Дорога в никуда. Книга вторая. В конце пути - Виктор Дьяков

Допив чай, Ратников принялся, было, мыть посуду.

– Я сама, – отставила его жена.

Он послушно отошел, посмотрел на нее в профиль. Она перехватила его взгляд.

– Что смотришь, старая стала? – в вопросе прозвучал отголоски затухающей ссоры.

– Ну, что ты, – как бы извиняясь, ответил Ратников.

– Что стоишь, иди отдохни, – по-прежнему достаточно неприязненно говорила Анна.

– Некогда, на поверку скоро идти надо, – вновь виновато, давая понять, что готов помириться, сказал Ратников.

– Зачем тебе идти, ведь и так весь день дома не был?

– На днях новый комкор едет. Людей морально приготовить надо. К тебе в магазин, тоже, наверное, зайдет. Ты там уж не очень.

– Не бойся, не стану же я ему жаловаться, что у меня муж два десятка лет по «точкам» мотается и семью тут гноит, – «обнадежила» Анна.

– Ну вот, опять ты начинаешь, – Ратников болезненно сморщился.

– Ладно не кривись, не люблю смотреть на тебя такого, – Анна подошла к нему, положила руку на плечо, подошла совсем близко, касаясь его… Это означало полное примирение.

Ратников благодарно посмотрел на жену и задал стопроцентно «выигрышный» вопрос:

– Тяжело тебе со мной?

– Когда как. Вчера убить готова была, а сегодня вроде легче, живи пока. С потомками я измучилась Федь, а ты вон в работе весь, дома почти не бываешь. С Игорем никакого сладу, а тебе хоть бы что, – уже по домашнему мягко, то ли журила, то ли жаловалась Анна.

– А что случилось, по учебе вроде все нормально у него, только вот по сочинению тройку получил?

– Совсем, гаденыш, не слушается. Сегодня опять без шапки из школы приехал, жарко ему. Вот заработает менингит. Я все руки об него отбила – ему хоть бы что, а ремень он прячет. И еще… Помнишь, я тебе говорила, что он с какой-то девочкой переписывается, со своей бывшей одноклассницей из Люберец? Так вот, он оказывается не только с ней, ему еще одна пишет, я вчера письмо перехватила. Допросила паршивца, сначала отнекивался, потом признался, что еще с одной там познакомился, только уже не с одноклассницей, а с семиклассницей, ну то есть сейчас она в восьмом, ее дом недалеко от дома Веры. Прямо не знаю, что и думать. Запретить что ли ему это донжуанство, рано еще, сейчас об учебе думать надо, – как-то неуверенно не то спросила, не то предположила Анна.

– Ну, это я тоже не знаю, – в свою очередь развел руками Ратников. – Да пускай переписывается, в таких делах, сама знаешь, запретами ничего не добьешься…

– Как пусть, ладно бы с одной, а то ведь сразу с двумя…

14

Игоря словно подменили после годичного пребывания у тетки в Люберцах. Не находящие применения материнские чувства Веры оказались настолько велики, что она чуть вконец не испортила парня, безмерно балуя его и все позволяя. Учиться он стал заметно хуже и не оттого, что в новой школе строже спрашивали. Просто значительную часть времени там Игорь проводил не за уроками, как при родителях, а в знаменитых люберецких подвалах-качалках, где до умопомрачения занимался атлетизмом, ну и свою «лепту» внес возникший у него интерес к девочкам.

Новая городская жизнь Игоря отличалась от прежней «точечной», как небо от земли, но он удивительно органично и легко в нее вписался. Во многом помогла разносторонняя физическая закалка. Отец с малых лет старался привить ему любовь к занятиям спортом. Они вместе по многу километров наматывали на лыжах зимой и весной, благо снег на горных склонах вблизи «точки» лежал до середины апреля. Летом нередко выезжали на водохранилище и там подолгу плавали. Перед крыльцом их квартиры были врыты столбы с перекладиной, на которой привык крутиться Игорь. Уже в бытность Ратникова командиром дивизиона возле ДОСов заливали небольшой каток, где Игорь научился отлично кататься на коньках и неплохо владеть клюшкой. В поселковой школе он всегда выделялся своей спортивностью. В Люберцах же вообще физическую силу в 80-х возвели в ранг культа. Потому, когда Игорь впервые появился в новой школе к нему первым делом на перемене подошел парень из его класса и предложил побороться на руках. К удивлению многочисленных зрителей «новенький» легко одолел соперника. Тогда за честь класса решил постоять другой парень, явно покрепче. Игорь «заломил» его, и правой, и левой. За несколько первых дней он переборолся со многими девятиклассниками, и только один из них, первый силач, устоял – борьба закончилась вничью. Таким образом, Игорь в новой школе сразу произвел фурор, ведь все кто его «вызывали» давно и регулярно «качались» гантелями, штангой и имели внушительные на вид мускулы, и вдруг какой-то долговязый и не слишком могучий на вид новичок их всех укладывает. Как это объяснить? Видимо все дело тут в природных задатках и нормальной здоровой жизни, большая часть которой проходила на свежем горном воздухе, которой до того жил Игорь. Ну и, конечно, немалую роль сыграла разносторонняя общая физическая подготовка, которую не заменит никакая однообразная накачка мышц в душном и тесном подвале.

