Летописец. Книга перемен. День ангела (сборник) - Дмитрий Вересов

– Да ведь роман почти окончен, моя ненаглядная, – прошептал Франц. – И будет немного грустно, когда он совсем завершится, закруглится и уйдет в себя. Он больше не пустит никого из героев на свои страницы. Разве что стороннего читателя на время, как в музей. Ты не находишь, что это грустно? К тому же я слегка уязвлен тем, что не мне выпало собрать в эту ночь всех воедино, я-то и не рассчитывал на такую удачу, чтобы всех и сразу. Я-то думал, что наш дом послужит моментом притяжения, и все постепенно, примиряясь и любя, сойдутся под сенью, но… Все наши ручейки и речки, все наши течения судеб, разошедшиеся дельтой много лет назад, сами по себе слились вдруг в единый водоем. Этот праздник стал и для меня счастливой неожиданностью, – вздохнул Франц, – бесценным подарком за труды. Не этого ли я хотел?

К Сабине подошел и уселся ей на ногу Кот.

– Ах вот ты где? – сказала она и нагнулась, чтобы почесать ему загривок. – Бродяга. Бродяга. – Кот заурчал и потерся о ее колено, а Сабина сказала, обращаясь к Францу: – И все же я подозреваю, господин Гофман, что без вашей заботы кое-какие ручейки и речки могли бы и пересохнуть, прежде времени уйти в песок, иссякнуть, потеряв надежду добраться до водоема. И когда вы, господин Гофман, изнуряли меня непосильной работой, гонимый идеей создания этого семейного святилища, этого семейного магнита, должно быть, изменили свое течение и усилили мощь некие не открытые еще энергетические потоки и устремились сюда, к точке, заданной вами в пространстве и времени.

– Благодарю, утешительница, – саркастически улыбнулся Франц Михайлович и обнял Сабину за талию, склонил голову ей на плечо.

– Ты невозможен, Франц, – рассмеялась Сабина.

Яше было страшно интересно, он радовался вместе со всеми и безмерно любопытствовал, впервые в жизни увидев легендарного, известного лишь по рассказам отца дядю Франика. Но Яша также ждал еще кое-кого, поэтому, услышав звуки, доносящиеся из квартиры бабушки и дедушки, отправился в гостиную, где устроилась, оказывается, целая компания во главе с Оксаной Иосифовной. Оксана Иосифовна громко возмущалась, что дверь настежь, а в доме никого. Лишь смутные, глухие, но знакомые голоса доносятся откуда-то, а откуда – непонятно. Будто все стали невидимками или привидениями.

– Ничего подобного, мама, – весело возмутился Яша, – полон дом народу. Никаких привидений. Просто ты не знаешь, где искать. Идем-ка к столу, почти двенадцать. А что здесь, вообще-то, происходит? – удивился он, оглядевшись. Высокий полноватый тип с носом гантелью стоял, опершись на стол, покрытый чуть ли не в три слоя бумагами. Сморчок с козлиной бородкой шуршал бумагами, а второй сморчок показывал пальчиком, в какую сторону шуршать будет правильно. Четыре одинаковые девицы под руководством представительного субъекта с бриллиантом в ухе и с зеленой ехидцей в глазах прилаживали провода к ноутбуку, соединяли его со сложной периферией, со сканером, факсом и сооружением, напоминающим кофеварку. По комнате под ручку со вторым козлобородым прохаживалась страшной, жестокой, звездной, инопланетной красоты женщина в серебряном чешуйчатом гипюре до полу и поигрывала серебряной же хищно оперенной маской.

– Где твой отец?! – взвыла Оксана Иосифовна. – Он безответственное чудовище!

– Почему это я чудовище? – дурашливо удивился Вадим Михайлович, который из столовой фрау Сабины услышал знакомый голос и явился. – Я вроде бы уже не муж. Так почему чудовище?

– Он еще спрашивает! А контракты? Подписывай, чудовище! – сунула ему авторучку Оксана Иосифовна. И понесся бумажный конвейер, только мелькали парусами гербовые листочки. – Подписывай, чудовище, – стонала Оксана Иосифовна, подсовывая очередной документ Вадиму Михайловичу.

– Вот дочитаю и подпишу. Или не подпишу, – каждый раз отвечал он, в подробностях изучая бумаги. Он подписывал, и листочек летел к нотариусу Алексею Ивановичу, который заверял, шлепал печати, прошивал шпагатиком, а потом к девице у сканера, а потом к девице у факса, а девица у «кофеварки» тем временем что-то подкручивала и следила за светящимися индикаторами. Четвертая же девица держала пальчик над кнопкой «Enter» и все шептала типу с бриллиантом в ухе: «Уже пора, Жорочка? Пора кнопочку нажимать?» И вот, наконец, Пицца сказал: «Пора, Киска». «Я Зайка, а не Киска», – привычно и добродушно поправила девица. И главная кнопочка была нажата под восторженный писк всех четырех одинаковых девиц. Факс зажужжал и вскоре выдал по-английски сухое подтверждение: «Подтверждено. Файлы получены 31.12 в 8.55 пи-эм».

– Ничего не понимаю! – воскликнула Оксана Иосифовна. – Почему в восемь пятьдесят пять? Сейчас одиннадцать пятьдесят пять. Ошибка? Или это вы накрутили, Георгий Константинович? И зачем?

