История Кубанского казачьего войска - Федор Щербина

Таким был пластун сороковых и пятидесятых годов, законченный тип черноморца стрелка и разведчика. В печати нередко можно встретить мнение, что пластун первоначально был создан в Запорожской Сечи и перешел к ее наследнице Черномории в готовом виде первообраза, как и многое другое, созданное своеобразным строем Запорожья. Мнение совершенно ошибочное. Нет сомнения, что некоторые общие черты у пластуна и у запорожца всегда можно найти. Но пластун — произведение Черноморского казачьего войска, родился, крестился, вырос и исторически возмужал в Черномории, под влиянием тех военных условий, в которых находился этот край. Поэтому ему присущи своеобразные черты местного происхождения и склада — военная техника и организация.

Живя товариществами и производя поиски за черкесами партиями, пластуны имели свои обыкновения — право выбора молодых казаков и право на самостоятельные разведки, производимые на собственный риск и страх. Часто ближайшее даже начальство не было посвящено во все тонкости пластунского предприятия. Нескольким человекам, зашедшим на земли неприятеля, да еще такого, как черкесы, не от кого было ждать помощи в случае беды. Тут требовались собственные силы и изворотливость, иначе на каждом шагу пластуну грозили или смерть, или плен. И среди пластунов действительно вырабатывались замечательные воины и личности. Терпение и отвага при поисках, стойкость и неустрашимость в случае встречи с врагом, изворотливость, хитрость, при необходимости обмануть противника, прекрасное знание местности и умение при этом пользоваться ее выгодами, меткий рассчитанный выстрел, привычка щадить врага при случае и держать в то же время его в почтительном отдалении от себя — все это налагало особый, весьма своеобразный отпечаток на деятельность и поступки черноморского пластуна, делало его в глазах черкеса особенно опасным противником. Черкесы не подозревали, что своими мелкими набегами и борьбой они вызвали к жизни этого противника.

Нередко бывали случаи, когда пластуны пробирались ночью в черкесские аулы, подмечали здесь приготовления к набегу, уводили скот или лошадей, подслушивали разговоры при знакомстве с языком и, выведавши все, что требовалось, пробирались снова тайком на Линию. Сколько-нибудь заметные движения и сборища черкесов в одном каком-либо месте поэтому редко когда ускользали от наблюдательности пластунов. Застигнутые на месте поисков неприятелем, пластуны почти никогда не давались в руки противникам, как бы многочисленны ни были эти последние. Выбравши позицию, что не составляло для них никакого затруднения, так как пластун каждый шаг делал, соображаясь с характером местности и под прикрытием ее, — пластуны или отстреливались, или просто молча делали засаду. Парализовавши таким образом первый натиск со стороны черкесов, пластуны заботились о дальнейшем отступлении. Попадалась вблизи «хмереча», т. е. такая чаща, через которую, по выражению черноморцев, «гусь даже не может продраться», — пластуны прятались в нее, и тогда черкес-всадник по необходимости должен был прекратить преследование. Находились ли невдалеке плавни и болота — и там были у пластуна свои «задние ходы», а для всадника опять-таки становилось немыслимым дальнейшее преследование. Прикрывал ли засевших пластунов кустарник, камыш или просто бурьян — и тут отступающие находились: выставив шапки или башлыки напоказ, пластуны в то же время «ползком» проходили, что называется, под самым носом неприятеля, занимали другую более выгодную позицию, или же совсем скрывались из вида преследующих, пока эти последние не догадывались об обмане. Во всех таких случаях пластуны выказывали замечательный ум и находчивость, и часто одни и те же проделки безнаказанно повторялись на глазах горцев по несколько раз, потому что каждый раз пуля пластуна держала горца в почтительном отдалении от места засады. А пластуны были замечательные стрелки, не уступавшие в меткости выстрела американским героям Купера и Майн-Рида. Хорошим стрелком пластун делался, впрочем, не только от борьбы с горцами, но и благодаря охоте за дикими зверями. Все свободное от поисков за черкесами время пластуны употребляли на охоту за кабанами, козами, оленями, волками и пр. Здесь, добывая для себя вкусную пищу, они преимущественно и приучались к меткой стрельбе, так как и здесь плохой выстрел, напр., в кабана грозил смертью или увечьем. Пластуны поэтому требовали умения хорошо стрелять и от поступавших к ним новичков, при двух необходимых при этом качествах — хладнокровии и терпеливости. Вообще на своеобразном типе пластуна отразилась ярче, чем на других казаках, вся сумма тех условий, под влиянием которых сложилась военная жизнь черноморца на Кубани, и само собой разумеется, что борьба с черкесами тут стояла на первом плане.

