Имя нам – Легион - Александр Сивинских

– О! – возликовал я, – самое время успокоить нервы. Кто первый? Можно, я?

– Остынь, животное. Ее задача – провокация, и только.

– Эх, Гена, – вздохнул я, – грубый ты человек! Грубый и бессердечный! Такую кралю под пули посылаешь!

Через несколько минут краля была готова к провокации. Раскидав в стороны розовые руки, она стояла, прикрученная несколькими мотками медицинского пластыря к платформе, принципиально предназначенной для бережной транспортировки тяжелораненых. Прежде платформа ехала на наших многострадальных горбах – в виде жестко-упругих каркасов походных ранцев. Отстегнутые, разложенные и соединенные, каркасы образовали слабо вогнутый «матрасик» трехсантиметровой толщины и более чем достаточной даже для рыжего Боба длины и ширины. Осталось лишь выдвинуть из скрытых пробками гнезд полуоси, надеть на них свернутые в спираль ступицы колес с “памятью формы” и надуть баллоны. Химические патроны, выделяющие достаточное количество газа, входят в комплект. Транспортер, способный принять на шесть своих ведущих колес груз весом до двухсот килограммов, готов к работе. Трехступенчатый движок размером с кулак питается от стандартной батареи “Дракона”.

И мы еще топали пешком?!

Гена суеверно перекрестился, включил передачу и замер с выставленным вперед карабином. Я последовал его примеру.

Большеротая утешительница одиноких мужчин помчалась на хорошей скорости в лапы к судьбе. Перед самым выходом она, словно налетев на что-то, содрогнулась своим аппетитным телом и начала похотливо раскачиваться. Страстные движения длились и длились, словно резиновая барышня специально старалась выманить побольше падких на дармовщинку сластолюбцев.

Старания ее, однако, не завершались ничем.

– Гена, признайся, что ты с ней сделал? – прошептал я удивленно.

– Сам не пойму, – ответил Гена. – Пойдем, посмотрим?

Факт, что стрельба не началась в первый же момент представления, говорил о том, что засады нет. Мы осторожно двинулись к нашей обольстительнице. Причина ее странного поведения скоро стала понятна. Платформа, трудолюбиво буксуя всеми шестью колесами, пыталась взобраться на невидимую преграду. Приподнявшись на сантиметр-другой, колеса срывались, и кукла получала новый импульс к «фрикциям».

Я ткнул в пространство стволом карабина. Ствол звякнул, как если бы встретил толстый лист металла. Я развернул карабин и стукнул посильнее, прикладом. Результат был прежним. Сам воздух на нашем пути превратился в прочную стену, невидимую, но вполне материальную, и не желал возвращаться к нормальным параметрам.

Хотя кто знает, какие параметры следует здесь считать нормальными?

Забросив карабин за спину, я осторожно потрогал преграду рукой, отмахнувшись от предостерегающе вякнувшего Генрика. Рука скользнула по гладкой поверхности, маслянистой и прохладной на ощупь. Я повел ладонью смелее, намереваясь отыскать проход или хотя бы небольшое отверстие. Не нашел, конечно.

«Теперь понятно, почему онзаны не караулят этот лаз», – подумал я, оглянулся на Генрика и, ругаясь, отпрыгнул в сторону. Этот идиот наводил на невидимую стену карабин с явным желанием решить все вопросы одним движением пальца.

– Сдурел?! Бревно усатое! Мы ж не знаем, что это за хренотень! А ну как от нее срикошетит? Мигом мозги вышибет! Тебе-то, само собой, это не грозит, а каково мне?

– А… – безразлично махнул он рукой. – И тебе они без пользы, раз не можешь понять, чем я занимаюсь.

– Отчего же не могу? Могу, – промямлил я. – Могу-могу!

До меня запоздало дошло, что лазерный дальномер вполне может сыграть роль своеобразного щупа и определить, существует ли преграда во плоти. Или же она – не что иное, как наш совокупный глюк.

Догадку стоило проверить самому…

Мы отошли метров на десять, и Генрик пальнул в точку, где, по его мнению, стенка была наименее толстой. С оттяжкой хлопнуло, глухой отзвук разрыва ушел в глубь пещеры, и в воздухе распух яркий пузырь. Свечение разлилось довольно широко по ставшему видимым «донышку». Его цвет менялся в зависимости от расстояния до эпицентра попадания. Запахло горелым волосом.

– Органика? – спросил я, поведя носом.

– Так, выходит.

Генрик двинулся к радужному пятну, переливающемуся в метре от пола.

Я поспешил следом.

