Упраздненный ритуал - Чингиз Абдуллаев

— Да, — почти с отчаяньем выкрикнул Магеррамов, и сам испугался собственной смелости, — да, он мне помог тогда. Он веем помогал.

— Всем помогал, — задумчиво повторил Дронго. Он подошел ближе, взглянул в глаза Магеррамову, положил свои руки на его и очень тихо спросил:

— Сколько вы ему заплатили?

Магеррамов дернулся, но Дронго крепко держал его за руки.

— Нет, — крикнул испуганный Магеррамов, решивший, что его собираются арестовывать. — Я не убивал, честное слово! Это не я. Мы с ним вместе учились… — он чуть не плакал. — Я дал ему десять тысяч, — выдавил наконец Фазиль, — десять тысяч долларов.

Дронго отпустил руки Магеррамова и отошел от него. Потрясенный Ахмедов смотрел на Дронго, ничего не понимая.

— Откуда вы узнали про деньги? — невольно спросил майор.

— Я не узнал, я догадался, — вздохнул Дронго. — Мой отец всю жизнь работал в правоохранительных органах. О нем до сих пор ходят легенды. Так вот, он говорил мне, что времена изменились. Больше никто не помнит ни дружбы, ни чести, ни совести. Могут в знак уважения сделать одолжение на сто рублей. Сто первый уже хотят наличными. Я вспомнил эти слова отца. Видимо, Керимов помогал не только своему бывшему однокласнику и получал за это неплохие комиссионные. Верно, Магеррамов?

— Все так живут, — пролепетал Магеррамов, уже понявший, что никто не собирается его обвинять.

— Ты за всех не говори, — разозлился Ахмедов, — если ты жулик, это еще не значит, что мы все такие, — добавил он по-азербайджански, чтобы Вейдеманис не понял.

— Где вы были в момент убийства? — спросил Дронго.

— Спускался вниз, — вздохнул Магеррамов, — кто мог подумать, что все так случится.

— Никого из своих одноклассников не видели?

— Видел. Кажется, Свету Кирсанову. Она, почему-то, поднималась наверх. Дронго и Ахмедов переглянулись.

— Кого еще? — спросил Дронго.

— Больше никого. Когда свет выключился, я повернулся, чтобы вернуться в основное здание. Прошел по коридору. Там полно молодых ребят было, все смеялись, шутили. А потом свет включили, вернее пробки поменяли. Я как раз вышел к подсобке. Увидел, как оттуда выходят наш директор и сторож. Потом они закрыли дверь, и я вернулся в конференц-зал. Оттуда меня позвали к вам.

— Ясно, — сказал Дронго, — у меня больше вопросов нет.

— Кто мог это сделать? — спросил Ахмедов, — как ты думаешь? Мы хотим знать твое мнение.

— Не знаю, — снова занервничал Магеррамов, — из наших никто. Нас всех проверяли на детекторе.

— Когда тебя проверяли, ты больше всех нервничал, — напомнил Ахмедов, — мне кажется, и в банке у тебя не совсем чисто. Нужно будет тебя проверить.

— Уже проверяли, — сразу сказал Магеррамов, — и ревизия была. У нас все в порядке.

— Поэтому ты больше всех волновался? — насмешливо спросил Ахмедов. — Ладно, иди отсюда и не болтай.

— Позовите Свету Кирсанову, — попросил Дронго на прощание.

Когда Магеррамов вышел, Эдгар задумчиво сказал:

— Я думал, что такие люди совсем перевелись. В нем все еще живет страх перед системой.

— Во-первых, здесь система сохранилась, — напомнил Дронго, — и даже наоборот, усилилась. Раньше сотрудники правоохранительных органов хоть чего-то боялись. Партии, начальства, Москвы. Сейчас во многом полный беспредел. А во-вторых… Ты знаешь, мой любимый русский писатель — Чехов. Мне всегда нравились и его рассказы, и его повести. Добрые, ироничные, мягкие. Его выстраданные пьесы с массой нюансов. Но с одной его фразой я категорически не согласен. Он писал, что можно выдавить из себя по капле раба. Так вот — раба выдавить невозможно. Нужно родиться свободным человеком. И только так.

— Разрешите? — в класс вошла Кирсанова. При ее появлении Дронго оглянулся, а Вейдеманис и Ахмедов невольно поднялись со своих мест.

— Здравствуйте, — кивнул Дронго, — проходите, пожалуйста, и садитесь.

Она прошла мимо него и села на стул. Женщина, очевидно, сознавала, как ее появление мобилизует мужчин. Она посмотрела на вскочивших Вейдеманиса и Ахмедова и улыбнулась.

— Вы хорошо знали погибшего? — решил сразу исключить лирику из их общения Дронго.

Кирсанова невольно напряглась. Обычно с ней мужчины начинали ворковать, а у этого человека в голосе был слышен металл. Или ее красота на него совсем не действует? Она внимательно посмотрела на Дронго.

