Карамба, или Козья морда - Дмитрий Щеглов

– Сейчас увидите, какое чудо, – не утерпел Хват, чтобы не похвалиться.

Настал торжественный момент, и киноактер снял крышку. Нестерпимый запах ударной волной прошелся по сидящим за столом. Затасканная, с остекленевшими глазами, грязная козлиная голова с укором смотрела на опешившего хозяина.

– Мы спать пошли, – первым вылез из-за стола Данила, оставив Хвата веселить дальше гостей.

– До свиданья мальчики, – попрощалась с нами теледива.

– До свиданья.

Во дворе Данила подошел, к джипу Хвата, и, открутив крышку бензобака, высыпал с полкило сахарного песку.

– Зачем? – не понял я.

– Чтобы лучше работал. В подвале у него взял. Издалека так Хвата будет слышно.

Так закончился последний рабочий день недели – пятница.

Глава 10

Утро следующего дня, после стольких событий происшедших с нами, выдалось солнечное и ласковое. Я лежал в постели и наслаждался тишиной и спокойствием. Вылезать из-под одеяла не хотелось. Я хотел еще немного подремать, когда вдруг издалека послышались выстрелы из громобойного ружья. Выстрелы раздавались через равные промежутки времени, приближаясь к нашему дому. Стрелявший произвел последний выстрел, и все затихло. Я, забыв про полусон и утреннюю негу, пулей вылетел из кровати. Напротив дома Хромого стоял джип «Гранд Чероки» Хвата. Из него выходила госпожа Окина собственной персоной в сопровождении киноартиста с камерой на плече. Он, по совместительству был еще и кинооператором. Рядом несолидно семенил, забегая вперед, Хват. Значит, вчера не договорились. Киноактер заснял ворота дома, а Окина нажала кнопку звонка. Могла бы это и не делать. После оглушительных выстрелов, что издавала выхлопная труба джипа, жители сонной улицы высыпали из своих домов, издалека разглядывая знаменитую теледиву. Чай, не каждый день живьем ее увидишь. Кто-то пальцем показывал на киноактера. Фамилию я так и не расслышал. Я в мгновения ока оказался рядом со своими новыми знакомыми. Ко мне подошел Хват.

– В бензобак вы вчера мне ничего не подсыпали?

Он что, думал, что я скажу – подсыпали. Чудак – человек. А ведь не скажешь, наивная душа. В телемагнаты метит.

– Например? – чувствуя себя под защитой его гостей, спросил я. Мой дерзкий вопрос не понравился Хвату, он внимательно посмотрел на меня, и затем переключил все внимание на двор Хромого.

– Кто будет за козла отвечать? – негромко обронил он.

Есть другой вариант, мы не только козла, но и следа его не видели, – так же негромко я ему ответил.

Хват промолчал. Я знал, не будет он с нами затевать ссору из-за такой мелочи как честь. Большие деньги и честь – вещи несовместимые. Он, молча, кивнул головой в знак согласия и отошел в сторону. А во дворе рвался с цепи Балбес. На крыльцо дома вышел Хромой с осунувшимся, но счастливым лицом. В это время в конце улицы появилась странная процессия из решительно настроенных старух и нескольких древних стариков. Впереди шла Данилина бабка, Данилиха с большой малярной кистью, а рядом старик с ведром.

Хромой вышел на крыльцо и цыкнул на собаку. Тот замолчал. Когда он подошел к калитке, чтобы открыть ее, толпа богомольных старушек перемешалась с прибывшими на джипе. Хромой спокойно оглядел возбужденных людей. От него как от святого исходило сияние и нестерпимо пахло как от козла. Запах растворителя бензина и ацетона распространялся по двору.

Сзади толпы я увидел хитрую физиономию моего приятеля – Данилы.

– Отдавай икону христопродавец, – выступила вперед Данилиха.

– Вы, должно быть, хотели сказать нехристь? – не испугался толпы Хромой.

Теледиве не понравилось, что передачу с места событий начала какая-то воинственно настроенная бабка, и она взяла инициативу в свои руки.

– Спокойно, спокойно, дамы и господа. Мы начинаем передачу из старинного русского городка расположенного на живописном берегу рукотворного озера.

Кто-то в толпе, под объективом включенной кинокамеры, начал прихорашиваться, а кто-то загалдел:

– Озеро давно спустили, и никого к ответу не призвать. Давно нету никакого озера.

Окина на мгновение растерялась, но не подала виду и сунула микрофон в нос гомонившей больше всех Данилихе:

– Сейчас мы узнаем, чем, какими интересами живет российская глубинка, что ее волнует?

– Ты, что сюда прискакала, кто тебя звал? – напустилась Данилиха на Окину, – хочешь увезти подешевле нашу икону? Не получится! – схватив малярную кисть, она окунула ее в ведро с чем-то черным и дурно пахнущим, и вдруг ткнула этим квачом в лицо ничего не ожидавшего Хвата.

