Людовик XIV - Франсуа Блюш

Если министры Его Величества показывают в самый разгар войны, в самые тяжелые годы конца царствования Людовика XIV, что обязанности, которые они выполняют в силу занимаемой ими должности, не мешают им быть людьми сердечными и проявлять на деле, конкретно свою чувствительность и гуманность, то государство в целом, частицей которого они являются и которым они руководят, государство, где царствует и о котором заботится их король, также становится более отзывчивым и гуманным. Каковы бы ни были недостатки этого государства и какие бы злоупотребления ему ни приписывали в разных областях (в частности, в том, что касается религии), при Людовике XIV, благодаря ему, лично его настоятельной воле и привычке вникать в мельчайшие подробности, мы имеем дело с государством, которым управляют люди, а не деспоты, не роботы; с государством, где правила устанавливаются для разных людей (белых, черных или краснокожих), а вовсе не для каких-то безликих сообществ; и правила эти создаются с помощью определенного словесного оформления, благожелательного, а иногда просто трогательного.

Разумеется, «интересы государства превыше всего»{63}, но здесь речь идет не об этатизме, не о коллективизме, не о каком-то бездушном монстре, не о абстрактной идее. У короля и у его сотрудников имеется определенное представление о государстве. Оно не тираническое, не идеологическое, оно является христианским наследием, но как бы озарено восходящими лучами века Просвещения.

Институционное государство

Административная монархия, смоделированная Людовиком XIV, сочетается с прогрессом и с осознанием необходимости организовать во Франции государственную службу. Комиссары, оффисье служат «королю и государству», служат монарху и обществу. И так поступать их убедил король. Если бы за 54 года своего правления ему удалось сделать только это — сформировать агентов власти, его царствование уже можно было бы назвать великим.

Не изменив первоначальную структуру нашей формы правления, которая представляет собой сочетание коллегиальных форм и весьма автономных министерских департаментов, Людовик XIV сумел, уже в 1661 году, установить равновесие между центральными институтами и найти определенный стиль управления. Это равновесие не является застывшим, оно не устойчиво. Стиль этот не стереотипный, он может изменяться и адаптироваться. В течение царствования — с 1661 по 1715 год — по воле монарха, в силу изменения обстоятельств, в зависимости от личности разных министров, от времени и необходимости равновесие менялось, изменялся стиль. Людовик XV и Людовик XVI и даже уже регент не смогут сохранить в неприкосновенности наследство. Регент все изменил по-своему, и он это сделал, чтобы в первую очередь угодить своим сторонникам и из демагогических соображений. Людовик XV внешне вернется к формам 1715 года, как если бы для него форма имела большее значение, чем содержание. Людовик XVI будет попеременно переходить от узкого консерватизма к бесконтрольной «реформомании» и в обратном направлении. Все будет происходить так, как если бы преемники Великого короля пользовались механизмом, не познакомившись предварительно со способом его употребления. Но Людовик XIV не виноват, если его совет и его способ управления министерством, созданные, чтобы быть пригодными триста лет, почти полностью погибли уже в 1789 году.

Что же касается людей, которые были призваны к руководству страной, то Бурбоны XVIII века сохранят представителей традиционных династий (до 1780 года — неизбежных Фелипо), или посчитают целесообразным снова повысить шпагу в ущерб мантии, или менять генерального контролера каждые пять лет. Жизненный опыт и дальнейшее развитие событий покажут, что в этом отношении они также не поняли своего знаменитого предшественника. Недостаточно иметь в своем распоряжении какого-нибудь Фелипо, чтобы организовать хорошую административную службу; вероятно, нужен еще Людовик XIV, чтобы извлечь из этой службы максимум пользы. Недостаточно какого-нибудь Орри или какого-нибудь Машо, чтобы заменить Жан-Батиста Кольбера; опять-таки будет не хватать Людовика XIV, чтобы заменить на троне Людовика XV. Все это не значит, что Людовик Великий был незаменим. Это значит, что его секрет еще далеко не раскрыт, не разобран, не проанализирован. Людовик XV и Людовик XVI окажутся хранителями безжизненного музея, где никогда не смогут реставрировать обветшавшие картины, где никогда не поменяют местами художественные экспонаты и не обогатят коллекцию удачными приобретениями. Эффективность правления Людовика XIV, его успех мы измеряем сегодня относительным неуспехом правления его преемников. Иностранные монархи эпохи Просвещения, те, которых называют «просвещенными монархами», окажутся в политическом отношении умнее, чем Бурбоны — их современники. Они возьмут то, что было самым основным в стратегии Людовика XIV, пренебрегая формами и деталями, чтобы преодолеть конкретные препятствия, стоящие на пути модернизации их стран. Они станут ему подражать, упрощая, и добьются успеха, перенося его опыт на свою почву и адаптируя его к местным условиям. В первую очередь они возьмут на вооружение эмпиризм Людовика XIV. Ведь эффективность правительства зависит не от того, что в него войдут пять государственных секретарей, а не четыре, и не от того, что генеральному контролеру будут оказывать поблажки за счет, например, канцлера. Успех политики нельзя объяснить только тем, что формы высшей французской администрации были очень привлекательны в период между 1661 и 1715 годами. Эта политика являлась плодом работы целой команды, и эффективность ее была результатом динамичной деятельности ее руководителя и того доверия, которое он сумел внушить своим сотрудникам.

