно лучку прихватите вязанку-другую, там замечательный крымский лук сушит одна безутешная вдовушка.

— Ты людей уводи, вдовий утешитель, — озабоченно пробормотал Новик, загораживая Настю в кухонном проходе. — Пока мы прикрываем…