Тайны дворцовых переворотов - Константин Писаренко

Зачем Григорьевичи осмелились на явную авантюру, понятно. Никто из них не хотел покидать с таким трудом завоеванные властные вершины. Однако что подтолкнуло умного и опытного дипломата Василия Лукича Долгорукова одобрить дерзкий план? Чувство фамильной солидарности?! Навряд ли. Князем двигало нечто иное, и можно с большой долей уверенности утверждать: шестидесятилетний член Верховного Тайного Совета думал использовать императрицу Екатерину Алексеевну Долгорукову в качестве бессловесной марионетки, содействующей введению в России республиканской формы правления на манер шведской модели. Просвещенный аристократ из рода Долгоруковых и не подозревал о том, что его коллега по Верховному Тайному Совету – Д. М. Голицын – замышляет в преддверии избрания нового царя то же самое. Правда, с одним отличием. Если Василий Лукич стремился привлечь к законодательной работе с правом решающего голоса депутатов от шляхетства и военных, то Дмитрий Михайлович считал достаточным наделить представителей дворянства и генералитета полномочиями чисто совещательными.

Таким образом, двум концепциям – демократической и авторитарной – предстояло схлестнуться в жестком поединке сразу же после обнародования имени преемника Петра II. Ввиду того, что важная для российского государства проблема рассматривалась бы в узком кругу коллегии верховников, судьба империи всецело зависела от расстановки сил в высшем властном органе. На 17 января 1730 года шансы В. Л. Долгорукова выглядели предпочтительнее. Из пяти первых министров Остерман, бесспорно, уклонился бы от обсуждения подобного проекта. Головкин, как обычно, примкнул бы к большинству. А большинством при данном раскладе являлся дуэт В. Л. и А. Г. Долгоруковых. Д. М. Голицыну, следовательно, надеяться было не на что{49}.

Однако вечером 17 января Василий Лукич Долгоруков допустил роковую ошибку, которой не преминул воспользоваться оппонент – князь Голицын. Конечно, воцарение Екатерины Долгоруковой в значительной степени облегчало, если не гарантировало, торжество идей видного петровского дипломата. Но с другой стороны, крах рискованной затеи с царской невестой мог дискредитировать реформатора и привести к утрате лидирующих позиций в Совете: альянс на волне возмущения пока не сплотившихся друг с другом Голицына, Остермана и Головкина одолел бы долгоруковскую пару. Между тем личность нового императора для В. Л. Долгорукова имела мало значения. Ведь он намеревался опираться в первую очередь на общество, среди которого нашлось бы множество людей, готовых помочь предприимчивому министру с реорганизацией государственного устройства России (монархического до 19 января 1730 года и коллегиального с 19 января по 25 февраля 1730 года). И кто бы ни взошел на престол, общественная поддержка защитила бы лидера конституционалистов от любых реставрационных поползновений. Именно так в 1720 году в Швеции властью овладел канцлер Арвид Горн. Василий Долгоруков наверняка первым возглавил бы Россию в ранге полновластного премьер-министра при декоративной императрице, не соблазни его обреченная на неудачу инициатива родственников.

Что же случилось вечером 17 января? В Москву примчался Василий Владимирович Долгоруков. Прославленный фельдмаршал вместе с братом Михаилом Владимировичем, не мешкая, навестил жилище А. Г. Долгорукова, где им обрисовали складывающуюся ситуацию: император при смерти; ради сохранения нынешнего положения и влияния семьи надо добиваться провозглашения царицей дочери Алексея Григорьевича. Агитировали гостей трое: Василий Лукич, Иван и Сергей Григорьевичи (хозяин дома, поприветствовав обоих, отлучился в Лефортовский дворец). Но красноречие родни не вызвало у Владимировичей энтузиазма. Фельдмаршал ответил без обиняков: «Чтобы княжне Катерине после Его Величества быть наследницею статца не можно, понеже она за Его Величеством в супружестве не была!»

Григорьевичи напомнили прямодушному военному о преображенцах, которыми тот командовал. Василий Владимирович наотрез отказался поднимать гвардейский полк, заметив, что солдаты не подчинятся ему, а просто убьют своего шефа, как мятежника. Максимум, с чем мог согласиться фельдмаршал: признать Екатерину Алексеевну императрицей, если о том соизволит распорядиться непосредственно Петр II. Слова военачальника и солидарного с ним брата, разумеется, не понравились прочим Долгоруковым. Василию и Михаилу Владимировичам довелось услышать немало упреков и нареканий в собственный адрес. Они не оставались в долгу. Наконец оба, не стерпев обидных укоров, развернулись и ушли. Важные переговоры завершились полным крахом. А главное, клан Долгоруковых раскололся на две партии, вследствие чего мгновенно изменился и общий расклад сил в Верховном Тайном Совете. Причем в крайне невыгодную для Василия Лукича сторону, ибо Григорьевичи, упрямо настаивая на кандидатуре Екатерины Алексеевны, фактически вынудили двух влиятельных сородичей искать сочувствия в противоположном лагере. В результате два оскорбленных сановника отправились к Д. М. Голицыну и обо всем ему рассказали.

