Тайна Вселенской Реликвии - Владимир Маталасов

– Ну что, стучимся или идём напрямик? – спросил Саня у друга, когда они подошли к калитке дома.

– Только – вперёд! – воскликнул Кузя, решительно отворив дверь калитки, и направился в сторону строения, увлекая за собой Саню. Остапенко уже захлопывал за собой калитку, когда неожиданно был выбит вновь за её пределы стремительным напором метнувшегося в его сторону Кузиного тела. Поскользнувшись, он не устоял не ногах и упал, распластавшись вместе с Малышевым на снегу. И только теперь Саня увидел: по протоптанной в снегу дорожке, со стороны дома, на них мчалась огромная овчарка и, подбежав, остановилась в одном-полутора метрах от них. Не успели друзья даже приподняться на локти, как собака угрожающим рычанием и пугающими выпадами, снова уложила их в снег. И так несколько раз, пока на пороге дома не появилась женщина, видимо, хозяйка дома, привлечённая звуками, доносившимися со двора.

– Альфа! Сидеть! – приказала она собаке, и та послушно уселась на задние лапы, показав свою бездонную пасть с огромными клыками и высунув длинный, красный язык.

– Вам кого надо, ребятки? – приветливо обратилась женщина к потерпевшим.

Те, ещё не полностью овладевшие собой, растрёпанные, с растерянным видом, уже поднимались с четверенек, оба в белых пятнах прилипшего к одежде снега.

– Нам бы, тётенька, Митю Сапожкова! – срывающимся голосом проблеял Саня, с опаской поглядывая на грозного зверя.

– А-а-а, так вы, наверное, те самые Саня и Кузьма, о которых мне Митя все уши прожужжал! – всплеснула руками хозяйка.

Друзья, словно по команде, утвердительно кивнули головами в знак согласия.

– А он дома? – спросил Кузя.

– Митя-то? Ну конечно же дома. Куда ему деваться? Да вы проходите.

Но друзья продолжали стоять по стойке «смирно», не решаясь сдвинуться с места.

– Альфа! Ко мне! – последовала команда.

Овчарка, важно, повиливая хвостом, прошествовала к дому. За ней, отряхиваясь от снега и на ходу поправляя шапки, проследовали и друзья.

– Кто же так гостей встречает? И не стыдно тебе? – пожурила хозяйка собаку, погрозив ей пальцем.

– Здравствуйте! – поприветствовали гости хозяйку, приближаясь к порогу дома.

– Здравствуйте, мальчики! А я – Митина мама и зовут меня тётей Любой.

В свою очередь поторопились представиться и друзья.

– Ну вот и познакомились, – подытожила Любовь Матвеевна.

– Вы нас уж извините, пожалуйста, что без приглашения, – как-то бессвязно стал оправдываться Саня. – Всё гадаем, куда бы это Митя мог подеваться, и не показывается. Дай, думаем, проведаем его: может захворал, или ещё что.

– Ну и правильно сделали, что пришли, – согласилась с ними Митина мама. – А то залёг в своей мастерской, как медведь в берлоге, и целыми днями на свет Божий не появляется. Может быть вам удастся вытащить его оттуда, да встряхнуть маленько.

– А можно его позвать? – спросил Кузя.

– Конечно можно! Гена!.. – крикнула она в приоткрытую дверь.

Некоторое время спустя послышались неторопливые шаги и лёгкое, мужское покашливание. В дверях показалось лицо Митиного отца: Кузя сразу его признал.

– В чём дело, Люба? – переступая порог и с любопытством разглядывая ребят, поинтересовался он.

– Да вот, Митю пришли проведать его товарищи: Саня с Кузей.

– А-а-а! – улыбаясь, воскликнул хозяин. – Как же, наслышан о вас, наслышан. Ну, будем знакомиться: меня Геннадием Акимовичем величать, или просто – дядей Геной.

– Сходи-ка, дядя Гена, да покличь своего сына, – наставительно-шутливым тоном обратилась Любовь Матвеевна к мужу. – А вы, мальчики, проходите в дом, чего зря на морозе стоять.

Ребята неловко топтались на месте.

– Спасибо, тётя Люба, но мы уж лучше тут подождём, – тактично отклонил предложение Саня.

– Ну что ж, вам виднее. Дядя Гена сейчас приведёт Митю, подождите малость. А я вынуждена вас покинуть: обед у меня там варится, подгореть может. Так что уж не обессудьте, – с сожалением в голосе произнесла она мягким, домашним голосом, и скрылась за дверью.

Утро действительно выдалось безветренным и морозным. Хотя на дворе и стояла ясная, безоблачная погода, но в воздухе, наполненном бодрящей свежестью и белесоватой, призрачной дымкой испарений, кружились редкие, крупные снежинки, словно просеянные сквозь невидимое, небесное сито. С ветки древней сосны, стоявшей неподалеку от дома, с оглушительным карканьем вспорхнула большая ворона, стряхнув на шапки и плечи друзей нарядное убранство великана.