Через прожженное отверстие, в которое при желании можно было просунуть кулак, дунуло свежим воздухом. Я осторожно поскреб ножом кромки. Они были еще мягкими и от них потянулись за лезвием тонкие прозрачные нити. Я поднес нож к глазам. Нити быстро затвердели и топорщились хрустальным ежиком с длинными иглами. Я стукнул ножом об подошву, и иглы отвалились. Интересно, что за материал? И главное, кто и зачем замуровал выход из «бутылки» таким необычным образом?

Намного менее любопытный (или более практичный) Гена недолго ломал над этим голову. Сунул в отверстие пиропатрон и скомандовал:

– Отбегай!

Я не заставил себя уговаривать.

Мы сидели, прислонившись спинами к стене пещеры, жевали батончики пищевых концентратов и спорили. Я склонялся к мысли, что вся «бутылка» – это внутренняя полость раковины исполинской местной улитки. Мои доводы казались мне вполне убедительными: гладкие стенки пещеры, ее симметричная форма и, главное – «донышко»! Многие земные улитки на время засушливого сезона запечатывают выход прозрачной пленкой, сохраняющей влагу внутри до возвращения благоприятной поры.

Но и Генины возражения были довольно весомы. Чем могла кормиться многокилометровая улитка, хоть бы и в благоприятную пору, и куда она подевалась сейчас? А пыль, грязь, потеки разные? Нету их на пленке «донышка»! Отталкивает она их? Поглощает? Что? Не слышу! А коэффициент преломления света в ней же?

– Ноль! – орал Гена, – а может и меньше! Что значит «не бывает»? Есть многое, Горацио, что не доступно!.. Мало ли чего ты не знаешь? Мерзкий слизняк, штампующий за здорово живешь материалы, каких не имеют и Большие Братья? Да ты совсем безумен, зольдат!..

Дика и неукротима горская экспрессия!

Сам он склонялся к пошлой версии древних суперцивилизаций. Мне не хотелось даже спрашивать, находимся ли мы в недрах окаменевшего за сотни эпох звездолета, или все-таки в храме, посвященном неведомым богам? Когда армянское упрямство меня окончательно вывело из себя, я не без ехидцы сказал:

– Черт с тобой, пусть будут атланты или лемурийцы! Пусть будут Предтечи Больших Братьев. Ладно. Меня вот что больше интересует: зачем тебе, друг мой Генрик, в боевом походе искусственная вагина? Ужель, славный мой Генрик, пресловутая кавказская страстность и впрямь так велика? И как давно, бедный мой маньяк, пользуешься ты отвратным этим суррогатом взамен возвышенного полового контакта с живой женщиной?

– Э, что, не видел, она в упаковке была? – У Генрика от возмущения прорезался акцент. – Стану я еще…

Он не нашелся что сказать, пыхтел, рокотал, и я помог:

– Руки марать…

– Да, правильно! Руки! Это и не моя вообще кукла, я ее тогда, в Москве, когда меня менты прижали, земляку одному в подарок купил! Шутка такая была, понял?

– Конечно! Конечно, понял! – Я приложил руки к сердцу и закивал головой. – С тех пор ты с ней и не расстаешься. Вдруг земляк где встретится? То-то похохочете!

Гена сник.

– Ну, как мне ее в казарме оставлять? Представь, зайдет кто-нибудь…

– Уборщица… – подсказал я, продолжая потешаться.

– Да, уборщица зайдет, а у меня эта мерзавка в тумбочке. Потом не отмоешься!

– Так ты ее все два года в ранце и таскаешь? – посочувствовал я.

Он вздохнул:

– Выбросить-то жалко!

– Не расстраивайся, – утешил я его. – Помогла же она нам сегодня. Может, еще разок-другой на что-нибудь сгодится…

Я не удержался и прыснул, вспомнив основное ее предназначение.

– Пойду, погляжу, не остыл ли расплав, – сказал Генрик, вряд ли успокоенный моими словами.

– Пора, – сообщил он, когда вернулся. – Еще горячо, но пройти уже можно, нога не вязнет.

Я вздохнул. Мое предложение «покататься немного на тележке» понимания со стороны руководства не встретило. По лесу-де, платформа не пройдет.

А попытаться-то нельзя, что ли? Тащи ее сейчас! Эх!..

Мы забросили за спину упакованные ранее вещи, проверили оружейные обоймы и заряд батарей и зашагали навстречу героическим свершениям.

ГЛАВА 7

Вот Новый год пришел. Порядки новые.

Колючей проволокой наш лагерь обнесен.

И все глядят на нас глаза суровые,

И каждый знает, что на гибель обречен…

Птички щебетали, солнышко сияло. Легионеры не видели вокруг ровным счетом ничего такого, что хоть отдаленно напоминало бы показанные Филиппу Игорем Игоревичем кошмарные пейзажи с загубленных онзанами планет. Должно быть, командование ракообразных захватчиков предпочитало жить в приличных условиях.