Так конкурирующая фракция проведала об амбициозном плане соперника. Ей не составило труда принять контрмеры. Когда 18 января И. А. Долгоруков попробовал проскользнуть с вожделенной бумагой к постели умиравшего монарха, у него ничего не получилось. Не дремавший Остерман надежно перекрыл подступы к несчастному мальчику, и фаворит не сумел пообщаться с государем тет-а-тет. В итоге Екатерина Долгорукова не обзавелась законным способом восхождения на трон. Обманным путем достичь цели Долгоруковым также не удалось. Вечером 18 января В. В. Долгоруков вновь приехал в особняк Головина и официально предупредил Алексея Григорьевича с братьями, чтобы «они от намерения своего ко учинению наследства дочери ево, князь Алексеевой, отстали», ввиду того что императрицей решено избрать Анну Иоанновну, герцогиню Курляндскую. Отец царского любимца не без удивления воскликнул: «Она ныне во отлучении, и сомнение имеем, дабы за отлучением не было какова смятения!» Фельдмаршал успокоил вельможу: смятений не предвидится, хотя избранница и обретается далеко от Москвы. Григорьевичи неохотно с поражением смирились. От имени всех Алексей Григорьевич заверил родственника, что они спорить с общим мнением не станут и кандидатуру Анны Иоанновны поддержат.

После отъезда фельдмаршала хозяин дома поспешил в располагавшийся за Яузой Лефортовский дворец, забрал у сына обе духовные и по возвращении на квартиру в присутствии Ивана и Сергея Григорьевичей сжег бумаги в камине{50}. Так закончился первый раунд политической борьбы за наследство юного царя. Дуэль возобновилась во втором часу ночи 19 января 1730 года, как только Петр II умер. Правда, на сей раз личность номинальной августейшей особы уже никого не интересовала. Баталию обе партии повели исключительно за власть и за то, какой модели правления быть в России.

Пять членов Верховного Тайного Совета с позднего вечера 18-го числа до последней минуты жизни царственного отрока стояли в комнате у постели умиравшего. И лишь когда душа мальчика отлетела в мир иной, все министры, кроме А. И. Остермана, перешли в одну из смежных «особливых камор». С вице-канцлером в апартаменте государя оплакивать кончину внука осталась бабушка подростка – Евдокия Федоровна (вначале Остерман и Голицын думали ее возвести на трон, но первая супруга Петра Великого не пожелала царствовать). Впрочем, Андрей Иванович приглядывал за убитой горем женщиной недолго и вскоре присоединился к коллегам. Сразу же, как уведомился о провозглашении Анны Иоанновны новой императрицей без каких-либо возражений с чьей-либо стороны. Барон Остерман отправился в заветную комнату, полагая, видимо, что кульминация заседания позади и ничего сверхважного на нем больше не произойдет. Он сильно ошибался. Вице-канцлер появился в покое в самый ответственный момент: среди пяти министров (пятый – М. В. Долгоруков) и двух фельдмаршалов постепенно разгоралась довольно острая полемика.

Перед ними на столе лежали два сенсационных документа. Первый, озаглавленный «Способы», выложил на бархатную скатерть Василий Лукич Долгоруков. Второй, без названия, представил Дмитрий Михайлович Голицын. Остерман от неожиданности, наверное, долго не мог прийти в себя: ему выпало участвовать в обсуждении двух проектов конституции, предусматривающих введение в России республиканской формы правления. Оба варианта исходили из одинаковой структуры высших органов власти. Исполнительные полномочия вверялись Верховному Тайному Совету, которому надлежало руководить страной при помощи Сената и Собрания выборных от шляхетства. Не состыковались авторы только по одному, самому принципиальному пункту: кому заниматься законотворчеством. Д. М. Голицын считал, что законодательство – тоже прерогатива правительства, а шляхетство лучше ограничить совещательными правами: «…когда случитца какое новое и важное дело, то для оного имеет Верховное Собрание [то есть Верховный Тайный Совет. – К.П.] для совету и разсуждения собирать Сенат, генералитет и статцких… и знатное шляхетство…»{51}