Королев: факты и мифы - Ярослав Голованов

Тренировки собак продолжались и на космодроме буквально до дня старта. На несколько часов каждый день их сажали в контейнер. Собаки сидели спокойно. Они давно уже освоились с кормушкой, которая представляла собой некое подобие пулеметной ленты, составленной из маленьких корытец с желеобразной высококалорийной пищей. В каждом корытце была дневная норма питания. Запас пищи был рассчитан на двадцать дней. Не тяготились они и плотно облегающим тело «лифчиком», который держал мочекалоприемник. Фиксирующие цепочки, которые крепились к «лифчику» и стенкам контейнера, ограничивали свободу движений, но позволяли стоять, сидеть, лежать и даже немного передвигаться вперед-назад.

С утра 31 октября Лайку готовили к посадке в спутник, протирали кожу разбавленным спиртом, места выхода электродов на холке снова смазали йодом. Вошел Королев в белом халате. Смотрел на собаку. Она спокойно лежала на белом столике, вытянув вперед передние лапки и подняв голову, похожая на остроносеньких собак с древних египетских барельефов. Королев осторожно почесал Лайку за ухом. Медики тревожно покосились, но ничего не сказали.

В середине дня Лайку усадили в контейнер, а около часа ночи контейнер подняли на ракету. Медики не отходили от собаки ни на минуту. Стояла уже глубокая осень, и было холодно. К Лайке протянули шланг с теплым воздухом от наземного кондиционера. Потом шланг убрали: надо было закрывать люк. Правда, незадолго перед стартом Яздовскому удалось уговорить Королева разгерметизировать на минутку контейнер, и Серяпин попоил Лайку водой. Вода входила в пищу, но всем казалось, что собаке хочется пить. Просто попить обычной воды.

3 ноября второй спутник ушел в космос. Телеметрия сообщила, что перегрузки старта прижали собаку к лотку контейнера, но она не дергалась. Пульс и частота дыхания повысились в три раза, но электрокардиограммы не показывали никакой патологии в работе сердца. Потом все постепенно стало приходить в норму. В невесомости собака чувствовала себя нормально, медики отмечали «умеренную двигательную активность». Радостный Яздовский уже докладывал Государственной комиссии: «Жива! Победа!»

А ведь и правда, это была замечательная победа! Собака не просто осталась жива, когда ее подняли в космос, но жила в космосе целую неделю! Она погибла от перегрева на седьмые сутки полета. А спутник кружил еще долго, 2370 раз облетел Землю и только 14 апреля 1958 года, зацепившись, в конце концов, за атмосферу, сгорел, наградив жителей далекого острова Барбадос великолепным зрелищем яркой хвостатой кометы.

Через три дня после старта Лайки курсанту Оренбургского высшего военно-авиационного училища имени И.С.Полбина Юрию Гагарину вручили золотые парадные погоны лейтенанта ВВС. Он был совершенно счастлив, он праздновал в те дни свадьбу, он не думал ни о каком космосе...

И Хрущев тоже был совершенно счастлив: Лайка была на устах всего мира. Какое-то английское общество охраны животных попробовало было пискнуть, что, дескать, собачку-то заморили, но жалкая эта антисоветская выходка бесследно была заглушена всемирными возгласами восхищения. Под сенью двух спутников прошел праздник 40-летия Октября. Ослепительная Лайка, высунувшая несуразно большую голову из несуразно маленького спутника, украшала фронтон Центрального телеграфа на улице Горького, а иллюминация на Центральном телеграфе издавна считалась в столице как бы главной иллюминацией. В Подлипках срочно составлялись наградные списки. В конце года специальным закрытым указом звание Героя Социалистического Труда получили за спутники: Бушуев, Охапкин, Воскресенский и представитель рабочего класса Григорий Маркович Марков – старший мастер 39-го цеха. Хрущеву очень хотелось дать Золотую Звезду и Королеву, но Сергей Павлович получил ее в прошлом году за «Байкал», частить неловко было, и Никита Сергеевич ограничился Ленинской премией, тоже, разумеется, закрытой. 500 сотрудников ОКБ были награждены орденами и медалями.

Перед новым 1958 годом наступил маленький передых. То есть в том смысле, что ночевали регулярно дома и воскресенья, случалось, проводили с женами и детьми. Сейчас дорабатывали первый вариант «Объекта-Д», который из первого превращался теперь в третий спутник.