Таким образом, Игорь завоевал авторитет среди новых одноклассников. Они и привели его в свою «качалку». Здесь Игорь впервые увидел разборные гантели и тренажеры для накачки отдельных групп мышц. Иные местные парни занимались тут по многу лет, некоторые даже в ущерб своему здоровью, бессистемно, недозированно, да еще и без достаточно калорийного питания дома. Все это иногда приводило к внутримышечным кровоизлияниям и сердечным болезням. Игорь с удовольствием окунулся в этот мир. Обладая отменной физической «базой» и имея отличное питание у тетки, он легко переносил нагрузки и стал быстро набирать мышечную массу. К сожалению, с учебой в новой школе все пошло не столь успешно. Здесь было не принято хорошо учиться, особенно среди парней завсегдатаев «качалок», и Игорь волей-неволей стал скатываться на тройки. Тетя Вера, мягкая и добрая, не могла заменить мать, которая обычно жестко, иногда и с помощью отцовского ремня лечила «троечную» болезнь сына.

В Люберцах у Игоря появились новые друзья. Их крепкая спайка, готовность прийти друг другу на помощь очень импонировали ему. С другой стороны он не понимал их конечную цель. Ведь они «качались» не для того, чтобы добиться успехов в спорте, или восхищать мускулами девчонок на пляже. Им, детям в большей части ничего не добившихся в жизни родителей-пролетариев, сила нужна была для самоутверждения. Игорь не мог проникнуться их ненавистью к москвичам, особенно ко всякого рода панкам, хиппи, рокерам, металлистам и к прочей, как они выражались «накипи». Себя они именовали «люберы». Если бы Игорь попал в Люберцы в детском возрасте, возможно, он бы тоже принял идеологию «люберов». Но он к 15-ти годам уже имел хоть и довольно аморфное, но в общем вполне определенное собственное толкование жизни. В сознании Игоря, жившего до того в лоне своей семьи, не познавшего в «зародыше» стадного ясельно-детсадовского коллективного воспитания, да и в поселке, в школе проводившего только учебное время… Для него казались дикими взаимоотношения в семьях своих новых друзей. Здесь дети, как правило, в грош не ставили родителей, особенно отцов, более того некоторые их презирали. Бывая в квартирах и домах приятелей, он наблюдал, что тамошние внутрисемейное общение часто пестрит матерными «переборами», причем от отцов не отстают и матери, в том же духе им отвечают не только сыновья, но и дочери. Игорь, конечно, не впервые слышал матерщину, и в поселке, и в казарме ее было предостаточно. Знал он и что отец частенько матерится в казарме. Но дома он себе этого никогда не позволял, не говоря уж о матери. И еще одно «открытие» сделал там же в Люберцах Игорь. Ему показалось, что тамошние матери и даже отцы побаиваются своих «накачанных» сыновей. Это вообще не укладывалось в голове Игоря. Неужто, эти бугаи могут не только выматерить, но и поднять руку на своих родителей? Он все время пребывавший под жестким материнским контролем, привык ей повиноваться, более того, никогда не воспринимал наказание, даже побои как нанесение какой-то обиды, подсознательно уверовав, что мать имеет на это полное право. Правда, родители его новых товарищей часто являли собой довольно неприглядное зрелище. Отцы, или вообще отсутствовали, или были пьяницами, рабочими низшей и средней квалификации, матери заморенные и уработанные на всевозможных вредных производствах, на которых иной раз было противно смотреть. Впрочем, таковых родителей Игорь видел и среди своих одноклассников в Новой Бухтарме. Но там почему-то дети даже таких родителей не презирали и не стеснялись. Почему? Может потому, что здесь рядом Москва, где люди жили совсем иначе, и там многие родители могли обеспечить своим детям иное качество жизни, на порядок выше? Лично у Игоря вопрос, должны ли дети уважать своих родителей никогда не возникал, он считал это само собой разумеющимся. Он привык гордиться как своим отцом, всесильным хозяином дивизиона, так и строгой, красивой даже в домашнем халате матерью. А главное, он видел, что его семья это единый монолит, и он считал себя неотъемлемой частью этого монолита.