Мечта на миллион - Наталья Берязева

Валентина сняла кольцо с шеи (она носила его на шнурке, чтобы не потерять) и протянула Марине.

Марина взглянула на кольцо:

– Хорошая и ценная вещь, но не моя. Однако я возьму его. Чувствую, так надо.

В Москву Марина вернулась из долгой поездки по Азии лишь через год. Колечко с бирюзой всегда лежало в ее кошельке. И она вспоминала о нем только тогда, когда получала очередное письмо с благодарностями от Валентины, что жила в далекой Бурятии, и которой она однажды помогла. Да, она решила вопрос с ее работой. Ведь ей, известному московскому редактору, который сопровождал государственную делегацию, не могли отказать. Вот она и попросила кого надо. Что тут особенного?

Сейчас она спешила в аэропорт. Приятельница через знакомую передала из-за границы важные документы для работы. В кафе аэропорта ее ждала Наташа, она сидела с синей папочкой, как предупредила приятельница.

– Ой, так здорово! Ты меня выручила! По почте я бы эти документы не дождалась. А они очень мне нужны для нового проекта. Не знаю, как и отблагодарить тебя.

Марина потянулась к кошельку, не понимая, что происходит, достала колечко с зеленой каплей.

– Примерь!

Наташа удивленно посмотрела на нее, однако кольцо взяла. Примерила. Оно оказалось ей впору. Как будто всегда и было на ее безымянном пальце.

– Странное у меня ощущение, как будто я его теряла и тут вдруг нашла. Ничего не понимаю.

– И мне так хорошо стало, – сказала Марина, – как будто я сделала что-то очень важное. Наверное, это твое кольцо и есть. В Бурятии мне сказали, что оно само хозяйку найдет. Видимо, ты и есть его хозяйка.

Старая шаманка Гульдэмэй довольна. Она часто приходит на место своей старой юрты. Юрты тут давно уже нет. Да и ее самой нет. А вот душа ее тут.

И душа ее бабушки Агуй Гохон тут же. И они ведут неспешные разговоры.

– Как хорошо у них получилось с подарками. Они точно дошли до тех, кому и предназначались. А Эсэгэ, что взял бубен, издал народный бурятский эпос, это сказания и песни великих шаманов; внучка, что обрадовалась красивым бусам, стала заслуженной учительницей, преподает бурятский в школе; пастух, что привез докторшу, – известный чабан.

Все, кто получил часть силы последних шаманок, работают на память предков. Даже кольцо с бирюзовой каплей служит тому, кто пишет сказки, дающие опору разуверившимся в жизни. И каждый из них чувствует поддержку, ту частичку великой силы, что дает им древний народ.

Гудит ветер. Дышит бесконечная степь, держит на своих ладонях рыжее солнце. И звучат шаманские бубны. Это Гульдэмэй и Агуй Гохон вспоминают свою молодость, соревнуются в умении усмирять ветер и разжигать солнце.

Наташа просыпается среди ночи. Странные сны не дают ей покоя. Как будто она идет по бесконечной степи, ковыль прижимается к ее ногам, а кто-то высоко-высоко поет песню. И ей необходимо, просто необходимо записать слова этой песни. Это чужой язык. Но она почему-то его понимает. Это песня степи и великого народа, что здесь когда-то жил. И ей кажется, что она тоже когда-то здесь родилась.

Э-ге-гей! – хочется ей закричать.

Но вместо этого она идет к компьютеру, и руки сами начинают писать.

И теплеет на пальце колечко с бирюзой, что помнит старый сундук и свою хозяйку Агуй Гохон. Ее прапрабабушку.

Сказка о неумелом охотнике

Степь была бесконечная.

Если закричишь: «О-го-го», – то кажется, что ответ никогда не вернется. Летом было жаркое, высыхали травы, приходилось стада овец далеко-далеко гонять. А на охоту скакать и скакать.

А зимой холодно. Метель метет. Иногда из юрты даже выйти нельзя. Лучше переждать, отсидеться.

В такие длинные вечера бабушка Айгулай любила сказки рассказывать.

А может, и не сказки это вовсе. Кто знает.

Усаживала она детей на старую шкуру и начинала свой рассказ.

Давно-давно это было. Когда еще про советскую власть не слыхали и огненной воды не нюхали. Жили по традициям шаманов, дедов и отцов. У каждого своя роль в семье, каждый за что-то отвечает. Девочки все больше по хозяйству, ведь столько дел за короткое лето нужно переделать, чтобы зимой тепло и сытно было.

Мужчины, понятно, охотились и овец пасли.

Все по правилам, все как положено и заведено.

В семье Эндегея последыш родился. Долго его ждали. Радовались. Старые уже родители, а тут помощь будет. Отца на охоте заменит, матери по хозяйству поможет.

Родился белый лицом, пальцы на руках длинные, глаза умно смотрят. Ни на кого не похожий. Родители удивляются: «В кого бы это? Не было в их семье таких белолицых да красивых».

