На край света (трилогия) - Уильям Голдинг

– Стойте, стойте!

– Вы пьяны?

– Я же предупреждал: говорить стану прямо. И выдержу вашу атаку, сэр, хотя для моего будущего вы куда опаснее французов! Те могут всего-навсего убить или искалечить меня, в то время как вы…

– Нет, вы пьяны, не иначе!

– Разве не вы смело, не задумываясь ни на минуту, осадили капитана, да еще на его законном месте? Не воспользуйся вы своим положением, связями и видами на будущее, чтобы нанести удар по самым основам его авторитета, все остальное могло бы и не случиться. Андерсон груб, ненавидит духовенство и не делает из этого секрета. Однако поведи вы себя по-другому, он бы не обрушил всю свою злость на Колли и не стал бы унижать его в дальнейшем – просто потому, что не имеет возможности унизить вас.

– Если бы Колли взял себе за труд прочесть капитанские правила…

– Вы такой же пассажир, как и он. Вы их читали?

Несмотря на злость, я попытался вспомнить. Да, наверное, он прав, да что там – конечно, прав! В первый день плавания Виллер пытался что-то такое пробормотать – мол, правила на стене, за дверью, и их по возможности следует…

– Читали, мистер Тальбот?

– Нет.

Не замечали ли вы, ваша светлость, такую странную вещь: оказывается, сидя успокоиться гораздо легче, чем стоя! Не могу сказать, что ярость моя улетучилась, но по крайней мере перестала расти. Словно бы тоже желая успокоиться, Саммерс присел на край койки, глядя на меня несколько сверху вниз. Такое положение делало неизбежным некоторое поучение в его тоне.

– Капитанские правила показались бы вам, сэр, такими же резкими, как и его характер. Но все дело в том, что пассажирам они необходимы не меньше, чем всем остальным.

– Хорошо-хорошо.

– Вы просто не видели, что творится на корабле в трудную минуту. Он может лечь на воду и затонуть в одно мгновение. И мечущиеся по палубе пассажиры, которые лезут под ноги, не слушают приказов или вопят так, что никто ничего не слышит…

– Вы сказали достаточно.

– Надеюсь.

– Уверены, что я не в ответе за что-нибудь еще? К примеру за выкидыш миссис Ист?

– Если вынудить капитана навестить больного…

– Скажите, Саммерс, почему вы так озабочены судьбой Колли?

Лейтенант допил бренди и поднялся.

– Честная игра, ноблесс оближ. Мое образование отлично от вашего, сэр, оно получено, скорее, на практике. Но я знаю понятие, под которое… как это правильно сказать – подпадают? Подпадают обе эти фразы. Надеюсь, вы тоже его найдете.

С этими словами он быстро вышел из моей каморки и исчез из виду. В душе у меня бушевала целая буря чувств. Гнев – конечно, смущение – разумеется, но вместе с тем и своего рода мрачное веселье: надо же – два урока в один день, да еще от одного и того же наставника! Я очередной раз проклял Саммерса за занудство, потом подумал и снял половину проклятий; все-таки он – славный малый, невзирая на происхождение. И дались ему мои обязательства!

Что же это за понятие? Нет, интересный он все-таки человек! И перевод неплохой – не хуже ваших! Ах, эти бесчисленные лиги с кормы до носа британского корабля! Вот Саммерс отдает приказы на палубе – а вот мы уже встречаемся с ним за стаканом бренди и я слышу, как морской жаргон с легкостью сменяется привычным мне языком. Теперь, когда я уже чуть-чуть остыл, мне стало понятно, как он рисковал, заводя со мной разговор, и у меня снова вырвался невеселый смешок. Если снова прибегнуть к языку театра – перед нами явный положительный герой!

Что ж, положительных героев, как и детей, разочаровывать не годится. Пока что сделано лишь полдела: я проведал Колли. Теперь пришло время навести мосты между ним и угрюмым капитаном – поручение, которое, надо признать, меня отнюдь не радовало. Я вернулся в салон, заказал еще бренди и к вечеру был уже не в состоянии что-либо решать. В общем, почти сознательно тянул время, чтобы подальше отодвинуть беседу, обещающую быть на редкость неприятной. В конце концов, твердой, как мне казалось, походкой, я вернулся в койку; помню, как Виллер помогал мне в нее улечься. Накачался я как следует, поэтому тут же провалился в тяжелый сон, из которого вынырнул с головной болью и тошнотой. Посмотрев на часы, я понял, что еще совсем рано. Звучно храпел мистер Брокльбанк. В соседней каюте раздавались звуки, из которых я заключил, что красотка Зенобия развлекается с очередным поклонником или, лучше сказать, клиентом. Неужели и она хотела, чтобы я замолвил за нее словечко перед губернатором? И однажды появится передо мной с его портретом работы мистера Брокльбанка? Такие думы, довольно горькие для раннего утра, несомненно, вызвал разговор с Саммерсом, и я вновь проклял лейтенантскую прямоту. В каюте было душно, так что я накинул шинель, сунул ноги в башмаки и выполз на палубу. Брезжил рассвет, можно было различить, где море, где небо, а где корабль – но не более. Мысль о том, что я согласился переговорить с капитаном, не вызывала ничего, кроме отвращения. То, что прежде представлялось скучноватым долгом, на трезвую голову оказалось сущим кошмаром. Мне вроде бы говорили, что на рассвете капитан прогуливается по шканцам – время слишком раннее для подобных разговоров.