Толпа ахнула, поразившись бабкиной смелости. Хват, размазывая куриный помет вместе с отработанным машинным маслом, отлетел к джипу. Как потом оказалось, такую гремучую смесь приготовил Данила, и он же натравил бабку на Хромого. Бабка второй раз макнула кисть в ведро, стояла, выбирая очередную жертву. С кисти черными жирными мухами сползали капли, переходя на последнем отрезке перед землей в полет.

Хват, вытря пыльной тряпкой, всегда лежащей под рукой водителя, лицо, попер на бабку. Он не подумал о том, что решительности у бабки, как и бальзама в ведре нисколько не убавилось. Бабка снова, под восторженный гул толпы, ткнула кистью в переносицу, а когда он на мгновение ослеп, пониже, нарисовала на белой сорочке большой крест. Это был переломный момент. Гудящая толпа почувствовала свою силу, и стала неуправляемой. Процесс пошел. На Хвата вылилась вся ярость толпы, кто-то из разъяренных старух ударил его сзади, кто-то ущипнул, кто-то молотил кулаками по спине. Я думаю его вываляли бы в перьях, если бы Данила догадался подсунуть им подушку. Хват, закрывая руками голову, скрылся в джипе и захлопнул дверцу. Толпа воодушевленная первой одержанной ею победой ожидала указаний своего вожака, чтобы наброситься на очередную жертву, как вдруг со стороны заведенного джипа раздался оглушительный выстрел. Старик державший на уровне груди ведро с гремучей смесью от неожиданности уронил его. Ведро так удачно упало на землю, что брызги от него достали абсолютно всех. Один я, стоявший невдалеке, и со стороны наблюдавший эту картину, был как том анекдоте, в белоснежном костюме. Теледива Окина забыв про записывающую кинокамеру и свой невозмутимый имидж, закричала:

– Вы что, все с ума посходили в этом городе?

Единственный здравомыслящий в этой беснующейся толпе Хромой хмуро спросил:

– Что случилось? Чем обязан, столь раннему посещению?

Толпа взревела:

– Не прикидывайся идиотом… еретик… комуняка. Икону отдавай, – послышался злой голос из толпы, которую привела Данилина бабка.

– Мы хотели посмотреть раритет, – раздраженно сказала Окина, не предлагая больше никому микрофона.

– Милости прошу, проходите, – приглашающим жестом открыл калитку Хромой.

Первой протиснулась вперед Данилина бабка, за ней, оттолкнув остальных, проскользнула теледива и следом хлынула вся толпа. В калитке давились так, как в советские времена не давились за водкой в антиалкогольную кампанию. Хват из джипа, периодически заглядывая в зеркало заднего вида, и зализывая, как кот утром в марте пострадавшее лицо, наблюдал за происходящим. Благоразумие у него одержало победу над чувством мести. Мы с Данилой вошли в калитку последними.

– Ты чего их привел? – кивнул я на разношерстую толпу бабок.

– Бабки икону в церковь заберут, а так еще неизвестно куда она попадет, то ли к Хвату, то ли в музей.

– Стойте на месте, – приказал Хромой поднимаясь на крыльцо.

Толпа замерла, но госпожа Окина, посчитав, что приказ к ней не относится, тронулась по ступенькам за Хромым, а следом за ней киноактер с кинокамерой.

– Куда? – сразу несколько рук тащили их с крыльца.

– Мы снимаем репортаж, – возмутилась Окина, отбиваясь микрофоном от простертых к ней рук.

– Знаем мы ваш репортаж, – наступала на нее Данилиха, – икону схватишь и как коза огородами, огородами и ускачешь, догоняй потом тебя, с экрана выковыривай верткую, крестовою отверткою.

В толпе объединенной групповым, религиозным экстазом обрадовано засмеялись.

– Чего ощерились, беззубые, – пробравшись сквозь толпу и как рыцарь, заняв место рядом с Окиной, заступился за нее Данила:

– Может костер еще, разложите? – мой приятель знал, как разговаривать с женщинами. Он их не боялся, как индийский факир не боится змей.

Окина сразу почувствовала себя героической Жанной дАрк, а толпа разъяренных старух – святой инквизицией. Какой тут начался бедлам.

– Ее бесстыжую не на костре, в котле сварить надо, – кипели старухи.

– Ее хоть на костре, хоть в котле все равно приятно будет съесть, – перевел Данила ученый диспут в кулинарную плоскость, – а вас карги замшелые даже бродячие собаки под соусом есть не станут, побрезгуют.

И, обведя притихшую на мгновение толпу настороженным взглядом, брякнул: – а бульон, и на помои свиньям не пойдет, сдохнут, поотравятся вашим ядом.