Растет малыш, агукает, не капризничает, родителям не мешает.

Отец его на руки берет, показывает снаряжение для лошади, мужские инструменты. Отворачивается Онгудай, не интересно ему.

А вот когда мать нитки разматывает, ковер вышивает, он тут как тут. Пальчиком в рисунок тычет, говорит ей что-то по-своему.

Сердится отец, а мать защищает: «Да маленький еще. Подрастет, поймет, что не мужское это занятие – ковры вышивать да нитки разматывать».

Вот и четырнадцать лет исполнилось. Весной на первую охоту. Волнуется отец, больно уж сын беленький да неприспособленный. Стыдоба, а не мужик.

Выехали. Сидит Онгудай на лошади как каменный. Не чувствует его животина. Да и он без радости на ней сидит.

Как так? Для мужчины-охотника лошадь – что вторая половина. Так друг друга чувствуют, что в погоне за зверем в единое целое превращаются. А тут парень отдельно, лошадь отдельно.

Прячет глаза отец, стыдно за сына. Неправильный он какой-то у него.

На охоте все по птицам стреляют, а Онгудай уставится в небо и смотрит, как завороженный.

Что делать?

Расположились на ночевку.

Сын в степь ушел. Вернулся с какими-то камешками, перьями, цветами засохшими.

Хочет отец закричать, заругаться на сына, но терпит. Как при всех-то?

Все у костра сидят, похлебку едят, мужские дела обсуждают.

Сын в сторонке. Своими делами занят. В разговор не вступает, молчит.

Охотники над ним смеяться стали, что, мол, всех уток-журавлей сегодня Онгудай распугал. Так ружьем впустую размахивал.

Молча подошел сын к костру, протянул молодому охотнику, что больше всех смеялся, кожаный пояс. Да такой красивый, что все охотники рты разинули.

– Подари своей невесте.

А на поясе-то и камешки, и перышки, те, что Онгудай в степи подобрал. Да так ловко их нашил, что наглядеться не возможно.

Не пояс, а рассказ про степь и ее красоту.

– Ох, ох, – зацокали мужики, – красотища-то какая. А еще что у тебя есть?

Онгудай сумку кожаную принес с цветочным орнаментом. Да так ловко она сделана, что все охотник в нее поместить может: и нож необходимый, и патроны для ружья, и снедь в дорогу.

– Что еще можешь? – спрашивают охотники.

– Все могу, – отвечает Онгудай. – Шубу могу, ковер вышить могу, сумку, ремни, даже обувь могу изготовить. А вот на охоту не могу. Не умею я убивать, да и не хочу.

В первый раз такое у степного народа. Чтобы мужчина охоту не любил. Неправильно как-то. Ведь не баба какая Онгудай.

Пошли к шаману.

– Рассуди, что делать. Мужик бабьим делом занимается. Но так, что глаза от его работы отвести невозможно. Такая красота. И в употреблении очень хороши его изделия.

И показали его сумки, пояса, чуни.

Шаман начал свой танец.

– Бом, бом, бом, – понеслось над степью. – Бом-бом-бом, бом-бом-бом.

Кружится шаман в танце. Летают ленты от бубна. Звенят бусины.

Задремывать ходоки начали.

И видят сон.

Какой-то необычный город. Большие высокие юрты стоят. Как будто одна на другую поставлены. Цветов много. Зелени много. Как в степи ранней весной. И вдруг большая светлая юрта. Без верхнего полога вроде. Свет струится. Прямо падает. А по стенам сумки, ремни, ковры знакомые. Все работы Онгудая.

И много людей ходит. Смотрят, восхищаются. Руками трогают.

Красиво, ничего не скажешь.

Очнулись ходоки.

Шаман сидит, трубку курит.

– Поняли, охотники? Великий человек ваш Онгудай будет. Весь мир про него узнает. Пусть шьет. Не смейтесь над ним больше. Ему дар особый дан. Редкий.

Поселок Онгудай теперь знают очень многие. Едут сюда, чтобы на красоту полюбоваться, рисунок ковра перенять или плетение особое на поясе кожаном.

Мастера давно уже нет, а искусство его живет, радует.

Бабушка замолкает. Лезет в свой сундук. Достает кожаный пояс. Яркими камнями он вышит, голубой ниткой окаймлен.

– Мой свадебный. Сам Онгудай подарил. Моей последней внучке завещан. Ведь здесь вся история моей семьи. Вот эта бусина – отец. Эта красная – моя мама. Вот этот бирюзовый завиток – я в девушках. Вот тут мне предсказание, сколько детей будет, как жизнь пройдет. Все сбылось. Я уже старая совсем, а пояс только краше стал. И много чего еще рассказать может.

– А главное, – завершает бабушка, – не обязательно всем охотниками быть, если сердце на другое ремесло откликается.