Откуда-то со стороны донеслись негромкие голоса и торопливые шаги, сопровождаемые похрустыванием сухого снега под тяжестью ног приближавшихся. Из-за угла дома вынырнул, как всегда, улыбающийся Митька в сопровождении отца. Оба, обутые в валенки, в накинутых на плечи телогрейках, они направились в сторону гостей.

– Ну вот и привёл вам партизана, принимайте по эстафете, – пошутил Геннадий Акимович. – А я, пожалуй, домой пойду: студено что-то на дворе.

– Где ты столько времени пропадал, барбос? – справился Остапенко у Мити после взаимных приветствий и рукопожатий. – Уже скоро и каникулы кончаются, а ты, как сквозь землю провалился. Какой же ты после этого товарищ?

Мите стало как-то неловко и он с виноватым видом стоял, переминаясь с ноги на ногу, так как, по сути дела, ответить ему было просто нечего: уж больно он увлёкся своими проблемами, ушёл в себя и за своими делами забыл даже, что существует окружающий его мир, а вместе с ним и его друзья.

– Ну что, Кузя, – подмигнув тому, спросил Саня, – накажем предателя?

– Ой нака-ажем!

Ребята со всего лёту поддали Митьку своими плечами и тот, от неожиданности потеряв равновесие, грузно примостился в сугробе, вздымая вокруг своей фигуры фонтан снежной завесы.

– Будешь в другой раз знать, как друзей забывать! – торжествовали друзья. – Ну, хватит сиднем сидеть, давай, вставай.

Митька сидел в сугробе, как в кресле с высокой спинкой. Только голова его была слегка откинута назад, как-то неестественно, немного набок, глаза закрыты.

– Вставай! Кому говорят? – повторил Саня, но уже с некоторой тревогой в голосе. – Чего разлёгся?

Но Митька упорно молчал и не хотел двигаться с места. Руки и ноги его были слишком неудобно раскинуты, а одна нога даже подогнута под себя. Ребята, как по команде, обратили внимание на отсутствие признаков жизнедеятельности, которая обычно, особенно на морозе, сопровождается выделением клубов пара, образующихся при дыхании. Ребята не на шутку испугались.

– Митя!.. Что с тобой?.. – надрывным голосом воскликнул Кузя, бросаясь к бездыханному телу товарища.

Он стал тормошить его, а потом бить ладонью по щекам, придерживая другой рукой за подбородок. Но под этими ударами голова лишь безвольно моталась из стороны в сторону.

– Пульс, Кузя, пульс! – весь бледный, дрожа то ли от холода, то ли от нервного переживания, подсказал Саня, сам не в силах сдвинуться с места.

– Что – пульс?

– Пульс пощупай, говорю!

– Хорошо, сейчас. А пока я буду щупать, натри ему лицо снегом, – простонал Кузя, но видя, что тот в нерешительности всё ещё чего-то медлит, слёзно попросил: – Ну скорее же, Саня, миленький! Да три, как можно сильней…

Не успел Кузя докончить предложения, а Саня – поднести к лицу потерпевшего первый комок снега, как оба они вдруг очутились в крепких Митькиных объятиях, по обе стороны от него. Тот спокойно, как ни в чём ни бывало, сидел между своими «спасителями» и с обескураживающей улыбкой поглядывал то на одного, то на другого.

– Ну, как я вас? Кто кого наказал?

– Дурак! – наконец-то придя в себя, с негодованием в дрожащем голосе, вымолвил Кузя, высвобождаясь из Митькиных объятий и вставая на ноги.

– Вот и я говорю: дурак, он на то и дурак, чтобы умного дураком обзывать, – не остался в долгу Сапожков.

Как бы там ни было, в скором времени была заключена мировая, после чего в спокойной, дружеской обстановке прошёл обмен впечатлениями от школьных каникул.

– Куда пойдём? – спросил Сапожков, – в дом, или ко мне в мастерскую?

– Спросил тоже! – донеслось в ответ. – Конечно – в твою мастерскую, а куда же ещё?

– Митя! – Из двери, окутавшейся густыми парами тёплого, белесого воздуха, исходившего из сеней, показалось лицо Митиной мамы. – Что же это ты друзей своих на холоде держишь? Веди их скорее домой, ведь перемёрзнете все.

– Я им сначала мастерскую хочу показать. Ты иди, мам, мы попозже подойдём.

– Только не особо увлекайтесь, – обратилась она больше к сыну, чем к его товарищам, – чтобы обед не прозевать.

Откуда-то вынырнувшая Альфа, принялась обнюхивать незнакомцев. Ребята, как могли, старались увернуться от неё, то изгибаясь дугой, то резко вскидывая ноги.

– Ми-и-итя! А она нас укусить хочет! – пожаловался Малышев.