Гитлерленд. Третий Рейх глазами обычных туристов - Эндрю Нагорски
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кое в чем Гитлер оказался очень точен: многие немцы действительно были «в полном замешательстве» – как из-за ухудшающейся экономической ситуации, так и из-за растущего раздражения на склоки берлинских политиков в формирующихся и распадающихся правительствах. «Немцы жутко устали от всего, – писал Эдгар Моурер. – Исполнение договоренностей не привело к восстановлению страны. Русский большевизм не выглядел привлекательно. Война не выглядела возможным вариантом. Но и продолжать текущее жалкое существование было просто невозможно». Все социальные классы презирали свое правительство. Чарльз Тайер, работавший в американском посольстве в Берлине и до, и после Второй мировой войны, указывал, что Веймарскую республику отказывались поддерживать не только крайние правые, большой бизнес и бывшие военные. «Недовольны были и большинство профессоров – самые влиятельные люди в Германии, где ученая степень по важности уступала лишь офицерскому званию, когда речь шла о социальном положении, – писал он. – Большинство из них открыто глумились над мелкими веймарскими социалистами, среди которых редко встречались доктора хоть какой-нибудь науки». Их студенты, добавлял он, разделяли это презрение к правительству, которое винили в унизительных потерях германских территорий после Первой мировой войны. А когда случилась Великая депрессия и рабочие перспективы стали исчезать как дым, люди «массово бросились в нацистскую партию».
Моурер настаивал, что неверие в либеральную демократию распространилось даже на тех, кто должен был бы стоять на её страже. «Самой примечательной чертой либеральной немецкой Республики была малочисленность в ней либеральных республиканцев», – писал он. Веймарские правительства не только терпели многочисленные «патриотические» частные армии, но и применяли их, чтобы давить восстания левых. Штурмовые отряды Гитлера, они же SA, они же коричневорубашечники, а также их элитные части SS, сформированные в 1921 г., были совершенно не уникальным явлением.
В начале своего пребывания в Германии Моуреры как-то возвращались ночным поездом после выходных в Восточной Пруссии. Их внезапно разбудили громкие вопли. Поезд остановился на маленькой станции, вошли двое, включили свет в том же вагоне, где пытались заснуть Моуреры и другие пассажиры, потом открыли окно. С платформы на них кричал какой-то человек в плаще военного покроя с узким кожаным поясом, и у него был «голос как у охрипшего сержанта», вспоминала Лилиан Моурер. Она встала и выключила свет, но один из молодых людей бесцеремонно включил его обратно, щелкнул каблуками и вернулся к окну. Эдгар предупреждающе приложил палец к губам, показывая, что лучше им не перечить. Впоследствии он объяснил ей, что люди эти «принадлежали к тайной армии, которую правительство терпит, но не признает».
Однако к концу 1920-х гг. политически усилился именно Гитлер – которого поддерживала частная армия, не очень-то секретная. И когда экономический кризис наступил всерьез, нацисты от него очень выиграли. В сентябре 1930 г. на парламентских выборах они получили 107 мест из 577 – огромное достижение после всего 12 мест за два года до того. Из 35 миллионов немцев, пришедших голосовать, почти 6,5 миллиона проголосовали за партию Гитлера, сделав её мгновенно второй по размеру партией в рейхстаге после социал-демократов. В 1928 г. всего 800 тысяч немцев отдали свои голоса за нацистов. Гитлер, как казалось, мог теперь на самом деле положиться на «легальные методы» прихода к власти, как он и говорил Виганду. Корреспондент Hearst опять совершенно правильно почуял источник важных новостей, когда отправился брать это второе интервью.
Американцы, жившие в Германии, прекрасно видели, что нацистское движение набирает силу. Студентка по обмену из Беркли Энид Кейес прибыла в Берлин осенью 1931 г., чтобы учиться в Берлинском университете. 30 октября она вместе с Ларсом Мехнертом, младшим сыном немецкой семьи, у которой она проживала, отправилась на нацистское мероприятие на большом крытом спортивном стадионе. Её поразило количество полиции, выстроившейся снаружи на случай беспорядков, а также то, что она увидела внутри. «Стадион был забит народом, старики и молодежь, все – приверженцы Гитлера и программы национал-социалистов», – писала она в Калифорнию своей матери. Заметив, как быстро нацисты вышли из забвения и стали крупнейшей оппозиционной группировкой, она добавила, что девушки с красными коробками ходили там собирать деньги для бедных или попавших в тюрьму нацистов. И люди щедро делились мелочью.
Больше всего Кейес впечатлила сама атмосфера мероприятия. «Шум, скандирование, музыка – все было как на футбольном матче, – писала она. – Но чувства, стоявшие за этим, были гораздо более глубокими и прочными, чем у субботней толпы фанатов. Сердцем и душой немцы болели за политическую судьбу своей страны. Замираешь, когда видишь, как толпа встает в едином порыве под звуки труб, возвещающих о появлении гитлеровских флагов, – и вооруженные бойцы маршируют к своему месту на платформе». Толпа приветствовала коричневорубашечников нацистским салютом, «от нацистской песни с захватывающим мотивом чуть не срывало крышу стадиона». Хотя Кейес не поняла большую часть речей, для понимания настроений толпы переводчик был не нужен. Она написала своей матери, что «молодой Ларс» пришел домой с новыми нацистскими значками и флажками. «Как и вся молодежь Германии, он – активный член партии», – сделала она вывод.
Американцы не просто наблюдали подъем нацизма как зрители: он напрямую влиял на их жизнь. Эдгар Моурер рассказывал историю тринадцатилетнего американца, которого называет просто Артуром. Мальчик учился в иезуитской школе в Берлине и однажды зимой 1931 г. задал отцу вопрос:
– Папа, а как ты относишься к национал-социализму?
– Я о нем не думаю, – уклончиво ответил отец, прекрасно понимая, на какую опасную почву ступает. – Национал-социализм – это чисто немецкое дело, которое нас с тобой не касается.
Но Артур не сдавался. Несколько дней спустя он задал вопрос иначе:
– Папа, а если бы ты был немцем, ты стал бы национал-социалистом?
Отец тогда поинтересовался, с чего вдруг такие вопросы.
– Понимаешь, почти все мои друзья – национал-социалисты, – объяснил Артур. – Я хочу быть вместе с ними. Если ты не с ними, то пропускаешь много чего интересного.
Отец расстроился и объяснил Артуру, что католические епископы осуждают нацистов.
– Как дети-католики могут быть членами запрещенной организации?
– Не знаю, папа, – ответил Артур. – Вот, могут. А если ты не национал-социалист, то ты в школе никто. А я иностранец. Как ты думаешь, я могу все равно вступить в партию?
Моурер далее рассказывает, что Артур так никуда и не вступил. Но к 1932 г. половина учащихся в его классе открыто поддерживала партию Гитлера. Несмотря на усилия иезуитов по предотвращению политизации класса, даже буйные мальчиковые игры теперь отражали актуальные баталии взрослых. Одной из самых популярных игр была «врезающиеся колесницы». Подражая сценам