Тем не менее свежий утренний ветер якобы не очень полезный для здоровья, неожиданным образом прогнал и тошноту, и головную боль, и даже неуверенность перед предстоящей беседой. Я пустился расхаживать взад и вперед между срезом шканцев и грот-мачтой, обдумывая ситуацию. Впереди долгий путь в компании капитана, которого я не люблю, не уважаю и считаю просто-напросто мелким тираном. Попытка помочь презираемому им Колли лишь обострит неприязнь, что прячется за нашим внешним перемирием. Андерсон принял к сведению мое положение – вашего крестного сына и так далее, и так далее. Я принимаю к сведению, что он состоит в должности капитана флота Его Величества. Не знаю, насколько у него хватит сил терпеть выходки пассажиров, так же, как и он не знает, насколько велико может быть мое влияние на лиц, стоящих выше него. Кружим вокруг друг друга, как два пса в попытке понять, кто сильнее. И вдруг я начну просить за презренного представителя ненавидимой им профессии! Боюсь, после этого придется чувствовать себя обязанным. Мысль на редкость неприятная. Я совсем запутался: то решал, что я дал клятву чести и отступать некуда, то склонялся к мысли, что стоит отказаться от этой затеи.

Хочу заметить, что влажный и мягкий воздух здешних широт, хоть и считается не очень здоровым, послужил прекрасным обезболивающим для тяжелой головы и воспаленного желудка. По мере того как я приходил в себя, мне все больше казалось, что я в силах не только принять верное решение, но и выполнить его. Те, кто стремится достигнуть вершин государственной власти, особенно если их обязывает происхождение, должны уметь лицом к лицу встречаться с трудностями – особенно в таком плавании, как наше! Ведь я ни на минуту не забываю, что щедрость вашей светлости не только подарила мне несколько лет службы в совершенно новом, неразвитом еще обществе, но и дала возможность за время предшествующего службе путешествия отточить умение размышлять, которое пока оставляет желать лучшего. Так что я решил пойти по пути наименьшего сопротивления. Что заставит капитана выполнить мою просьбу? Что для него главнее собственных интересов? Особенно интереса к этому жалкому человечишке – мистеру Колли! Нет, сомнений быть не может – Колли все равно будут травить, виноват я в этом или не виноват. Будут, просто потому, что он свалял дурака, пытаясь усидеть на двух стульях.

Деверель, юный Томми Тейлор, да и Саммерс – все они уверены, что капитан Андерсон, неизвестно по какой причине, решил сделать жизнь Колли невыносимой. Беда в том, что единственное понятие, объединяющее «ноблесс оближ» Саммерса и мою «честную игру», – это «справедливость». Слишком объемное и школьное слово торчит, как одинокая скала в океане! В нем, шагнувшем из школы и университета прямо на палубу военного корабля – палубу, где правит тиран! – таится угроза. Угроза моему будущему.

С другой стороны, меня подкупает вера Саммерса в мои возможности и, что еще ценнее, в мою справедливость. Что за создания – люди! Всего несколько недель назад я счел себя неплохим человеком, потому что матушка плакала, провожая меня, а теперь грею ладони у крохотной свечи лейтенантского одобрения!

Что ж, по крайней мере я придумал, что делать дальше.

(61)

Я вернулся в каюту, где умылся, побрился и оделся с особой тщательностью. Выпил в салоне утреннюю порцию и собрался, словно перед свиданием. Скажу честно, думал я о предстоящей беседе без всякой радости. Да, я добился определенного положения на корабле, но у капитана-то оно безусловно выше! Великий могол – не иначе! Чтобы избавиться от дурных предчувствий, я чуть ли не вприпрыжку преодолел все трапы и выскочил на шканцы. Андерсон стоял против ветра, дующего в корму справа. Это привилегия капитана и происходит она, по словам моряков, от таинственного выражения «Опасность таится с наветренной стороны», хотя, не успеешь моргнуть, как они тут же примутся убеждать тебя, что самая страшная вещь на свете – «подветренный берег». Думаю, первая фраза относится к вражеским кораблям, а вторая – к рифам и другим естественным опасностям. Я, однако, предлагаю свое, более хитроумное объяснение капитанской привилегии. Какую бы часть судна ни обдувал ветер, он уносит с собой зловоние, которое обволакивает весь корабль. Я не имею в виду запах нечистот или отбросов, я говорю о том неизбывном смраде, которым пропитаны как само дерево нашей старушки, так и балласт из гравия и песка. Возможно, более современные корабли с балластом из железа пахнут приятнее, но на этом Ноевом ковчеге капитан прекратит прогуливаться с подветренной стороны, только когда наступит полный штиль и матросы сядут на весла. Тиран желает дышать как можно более свежим воздухом!