– Что вы, Оксана Иосифовна, – победно сверкнул бриллиантом Пицца-Фейс, – и не думал крутить. Не было пока в этом никакой необходимости. – Он улыбался насмешливо и с видом превосходства: без всякого труда, проведя для этих болванов простейшую операцию, на которую способна самая безмозглая секретарша. И по предварительной, что ценно, договоренности заработал за пять минут, фигурально выражаясь, на бочку варенья и корзину печенья. Если у клиента пятки припекает и он желает тебя озолотить, то главное, не упоминать о масштабе трудовых затрат, а то вдруг раздумает.

– Но тогда почему? – не унималась Оксана Иосифовна.

– По кочану, дорогая, – нагрубил, усмехаясь, Вадим Михайлович. – Вернее, по Гринвичу. У нас с Лондоном три часа разницы. Так что все правильно: у них там восемь пятьдесят пять после полудня.

– Ты, ты, ты, – задыхалась Оксана Иосифовна, – ты специально это устроил, чтобы помотать мне нервы, негодяй!

– Ничего подобного, дорогая. Я только сейчас и сообразил, – сам удивился Вадим Михайлович.

– А если бы сорвались контракты?! А налоги?! А неустойки?!

– Извини…

– «Безответственное чудо-о-овище»! – передразнил вновь заглянувший в гостиную Яша. – Господа, сейчас куранты бить начнут. Спешите к шампанскому. Потом будете ругаться.

– Извини, я как-то позабыл, – оправдывался Вадим Михайлович.

– Немыслимо! – не унималась Оксана Иосифовна. – А впрочем, по-нят-но, – протянула она, увидев Инну в мягко обтекающей ее шелковой голубизне, которая разыскивала Вадима Михайловича. – Где загорали, девушка?

– На Ямайке, – ответила Инна.

– Отельчик не рекомендуете?

– Отчего же? – с искренней любезностью ответила Инна. – «Кросс-роудз», реабилитационный центр для… алкоголиков. Там все такие замечательные. У меня остался адрес и телефон. Если хотите, я могу…

– Не надо. Пока не требуется, – запыхтела Оксана Иосифовна. – Но если и дальше все будут морочить мне голову и держать меня за болванку, я буду пить шампанское запоем. И закусывать черной икрой до белой горячки. И что вы тогда со мною сделаете? – обратилась она к Сене.

– Отберем икру, – пожал плечами Сеня.

– Лично я иду в волшебный шкаф, – потерял терпение Яша, – и всем советую, потому что у соседей уже бьют куранты.

– Действительно, – отметил нотариус Алексей Иванович и первым двинулся вслед за Яшей в дворницкую, через шкаф, изумленный, попал в праздник и затерялся во всеобщей радости. Впрочем, он никому не мешал. Здесь никто никому не мешал, такой уж был дом.

С последним ударом часов, искрясь бенгальскими огнями, звеня бокалами с шампанским, рассыпая поздравления и добрые пожелания, разыгралась сказка. Сказка, сказка, а не хмельной счастливый новогодний сон, осталась в памяти у всех, кого в эту ночь принесло метелью в старый, ничем особо не примечательный петербургский дом на Третьей линии Васильевского острова.

Целых три Деда Мороза, малиновый, синий и красный, появились в столовой фрау Шаде и на миг оцепенели от изумления. Должно быть, даже Дедам Морозам не снился такой праздник. За ними из шкафа выпорхнули ангелы и бабочки, снежинки и феи, прошмыгнули чертики и коты, ввалились клоуны и медведь. Они смеялись, рассыпали конфетти, стреляли хлопушками, жонглировали конфетами, весело балабонили, танцевали и втягивали в танец гостей.

Яша с Аней, надевшей маску птицы, танцевали, взявшись за руки, словно дети. И наткнулись на единственную на празднике невеселую, скованную, неподвижную фигуру. Высокий рыцарь, холодно блистая фольгой доспехов, замер на пороге и явно колебался, принимая какое-то решение.

– О! Вас лишили наследства, блистательный инкогнито? – легкомысленно бросил рыцарю Яша, и рыцарь вздрогнул. – Не переживайте, вернется сторицей! – И смеющаяся Аня с грустными глазами, скомкав после боя часов свои надежды и засунув их до времени в карман под мокрый от тайных слез носовой платок, кружась, прошлась в танце под Яшиной рукою.

Рыцарь вздрогнул, отвернулся, что-то угрюмо и расстроенно буркнув, и пошел по стеночке обходить столовую. Не хватало только, чтобы с него сейчас сбили ненароком шлем, и он предстал бы во всей красе перед развеселым отцом с его рыжей дамой, перед неузнаваемо изменившейся матушкой с ее заграничного вида кавалером. Откуда, однако, они все здесь взялись-то? И – до чего странная компания! Никита чувствовал себя чужим и потерянным. Хотелось уйти, однако и любопытство разбирало, и, кроме того, он так и не успел поговорить с Таней глаза в глаза, чем ближе, тем лучше. Вон она летает, белый ангел в низко опущенном кудрявом капюшоне. А крылья Дашка, рыжий чертенок, все-таки криво пришила.