Более всего Королева в третьем спутнике интересовали солнечные батареи. Первые полеты показали, что даже лучшие аккумуляторы – это не выход. Ясно, что в будущем, когда энергии потребуется значительно больше, они уже не спасут. Солнечные батареи – это принципиальный шаг вперед. Созданные в Институте источников тока все тем же «главным космическим энергетиком» Николаем Степановичем Лидоренко, батареи эти были, конечно, очень еще слабоваты – их коэффициент полезного действия не превышал четырех процентов. Но ведь других выходов из энергетического тупика нет. Атомный реактор – штука громоздкая, тяжелая и грязная. А КПД, конечно, поползет вверх – это закон прогресса, а Королев в прогресс верил. «Практическая возможность достаточно надежного использования энергии солнечных источников энергопитания для научной аппаратуры и других целей на всех искусственных спутниках представляет исключительно важное значение и во многом определяет условия их создания», – писал в декабре

1957 года «профессор К.Сергеев», – под этим псевдонимом Сергей Павлович скрывался на страницах «Правды» – больше он нигде не печатался – до самой своей смерти.

Работа снова закипела, забурлила сразу после Нового года. Королев собрал всю свою «гвардию» и сказал:

– Теперь надо быстро реализовать первоначальный проект – «Объект-Д». Научные приборы уже готовы. Опыт быстрой работы у нас есть. Давайте и на этот раз откажемся от привычных традиций. Будем работать так: никто никого не ждет. Никакого проекта, чертежей. Проектанты, конструкторы, производственники, технологи – создатели научных приборов перебазируются в цехи и работают все вместе. Проектанты пусть выкладывают свои идеи в присутствии мастеров и рабочих, конструкторы тут же дают эскизы, технологи сразу поправляют их – и в дело...

Одной из центральных проблем, как быстро выяснилось, оказалась проблема герметизации космического аппарата. Создавать, а главное – сохранять ее тогда еще умели плохо. Когда главный инженер Научно-исследовательского вакуумного института Меньшиков приехал по просьбе Королева в ОКБ и увидел конус высотой три с половиной метра с диаметром основания без малого два метра, он пришел в ужас: с такими габаритами вакуумщики никогда не работали.

У Келдыша прошла целая череда совещаний по третьему спутнику. Обсуждали научную программу, строили модели стратосферы, тормошили Лидоренко, чтобы он повысил КПД своих батарей. Королев на заседания ездил, но в спорах не участвовал. Его просили поднять все эти приборы в космос, и он их поднимет, это он сделает, а модели стратосферы – это не я вам, это вы мне их дайте.

Первый пуск многострадального «Объекта-Д» оказался неудачным. 28 апреля 1958 года, едва поднявшись со стартового козырька, ракета со спутником пошла кувырком. Высота была маленькой, и при падении конус сплющился, но, что вызвало всеобщее удивление, не потерял герметичности. Когда открыли лючки, спутник задымил: короткое замыкание проводов привело к пожару, и Ивановский со своими ребятами выпустили в нутро аппарата струи трех огнетушителей.

Это была наша первая космическая неудача. Здесь же начало и длинной цепочки «космической» лжи: об аварийном запуске ничего не сообщили.

Королев не унывал и энергично руководил подготовкой второго экземпляра спутника. Он стартовал без приключений 15 мая 1958 года. В газетах его называли «летающей лабораторией», и, в общем, в этом не было журналистского перехлеста: на спутнике было размещено множество приборов для исследования Солнца, космических лучей, микрометеоритов, строения земной атмосферы и магнитного поля нашей планеты.

В Государственном комитете по культурным связям с зарубежными странами была организована пресс-конференция, которую открыл председатель Советского комитета по проведению Международного геофизического года, вице-президент Академии наук академик Иван Павлович Бардин, металлург, строитель Магнитки, к ракетной технике никакого отношения не имевший. О спутнике рассказывал член Советского комитета по проведению МГГ Евгений Константинович Федоров, ставший уже членом-корреспондентом АН СССР, геофизик, метеоролог, тоже непосредственно к делам не причастный. Федоров, однако, очень крепко уцепился за космонавтику, понимая ее престижность, был первым человеком на всевозможных пресс-конференциях, где он чаще всего сидел на месте председателя – неизменно важный, с непроницаемым лицом человека, посвященного в великую тайну. Речи его на этих пресс-конференциях отличались удивительным пустословием и нарочитым наукообразием там, где все можно было сказать ясно и просто.