Если бы нужно было сформулировать кратко тот принцип, которым руководствовался Людовик XIV при управлении государственной службой, можно было бы предложить следующий: не революция, не реакция, а ловкий и гибкий реформизм. У него эмпиризм проявляется во всем: в сохранении устаревших институтов, в осторожности, с которой он вводит новые структуры. У него прагматизм везде, как он будет везде у Фридриха II Прусского, как он будет везде у Екатерины II в России. В самом деле, Людовик XIV был первым просвещенным деспотом (правда, деспотом он проявил себя только в вопросах религии).

Устаревшие, вялые, анахроничные институты существуют еще в 1715 году в достаточно большом количестве — их будет так же много в 1789 году, и это поставят в вину королю Франции! Их великое множество, они явно паразитарные, определенно уснувшие, и создается впечатление, что король об этом нисколько не заботится. Президиалы (гражданские и уголовные суды — Примеч. перев.), эти высшие суды бальяжей, перестали выполнять роль трибуналов; коннетаблия, или юрисдикция маршалов Франции, выглядит во Франции XVIII века так, как выглядел бы рыцарь, сражавшийся в Азенкуре, если он оказался посреди Галереи зеркал в Версале. В юрисдикции, как и в управлении, Франция и французы 1715 года вполне могли бы обойтись без финансовых бюро, а их около тридцати. Эти службы должны были заниматься тальей, государственным имуществом, надзором за путями сообщения, мостами, дорогами, но компетентные чиновники — в первую очередь интенданты — постепенно захватили самые выгодные функции. В Париже финансовая служба насчитывает более тридцати оффисье, в то время как и двенадцати вполне хватило бы, чтобы выполнить тот же объем работы.

Но задача намного сложнее, чем она нам представляется сегодня. Старый режим вообще и Людовик XIV в частности проявили большую мудрость, тонкое чутье, такт и интуицию, отдав дань уважения старым общественным порядкам. Сохранив коннетаблию, король, Мишель Летелье и маркиз де Лувуа получили возможность предоставить огромные права прево армий и военным советам, не меняя старых порядков. Предоставлением больших привилегий казначеям Франции (казначеи Парижа были возведены с 1705 года в ранг дворянства первой ступени) делалась попытка скрыть от общественности, — а она была более прозорливой и впечатлительной, чем мы себе представляем, — что интенданты расширяют область своей компетенции в ущерб финансовым бюро. Президиалы (если их не упраздняли) давали возможность жителям средних городов иметь работу, быть судьями, служащими в судебных ведомствах; они способствовали развитию местной торговли, созданию сети гостиниц, найму прислуги; они сдерживали отток населения в большие города и в Париж. При старом режиме учреждения не существуют сами по себе, не существует чисто правового государства; а существуют только частные случаи, только учреждения, руководимые людьми и призванные решать (хорошо или плохо) проблемы людей.

Когда король решается на какую-нибудь революционную меру, он старается сделать так, чтобы она не произвела революцию в головах его подданных. Парижское полицейское наместничество, созданное в 1667 году как внушающий доверие «Совет полиции», начало действовать в полную силу только в 1674 году, то есть только через семь лет после своего основания. Полицейский наместник останется вплоть до революции в подчинении министра Парижа. В иерархии Шатле он скромно будет занимать третье место (после прево Парижа и судьи по гражданским делам). До самого 1789 года полицейскому наместнику придется делать вид, что он признает себя подчиненным парламенту — и, в частности, королевскому прокурору — в том, что касается парижской полиции. Король не освободил его от конкурирующих учреждений — бюро города Парижа и финансового бюро. И тем не менее тот же самый генеральный наместник полиции — в 1715 году это Марк Рене де Вуайе де Полми, маркиз д’Аржансон, будущий хранитель печатей Франции — является таким же могущественным де-факто, как министр по делам протестантов. Он также пользуется привилегией «работы в связке», то есть привилегией непосредственной работы с Его Величеством. Если нововведения Людовика XIV имели успех, а нововведения Иосифа II в XVIII века потерпят неудачу, то это потому, что первый — более умный, чем его подражатель, — никогда не удовлетворялся улучшением содержания, всегда думал и о форме. Позолотить пилюлю, приправить сахаром горькое лекарство — это искусство великих государственных деятелей. Эти лабораторные сравнения оправданы, потому что Людовик XIV также заимствовал профессиональные выражения: не называл ли он свое управление «ремеслом» короля?