Фантастика 2025-51 - Антон Лагутин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но интересовало меня другое.
Золотые серьги с яркими, как летний закат, оранжево-алыми гранатами, огранёнными в форме капель – и небольшое кольцо-печатка с прозрачно-чёрным камнем.
– Вот и они, – пробормотала я, прикасаясь к ним кончиками пальцев. – Вещи, которые были с моими родителями в минуту смерти.
Из шкатулки словно бы доносился запах гари… всего лишь иллюзия, порождённая тяжёлыми воспоминаниями, разумеется.
Серьги выглядели массивными, однако оказались совсем лёгкими; замок на одной из них действительно не открывался, точно две части механизма сплавились друг с другом, а камни сидели в креплениях непрочно. Однако на металле я не заметила ни пятнышка, ни отметины – вероятно, украшения всё же почистили, прежде чем отдали на хранение. И кольцо-печатку тоже: она лежала на ладони словно осколок льда, тяжёлая и холодная. Изнутри на ободке чётко просматривалась заглавная буква «Р».
«Клеймо ювелира?» – пронеслось в голове.
Впрочем, точно это знал только отец.
Шкатулку я взяла с собой в кофейню, чтобы не терять время, возвращаясь домой. Мы и так изрядно опоздали. Гостей, конечно, с утра было немного, и служанка с кухни – кажется, мисс Астрид – вполне справлялась. Однако в «Старое гнездо» всё же приходили не к ней… и даже не всегда за кофе.
Но сегодня я была не лучшей собеседницей.
До самого вечера мысли неизменно возвращались к злополучной шкатулке, а, точнее, к кольцу и к серьгам. За шесть лет воспоминания сгладились, боль притупилась, и порой казалось даже, что смерть родителей ранила моё сердце не так уж сильно. Ведь всё произошло так внезапно! Сначала непросто было поверить, осознать, как много отнял у нас тот пожар, а потом леди Милдред начала всерьёз учить меня, как вести дела, и её уроки не оставляли ни минуты на размышления.
А спустя четыре года ушла и она сама; тяжесть нового горя сперва ощущалась неподъёмной, невыносимой, но жизнь не оставляла иного выхода, кроме как распрямить плечи и идти вперёд, покуда хватает сил.
Потом изменилось слишком многое. Я стала видеть сны; встретила Эллиса; не единожды находилась на грани смерти… и полюбила, да. Теперь же мне предстояло вернуться – пусть и мысленно – в те тёмные, безнадёжные времена, когда беда только-только подбиралась к порогу.
Предчувствие боли, как известно, бывает страшнее самой боли.
– Что-то вы нынче витаете в облаках, – проворчал Георг, ставя передо мной чашку с горячим шоколадом.
– Разве что в грозовых, – пробормотала я.
Уже стемнело, но гости пока и не думали расходиться, и мне удалось лишь ненадолго ускользнуть на кухню, чтобы отдохнуть от шума. Где-то вдалеке слышался смех Мэдди; Мирей напевал себе под нос, украшая пирожные, предназначенные уже для завтрашнего утра.
– То-то у вас лицо мрачнее некуда, – раздался знакомый голос. – С таким только преступников запугивать на допросе – выйдет получше, чем у вашего маркиза, не к ночи он будь помянут… Кстати, насчёт запугивания – я вполне серьёзен. У меня даже есть кандидатура на примете. Что скажете?
Невольно я улыбнулась, оборачиваясь; Эллис, кажется, был в хорошем настроении, хотя и успел вымокнуть где-то по дороге – наверное, попал под спорый летний дождь.
– Скажу, что вы умеете развеять тучи одним своим появлением, – ответила я тепло.
– Спасибо, конечно, но про запугивание я не пошутил, – невозмутимо сообщил Эллис, проходя по кухне и выхватывая то ягоду из миски, то шоколадную конфету с подноса. – И с удовольствием сообщу вам детали за чашкой кофе. Или за двумя.
– За двумя. И, разумеется, с пирогом, – серьёзно кивнула я.
– А у вас есть? – расцвёл он тут же.
Что-то определённо не менялось с годами – это было прекрасно.
Очень жизнеутверждающе.
В итоге с кофе и пирогом мы устроились в комнате без окон, примыкающей к выходу: на кухне продолжить беседу было бы неразумно из-за любопытных служанок, а в зале мне пришлось бы сперва уделить внимание ла Рону, который снова ссорился с миссис Скаровски и нуждался в арбитре для разрешения спора.
Загадка же о «кандидатуре на запугивание» между тем объяснилась просто: речь шла о свидетельнице-гипси.
Зельда, оказывается, очень близко к сердцу приняла ту историю, где Мэдди воткнули в подол иглу. Всё-таки Эллис – Илоро, как звали его гипси из столицы – был для неё благодетелем, спасителем младшего сына, словом, почти что частью семьи. А значит, и его невесту она сразу же заочно полюбила.
– Уж и ругалась Зельда, когда услышала про иголку, – усмехнулся Эллис, качая головой. – Это ведь и впрямь какое-то зловещее проклятие, которое в ходу у гипси. Ну, на Мадлен она взглянула издали и удостоверилась, что никакого сглаза с порчей на ней нет. Сказала: «Живёт она под птичьим крылом, а перья у той птицы железные, от них-то всё и отскакивает». Чушь какая-то… Да и неважно, – спохватился он. – Что-то меня слишком далеко унесло в сторону. Помните, я тогда всё же отловил старуху-гипси и посадил её за решётку на несколько дней? Думал, она сдаст нанимателя? Так вот, ничего не вышло. Старуху пришлось отпустить – обвинять её было не в чем, не в порче же, право слово… А Зельду это задело за живое. Она её сама отыскала и поговорила с ней по-свойски. Уж не знаю, чем они друг дружке пригрозили, но Флори – так зовут ту неприятную особу, кстати – пообещала рассказать всё, что знает. Правда, поставила одно условие.
И он сделал паузу.
Я, признаться, за несколько мгновений успела придумать с десяток невыполнимых просьб, перепугаться, рассердиться… но затем вспомнила тоскливый и яростный взгляд Абени, и это неожиданно меня успокоило: перед лицом большой беды или великого страха неприятности помельче всегда меркнут.
– И какое же? – осведомилась я, делая глоток остывшего, загустевшего шоколада.
Напиток немного горчил, но самую капельку – как раз, чтоб вкус не становился приторным.
– Хочет, чтоб её как гостью приняла графиня, – ответил Эллис, не увиливая. – Этой Флори, видите ли, в детстве нагадали, что её жизнь-де развернётся к лучшему, когда ей сама графиня при всём честном народе чашу вина поднесёт. Чушь полнейшая, разумеется… Вам не обязательно соглашаться, думаю, ещё немного – и мы с Зельдой эту нахалку разговорим без всяких условий.
Сперва подобная наглость меня