Богатый - Анатолий Величковский

— Вот, ты думаешь, будто бы у тебя горизонт расширился, — перебил словесный понос повествователя Игнат.

— Безусловно, — уверенно воскликнул Сенька.

— Так знай же, что он наоборот у тебя сузился до ширины тех дорог, по которым ты мчался. Ваши все впечатления сводятся к бегущему навстречу шоссе. Вы все одержимые. Вы все под наркотиком быстроты, собак давите, людей давите, сами убиваетесь. Сколько ваши поездки стоят!? Мертвых собирай, раненых лечи, дороги вам строй, полицию для вас содержи, да еще и какую полицию: на вертолетах. Вы стоите черт знает сколько! На эти деньги можно содержать миллионы лошадей. А поезда вполне достаточны для того, чтобы ехать далеко.

— Шутишь, Игнат! — Воскликнул Сенька, — ведь это же прогресс, культура!

— Да, конечно, если это культура… ты прав, — согласился Игнат, делая саркастическую улыбку.

— Помилуй, конечно, — пожимая плечами, сказал Сенька и, переводя разговор на другую тему, спросил:

— Ну, а ты, что поделываешь, отдыхаешь!? Тут в общем положение неплохое, но удобств пожалуй еще мало. Места дикие.

— Я работаю на ферме, а не отдыхаю. У нас другой мир, другая культура, — отмахиваясь от осы, ответил Игнат.

— Как может быть другая культура? все культуры теперь одинаковы, даже папуасы и те культивируются. Да уж не стал ли ты монахом!? Может быть, христианство хочешь возродить? — С этими словами Сенька начал присматриваться к мозолистым рукам Игната, к его костюму. Глаза у него стали нахальными. Сенька чувствовал свое превосходство. Свою неотразимость.

— К сожалению, я не христианин, благодаря тому, что не могу любить людей. Но в нашем обществе есть и христиане.

— Я это понял сразу. Автоматически люди, не видящие блага в прогрессе, должны быть ненавистниками человечества. Как можно не ценить достижений! Я, например, хотя и атеист, люблю человечество. Мы живем и работаем на благо людей. Вся наука построена на любви к человеку.

— Как же ты любишь!? — спросил Игнат. — Вот ты описывал мне с восторгом, как ты всех на дороге обогнал. Это ради любви что ли? Нет, брат, у меня больше логики в моей нелюбви. За что их любить? За то, может быть, что отравили реки, моря, уничтожили деревья, уничтожили всех животных, изобрели телевизоры, которые учат разврату, держат толпу в лапах сатаны. Тут, как видишь, дорогой мой, есть за что ненавидеть, а любить не за что.

— Да, это есть, существует, но все это чепуха по сравнению с тем, что нам дается. Животные, деревца без них можно еще лучше жить. Вот я благодаря науке и технике провел великолепно свои каникулы. Мы стали быстрыми, всезнающими, труд сведен почти до нуля.

— Вернее будет, однако, сказать: мы стали ядовитее скорпионов, обжорливее акул, мы запутались в сетях проводов, радиоволн, мы умираем, и нас, словно скот, тащат в могилы на машинах с быстротой сто в час. — Сенька хотел прервать Игната, но Игнат вошел в азарт и продолжал чистить человечество на все корки: — Сколько пилюль ты поглощаешь? Сколько раз тебя кололи во все места, чтобы искусственно поддерживать в тебе твой разум, твою энергию, твою тупо тлеющую жизнь. Разве ты спишь без снотворного? Разве ты не болен язвой? Разве у тебя не черные легкие? Разве ты хоть раз в жизни задумался о своем назначении? Разве ты хоть раз в жизни помолился? Разве ты не чувствуешь, что каждую секунду может взорваться водородная бомба, и все полетит вверх тормашками? И ты думаешь, что за все это я должен благодарить? Мой лучший друг полагает, что за все это нужно всем вашим техническим советникам и ученым прописать всенародную порку.

— Это ты уж слишком хватил! — с этими словами Сенька в раздражении чрезвычайном вскочил, бросил монету на стол и вылетел из кабачка бомбой.

XV

Среди чашек, бокалов, крошек и пятен на скатерти стоял транзистор в чехле с ремешком и пряжкой. Богатый задумчиво крутил кнопки. Голоса каких-то людей, словно поджариваясь на сковородках, потрескивали, то громче, то тише. Рявкнуло и еще раз, и еще раз. Затараторило: быстро, быстро, на языке незнакомом Богатому. Невеста и сестра смотрели на перстень Богатого. Крупный бриллиант пускал лучики.

Вдруг в соседней зале грянул джаз. Так и не успев в мировом пространстве уловить подходящей волны, Богатый резким поворотом кнопки прекратил истерику своей игрушки.

— Глянь-ка, что они там затеяли!? — обратился к невесте Богатый.

— Пусть она сходит, — указала она на сестру, — мне не хоцеца.

— Нет, ты ступай, — приказал жених.

