Операция «Гадюка» - Кир Булычев

Я понял, что Кюхельбекер прав.

Мы попрощались с гарнизоном бытовки. Меня больше всего беспокоило, дойдет ли Егор до университета. Егор твердил, что дойдет. Он стыдился того, что не принял участия в сражении. Это было глупо.

Он поднимался медленно, хотя старался превозмочь боль и слабость.

— Ничего, — говорила Люся, — дома тебя быстро вылечат. Там врачи настоящие.

Егор не спорил с ней больше. Мне казалось, что он смирился с неизбежной разлукой. Мы по очереди поддерживали Егора.

Тропинка сначала шла довольно круто, но затем мы вышли на асфальт Воробьевского шоссе, и сразу стало легче идти.

Мы несколько раз останавливались отдохнуть. Впрочем, ощущение вневременья охватывало уже и меня — в сущности, куда спешить?

— Ты отлично дерешься, — сказал Кюхельбекер. — Тебя в армии учили?

— Восточные единоборства. Не слыхали?

— Это уже без меня. Но я бы хотел, чтобы ты у меня в армии вел курс. Мне нужна профессиональная армия.

— Вы хотите восстановить империю?

— Как бы она ни называлась, она все равно будет и в ней будут нужны солдаты. В этом суть человеческой природы.

По земным меркам мы шли до университета часа два. Музыкальный театр остался слева. Справа тянулся металлический забор новой территории университета.

Нам повезло.

Не пришлось топать до библиотеки. Соня шла нам навстречу, катя коляску. Одной рукой она толкала ее, в другой держала книгу, которую читала на ходу.

Первой ее заметила Люся и побежала к ней.

— Соня, Сонечка, как хорошо, что мы тебя встретили!

Соня близоруко щурилась, но потом всех узнала.

Мы стояли возле забора университета — чуть сзади вдали возвышались причудливые грани фасада Музыкального театра.

— Как понимаешь, мы по вашу душу, — сказал Кюхельбекер. — Давай сверим с тобой наши таблицы. Как поле? Есть надежда вскоре увидеть окно?

— Окно близко, — сообщила Соня. — Оно должно скоро открыться. Поэтому мы и пошли гулять. А вдруг встретим кого-то, кто спешит?

Она смотрела на Люсю.

— Спасибо, — сказала Люся.

— Нам нужно возвратиться домой. — Я показал на Егора. Вид у того был мужественный, как у генерала после Бородина.

Мы отошли к ограде, и Кюхельбекер вытащил какие-то листочки бумаги с цифрами. Примитивная система контроля здесь существовала. Соня водила пальцем по таблицам. Они сблизили головы, как заговорщики.

— Я сейчас высчитаю, когда будет следующая связь, — сказал Кюхельбекер. — Сейчас я дам тебе список того, что мне нужно. Я же тебе передам, как и прежде, драгоценности.

Он принялся составлять список.

— Неужели вы не боитесь, — спросил я, — что ветераны, если они теперь правят империей, не позволят вам остаться министром или кем-то у власти?

— Без сомнения, — сказал Кюхельбекер — Моя задача найти тех, кто поможет мне править и не обращать внимания на тех, кто будет выступать с речами.

— А мне они показались непримиримыми коммунарами, — сказал Егор.

— Теперь о бартере, — продолжал я. — Давайте ваш список, я его возьму, и мы посмотрим, что сможем для вас достать. Но в ответ мы просим не драгоценности, а возможность принять меня или кого-то еще из нашего института.

— Это нежелательно, — сказал Кюхельбекер.

— Почему?

— Пока ветераны у власти… не стоит дразнить гусей. Но как только положение стабилизируется, я тут же вам дам знать. Возвращайтесь. Мы с вами неплохо ладили.

Я знал, что никогда не буду ладить с этим комкором, хотя бы потому, что я видел, как умер Григорий Михайлович, бандит поневоле или, может быть, бандит-меломан — не знаю уж, как точнее… Уж очень хорошо Кюхельбекер умел пользоваться финкой.

По тротуару со стороны метро быстро шел нескладный маленький человечек, он махал левой рукой, а в правой нес чемоданчик, какие бывают у водопроводчиков.

— Доктор! — закричала Люся, как будто увидела лучшего друга.

Она побежала к нему.

— Леонид Моисеевич! — воскликнул Кюхельбекер. — Вот не ожидал. Как вам удалось?

— А я ушел из дворца, как только начались события, — сказал доктор. — Вы знаете, когда появляются бандиты, то в первую очередь режут масонов и евреев. А так как я единственный общепризнанный еврей в этом государстве, то я предпочел уйти. К тому же у меня есть одна идея. Я должен просить об одолжении того, кто намерен вернуться обратно.

— Вы не узнали меня, Леонид Моисеевич?

— Егор? — обрадовался доктор. — Это замечательно! Ты вернулся!

— Нет, — ответила Люся. — Я не могу этого позволить.

— Разумеется, — сказал доктор. — У нас опасно долго оставаться.

— Вы меня не поняли, доктор, — возразил Егор. — Я остаюсь здесь! Навсегда!

— Егор, ты сошел с ума! — Люся словно не сразу поняла его.

А я знал, что Егор уже решил. Порой я чувствую людей. И я чувствовал, что кто бы и как бы ни уговаривал Егора, он останется с Люсей. Даже если это означает выбор между всем живым миром и одной девушкой. Это было безумием. Я мог лишь преклоняться перед этим парнем и даже завидовать ему.

— Неразумно, — сказал Кюхельбекер.

— Значит, — спросил доктор, который ничему не удивлялся, — обратно пока возвращаетесь только вы?

— Значит, так, — сказал я.

— Тогда отойдем в сторону. У меня к вам есть сугубо конфиденциальный разговор.

Мы отошли в сторону, и никто на это не обратил внимания, потому что Кюхельбекер занимался с Соней расчетами, Люся ругала, проклинала, умоляла своего Егора, а Егор редко и почти лениво отвечал.

Доктор убедился, что нас никто не слышит.

— У каждого естествоиспытателя бывают сумасшедшие идеи, — сказал он. — У меня тоже есть идея. Как вы знаете, если человек поживет здесь больше недели, его кровь необратимо изменяет свой состав. Вы слышали?

— Да, я слышал.

— Но я не знаю, откуда возникло такое убеждение и каким образом его проверяли. Может быть, проверяли. Но вы — первый образованный человек оттуда, с которым я могу говорить. Так вот: здесь у меня, — он поднял чемоданчик, — образцы крови. Тут моя кровь, кровь Сони и Дениса. А также, простите, моча. Я надеялся, что вы попытаетесь вернуться сегодня же… Соня мне обо всем рассказывала. Я умоляю вас — немедленно отвезите нашу кровь в лабораторию и проведите анализ. Кстати, не забудьте и свою кровь — вы тоже у нас пробыли около суток. Вы меня поняли?

— Вы гений, — искренне сказал я. — Вы замечательный ученый.