— Естественно, хорошо. Я с ним училась в одном классе. Мы были очень дружны.

— Но сидели вы с Габышевым за одной партой. С ним вы тоже дружили?

— Вам уже рассказали про меня гадости, — она недовольно пожала плечами, — пусть говорят. Все девочки мне завидовали, не любили меня. Так до сих пор и осталось. Да, я дружила и с Габышевым, близко дружила. Очень близко. Если вы спросите, были ли у нас интимные отношения, я вам тоже отвечу. Будете спрашивать?

— Не буду. Меня больше интересует погибший Керимов. У него были враги?

— А вы знаете человека, у которого нет врагов? — усмехнулась она. — Наверняка были. Игорь был прокурором, а на этой должности друзей бывает мало. В основном знакомые и враги.

— Вы мизантроп, — сказал Дронго, глядя ей в глаза.

— Какая есть. Не притворяюсь.

— Нам рассказали, что три года назад во время восхождения Рауф Самедов и Владимир Габышев поспорили друг с другом из-за вас. Это правда?

— Господи, ну и люди. Это тоже успели рассказать. Наверно, правда, раз говорят.

— Правда или нет?

— Ну, правда. Они действительно поспорили. Только разве Рауф умел спорить? У него всегда были такие печальные глаза. Мы однажды костюмированный бал устроили, и все надели маски, так я его тогда по глазам узнала. А у Вовы глаза были другие…

— Не печальные?

— Нет, конечно. Глаза победителя. Как у вас. Когда видишь глаза мужчины, сразу понимаешь — лев он или заяц. Большинство — зайцы, ну а некоторые — шакалы.

— Будем считать, что я понял вашу звериную классификацию, — пробормотал Дронго, — но мне непонятно, почему вам не нравятся глаза победителя. По-моему, это нормально для мужчины.

— Нет, не нормально, — они смотрели друг другу в глаза. Она выдержала его взгляд. — Такие мужчины бывают одиноки, — прошептала Светлана, — с ними рядом не бывает женщин. Они им не нужны. Такие мужчины самодостаточны. Только у Вовы глупая самодостаточность, он считает себя красивее и умнее других, а у вас, очевидно, — от сознания вашей силы. Вы ведь не женаты, верно?

Дронго отвел глаза и посмотрел на Вейдеманиса. Тот усмехнулся.

— Женат, — вдруг сказал Дронго с огромным удовольствием, — и моя жена ждет ребенка.

— Возможно, я ошибаюсь, — сказала Светлана, — только бедному Игорю от этого не легче.

— Скажите нам, Кирсанова, где вы были в момент убийства? — решив, что пора вмешаться, спросил Ахмедов.

— Прошла в конференц-зал. Нас как раз сопровождали сотрудники полиции. Я еще подумала, что иду с эскортом полицейских. Мы были вместе с Лейлой Алиевой. Когда погас свет, мы потеряли друг друга, а потом вы нас сюда позвали, и я узнала об убийстве Игоря.

— Вы замужем? — уточнил Ахмедов.

— Это имеет отношение к убийству Игоря? — спросила она. — Нет, я не замужем. Разведена, у меня дочь.

— Чем занимается ваш муж? — Ахмедов поднялся и подошел ближе, словно хотел заявить свои права на эту красивую женщину.

— Он был режиссером в ТЮЗе. Сейчас работает в какой-то коммерческой структуре, точно не знаю.

— А сами вы где работаете?

— В английской фирме. Ее филиал открылся у нас два года назад. Они занимаются полиграфическими услугами. Их офис в старом городе, в Ичери-шехер.

— Совместная англо-бельгийская фирма, — вспомнил Ахмедов, — она арендует целое здание. Кем вы там работаете?

— Кем я могу работать? Секретарем директора по связям. Мистера Сервиса.

— Это его фамилия? — не поверил Ахмедов.

— Да. Мистер Джордж Сервис.

— Сколько вы получаете? — подозрительно спросил Ахмедов.

— Много. И налоги плачу большие. Или вы хотите, чтобы я платила еще больше? Ахмедов сконфуженно посмотрел на Дронго, потом прошел на свое место. У этой женщины язык, как бритва.

— Вы знаете английский? — спросил Дронго, чтобы дать ей возможность успокоиться.

… — Знаю, — кивнула она, — не в совершенстве, но неплохо.

— Интересная работа? — тихо спросил Дронго, подходя к ней.

— А как вы думаете? — она скривила губы. — Тоже мне, апостолы цивилизации. Ни один из приехавших сюда англичан не читал и десятой части тех книг, которые читали мы. Про Уэллса и Моэма они даже не слышали. Я уже не говорю о других. Им это не нужно. Для них главное — бизнес. Кто такой Гофман, не знают. Про братьев Гримм никогда не слышали. Такое ощущение, что их растили в инкубаторах.

— У вас, очевидно, работают не самые лучшие интеллектуалы.