Вынув из сумки зеркальце, невеста подправила голубой помадой губы, взяв другую помаду, намазала ресницы красным, под глазами пустила зеленый цвет. Отставив зеркальце, она внимательно присмотрелась к своему лицу. Спрятала зеркальце, встала, покрутила разноцветными кудряшками. Надувные туфли с ангелом и чертом беззвучно донесли ее к двери. Приоткрыв дверь, она тут же притворила ее и промолвила: — купсиски тансюют. — Положив на плечо Богатого ручку, она зевнула, уселась ему на колени и еще не совсем закончив зевок предложила: — пойдем спать, мне хосеца в кловатку.

— Тебе всегда в кловатку, — передразнила сестру младшая сестра.

В голове у Богатого сидел другой транзистор. Вместо электрических батареек эту машинку приводили в движение три вещи: коммерция, желудок и половая энергия. Невеста старалась пустить в ход эту последнюю. Поерзав на коленях, она решила добавить еще и поцелуй с тем, чтобы жених сделался мягче и послушнее. Но так, вдруг целоваться новой модой запрещалось. Полагалось сначала спринцовкой убить бациллы у себя во рту, так же как и во рту партнера. Когда она уже спринцевала свой рот, Богатый сказал:

— Я хочу танцевать.

— Отклой лот! — крикнула невеста, целясь спринцовкой.

Но Богатый, закрыв рот рукой, спихнул ее с колен и сказал:

— Убирайся со своей спринцовкой, это будет потом.

— Мне такое обсество не по нутлу, там хамы тансюют, — попробовала еще одно средство невеста.

— Раз я не брезгаю, тебе и подавно не следует брезгать. Ты не можешь, а я если захочу, могу купить себе любой титул, могу сделаться бароном, графом, князем.

— Богатый, сделайся князем, — запищала сестра.

— Дураком нужно быть! — Прикрикнул Богатый на девчонку.

— Посему дуляком? пли сем тут дуляк? — все еще держа спринцовку наготове спросила невеста.

— Богатство, роскошь, кутежи, траты на любовниц, разводы привели аристократов к концу их царства, — ответил Богатый, выпучив глаза, в которых появился зеленый огонек.

— Ну и сто? Это зь не месает теперь, — слюняво прошепелявила невеста.

— Ты думаешь не «месает», сама ты не «месает». Посмотри, дуреха, на то, что происходит: возьмем хотя бы куплетистов! Они все чертовски богаты, они кутят, имеют дорогих любовниц, постоянно меняют жен. И что же? кроме восторга эти дела других чувств не возбуждают. В чем же тут секрет? Кумекаешь? Вижу, нет, не можешь сообразить. И все народы об этом даже не думают. А почему? А потому, что новые обладатели капиталов выдают себя за демократов.

— Богатый, ты очень умный! — воскликнула девчонка.

— Пошли! — сказал Богатый. Сестра взяла Богатого под руку, Богатый обнял невесту за талию. В таком положении тройка вошла в зал.

Джаз оборвался. Танцующие застыли, словно духи, которых застал ненароком полуночный бой часов.

В зале находился корреспондент, посланный редакцией газеты за новостями о Богатом. Увидев настоящего Богатого воочию и в недалеком расстоянии, корреспондент выскочил на стул и бахнул зажигательную речь:

«Господа!» — завопил он истошным голосом. «Внимание! Внимание! Наше скромное общество должно быть благодарно! Вот он: Сам Богатый, окруженный девицами, которым следовало бы показываться на экранах телевизоров, посещает наш бал! Это демократ, который взялся за перекраску негров в белый цвет. Все расы станут одноцветными. Пропадет вражда. Дороги для автомобилей расширятся, и их станет в сто раз больше. Качество автомобилей улучшится. Телевизоры будут передавать не только цвет предметов, из них запросто будут в наши дома выходить артисты и разгуливать по комнатам. Богатый стоит за прогресс и делает все возможное и невозможное для того, чтобы этот прогресс двигался вперед и вперед без конца!»

Публика взволновалась. Долгое ура смолкло только тогда, когда Богатый поднял руку.

— Тронут, благодарю! — сказал он, прикладывая к сердцу ладонь.

Оркестр грянул с новым воодушевлением.

Сестра вцепилась в Богатого. Все замелькало, завертелось: пестрые юбчонки, лица, прически, туфли, розовые пятки девиц.

Надутые подошвы слишком высоко подбрасывали Богатого. Воздух провинции расстроил здоровье Богатого. Забитый насморком нос при первом же скачке выпустил бульбу. Богатый полез в карман за платком. Подошвы, продолжая делать свое дело, постепенно уменьшали прыть, но все же поймать в платок нос Богатому долго не удавалось. Высморкавшись наконец, он снова не рассчитал, взлетел и пошел чесать вприпрыжку. У сестры не было надувных подошв, поспевать за кавалером ей было трудновато, в этом помогала ей легкость тела и детский задор. Глядя на эту пару, публика решила, что это новая мода требует так скакать. Чтобы не ударить в грязь лицом, все стали подражать, но без специальной обуви исполнение нового танца было затруднительным.