История Масуда. 1030-1041 - Абу-л-Фазл Бейхаки

случайно таким образом. Был некий ученый муж по имени Мас'уд, происходивший из рода Мансура, однако он расходился в мнениях с этим Кази. Все, что сочинялось в таком роде, он сберегал. Когда в Герате поднялось восстание, сей благородный законовед покинул свою родину и, странствуя, добрался до Арслан-хана, сына Кадыр-хана, который был властителем Туркестана. Там он пробыл много лет, окруженный большим вниманием и уважением, потому что был человек выдающийся в науках и умении говорить поучительные речи[1391]. Когда он увидел, что дело того царства близится к распаду из-за нетерпимости и раздвоения между братьями и родичами — *разумный чует* — он попросил позволения отправиться сюда, получил [его] и приехал в четыреста тридцать восьмом году. Приятностью речи он полонил сердца знатных и простых людей этого города, был принят, приближен и снискал любовь царского собрания. По этой причине он сделался именитым и видным человеком и ныне, в лето четыреста пятьдесят первое, он сделался еще знатней, благодаря расположению к нему великого султана Абу Музаффара Ибрахима, да продлит Аллах его владычество. На этом его дело не остановится, ибо он человек молодой, доблестный и превосходный. Поскольку он мне друг полезный и надежный и поскольку я водил с ним хлеб-соль и мне приводилось участвовать [с ним] в собеседованиях, то я помянул его в сей “Истории” и соблюл условие дружбы.

Стихи, кои написал шейх Абу Сахль Завзани

*О сердце собраний, пред славой которого сгибаются шеи!

Коль призыв наш ты примешь, собутыльников скуку развеешь.

Сокруши же тоску по питью, но вино пусть ее не изгонит!

Сделай милость, явись, в собравшихся жажда свиданья горит.

Отбрось отговорки, о чистый душою, и с нами сомкнись,

Разлука с тобою — горька, а нрав твой — нам сладок.

Приди, в самом деле, тогда песнь, вино и юность придут.

Великодушие твое — настоящее море, а даровитость твоя — дождящая туча.

Взаправду, мир — темен, а твои превосходства — светило*.

Немедленный ответ Кази[1392]

*О душа собрания, счастливый, почтенный, разумом чистый!

Твой лик — сияющий образ, ум твой — верная мысль. /593/

Весь мир у тебя, и прийти бы к тебе надлежало,

Но держит пьянство меня, я не в силах на любезность ответить,

У того я остался, кто объемлет все лучшие вещи,

Если б смог разделить я себя пополам, то было б прекрасно,

Однако не в силах я это свершить, и сердце пламя сжигает.

В строках писания сего, извинение свое начертал я*.

Ответ Бу Сахля

*О сердце собраний!

Хоть ты от меня отвернулся, но я от тебя не уйду.

Все, что есть у тебя, для меня великая честь, все, чего нет у тебя, — убыток.

Лицо твое — полный месяц, выглянувший из-за туч,

Близость твоя — сад прелестный, отказ твой — лес неприятный.

Посещенья твои для меня навеки приятны:

Ты словно даешь нам юности воду,

Иль дождь низвергаешь на орошенья просящую землю,

Даже мертвого, в прахе лежащего, будто снова к жизни приводишь*.

*После того, как его обуяло опьянение, Мансур написал:

Ноги отнялись мои, когда я мост перешел.

Ежели хочешь, прими мое извинение.

Странная вещь — сей кубок вина,

Кто меры не знает ему, того он пьянит*.

Вот какие были замечательные люди. Все трое они померли, да смилуется над ними господь; придется и нам уйти. Да будет благополучно окончание дел, *ежели будет угодно Аллаху; велик он и всемогущ!*

Эмир, да будет им доволен Аллах, сел праздновать михреган двадцать седьмого числа месяца зу-л-хиджжа[1393]. Доставили много даров и /594/ обильно осыпали монетами. Стихотворцам [государь] ничего не пожаловал, а на Мас'уда Рази разгневался и приказал отослать его в Хиндустан, потому что говорили, будто он сочинил касыду и в ней давал султану советы. В той касыде были эти два бейта:

Враги твои были муравьи и стали змеями,

Скорей уничтожь муравьев, ставших змеями!

На нас не указывай боле и время не трать [понапрасну],

Ибо драконом станет змея, коль ей время дадут.

Бедняга подал прекрасный совет, хотя и сунулся не в свое дело. Стихотворцам сие не к лицу. Мутрибов [эмир] тоже не наградил, потому что в ту пору изливающая злато туча иссякла и дождила скудно. Начались споры. Жизнь пришла к концу, — такова на свете судьба людей и держав. Миновали и кончились дни михрегана.

ЛЕТОПИСЬ ГОДА ЧЕТЫРЕСТА ТРИДЦАТЬ ПЕРВОГО

В четыреста тридцать первом году первым его днем был вторник. Эмир обязал себя каждый день до открытия приема тайно совещаться до позднего утра с везиром, столпами державы и военачальниками. Беседовали о важных делах предстоящих и удалялись, а эмир садился и по сему же поводу до вечера работал. Никогда не видали, чтобы он столько трудился. Со всех сторон приходили письма, что враги тоже налаживают свои дела, что они поддержали Бури-тегина людьми, так что тот [мог] несколько раз крепко сразиться с сыновьями Али-тегина и их побил. Уже близко [к тому], что он отнимет у них область Мавераннахр. Сын Алтунташа Хендан тоже завязал дружбу с тем народом, и на Джейхуне повсюду открыли заставы. Люди начали приходить, жаждя пограбить в Хорасане. В одном письме я даже читал, что в Амуе видели старуху однорукую, одноглазую и одноногую с топором в руках. “Зачем пришла?” — спросили ее. “Я, — говорит, — слышала, что сокровища недр хорасанских будут выкапывать из-под земли, вот и пришла унести немного”. Эмир над этими вестями смеялся, но людям, понимавшим подоплеку дела, это было весьма тягостно.

Качали доставлять то, что было затребовано из Газны, прибывали добавочные войска. Бу-л-Хасан Абдалджалиль тайно совещался с эмиром, да будет им доволен Аллах, и сказал: “У нас, у тазиков, лошадей и верблюдов добавочных /595/ много. Эмир пришел с ратью и нуждается в пополнении, а мы все сделали по милости и благодаря могуществу его. Следовало бы составить список и против имени каждого что-нибудь написать”. Целью его при этом была не услуга, по злонравию и мерзости он просто хотел против имени моего наставника Бу Насра кое-что проставить.