Можно сказать, что в половине пятидесятых годов, т. е. ко времени Крымской кампании союзных войск против России, тип черноморского пластуна вполне сложился. Пластуны имели свою боевую организацию, свои технические приемы в военном деле, свой особый военный быт, свою даже историю. Но на страницы военной истории они попали благодаря только участию в военных действиях под Севастополем в 1854 и 1855 годах. Здесь черноморские пластуны сразу были поняты и оценены по достоинству военными авторитетами. Но здесь они применяли на деле то, что дал им Кавказ и что сложилось уже у них в систему, в «пластунское искусство», при длительной борьбе с черкесами.

При защите Севастополя участвовали собственно два пластунских батальона — 2-й под командой полковника Головинского и 8-й под командой полковника Беднягина. Здесь на долю пластунов выпала самая трудная аванпостная служба, которую казаки выполняли с редким самоотвержением и искусством, очень характерным именно для пластунского строя и приемов. Пластуны прибыли в Севастополь 10 сентября 1854 года, а 11-го уже участвовали в фланговом движении наших войск к Бахчисараю для занятия позиций по р. Каче, 13 же октября часть их участвовала в сражении при взятии четырех неприятельских редутов близ Балаклавы. Это было первое крупное сражение, в котором пластуны резко выделились из рядов русских войск по своим боевым приемам и обратили на себя всеобщее внимание. Меткие и рассчитанные выстрелы их из лучших по тому времени нарезных штуцеров расстраивали и осаживали неприятельских стрелков. Пластуны, как стрелки и застрельщики, не нашли себе равных противников. Тут же они выказали и свою кавказскую сноровку при столкновении с кавалерией. В то время как 120 пластунов, наступая против одной из батарей в качестве застрельщиков впереди цепи Владимирского пехотного полка, рассыпались в лощине, покрытой мелким кустарником, — на них был двинут полуэскадрон лучшей французской кавалерии. Французы с обнаженными саблями поскакали на пластунов в карьер, ожидая, вероятно, встретить обычный прием построения противника в каре. Но пластуны, согласно своим кавказским приемам, не стали скучиваться и приняли неприятеля врассыпную. Присевши на одно колено, каждый из пластунов выстрелом с колена снимал с лошади мчавшегося на него всадника. Оставшиеся в живых французы, не сдержавши лошадей, пронеслись в промежутках между пластунами, окончательно расстроились и растерялись, немногим из них удалось ускакать назад. Тогда бросился на пластунов другой полуэскадрон, но и его постигла та же участь; французы частью были истреблены, а частью взяты в плен. И при этом оказалось, что оба раза пластуны не потеряли ни одного убитого; немногие из них только слегка были ранены. Так помогла им кавказская военная сноровка, выработанная в борьбе с черкесами.

Но настоящее поле деятельности черноморских пластунов было под стенами Севастополя. Так как при осаде Севастополя боролись две многочисленные армии на очень близком расстоянии одна от другой, то передовая аванпостная служба здесь была самой тяжелой и опасной. С каждым днем неприятельские траншеи подвигались все ближе и ближе к городу, возводились новые батареи, велись мины, — и за всем этим приходилось следить пластунам там, где это входило в линию их расположения.

Чтобы воспрепятствовать неприятелю в работах, — из Севастополя на спорные пункты высылались русские войска, выходившие за нашу артиллерийскую линию, а впереди этих войск в свою очередь действовали пластуны. Таким образом, пластунская служба была здесь, так сказать, передовой в передовых рядах. Этого мало. Высылавшиеся на передовые позиции войска переменялись и обновлялись, а пластуны бессменно находились на боевых позициях и служили постоянным авангардом для сменявшихся войск. «По мере того, — говорит генерал Попко, — как осаждающие подвигались ближе и ближе к Севастополю, как боевое поле между воюющими сокращалось, передовая служба пластунов становилась все труднее. Они устраивали свои ложементы менее, чем на половину ружейного выстрела от неприятельских стрелковых закрытий и батарей, так что смена, засевшая в ложементы ночью, не могла выйти из них до следующей ночи, а иначе была бы мгновенно перебита. Даже под покровом ночи смены достигали ложементов не иначе, как ползком. Зато пластуны держали в том же безвыходном положении неприятельских стрелков. Особенно же наловчились они метить в амбразуры, лучше сказать, во всякие отверстия неприятельских батарей, и убивать артиллеристов, чем значительно облегчали трудное положение наших батарей, засыпаемых сильнейшим, подавляющим огнем неприятельской артиллерии огромных калибров».