Лунная радуга (сборник) - Сергей Павлов

– Ты неплохо говоришь по-польски, – сделала мне комплимент Ирена, который, впрочем, я вряд ли заслуживал. – Ты из «Аквариума»?

– Да, что-то в этом роде.

– Как ты находишь Бегги Флор?

– Она восхитительна.

– Фи, у нее слишком худые и длинные ноги.

– Да, есть немного… – пошел я напопятную.

Я никогда не видел Бегги Флор, но слишком худые и длинные ноги мне в самом деле не нравились.

– А-а, догадалась! – Ирена хлопнула в ладоши. – Ты летчик лунной флотилии. Не спорь, это тебе не поможет!

Я спорить не стал. Изобразил на лице готовность быть кем угодно.

– Потанцуем? – спросила Ирена. – Ты умеешь ба-да?

Я посмотрел в зал: танцевали попарно, взявшись за руки, на прямых, как ножницы, негнущихся ногах.

– Пойдем. Это я сумею.

Мы танцевали, пили тативак и опять танцевали. Ба-да – примитивный танец, но было весело. Потом кончился дождь, и народ повалил из кафе. За опустевшей стойкой мы с Иреной выпили еще по бокалу шампанского и тоже направились к выходу. У выхода нас встретил Гек. Один. Я почему-то думал, что он будет поджидать меня со своими друзьями.

– Иренка, – сказал Гек. – Иренка, с кем ты связалась… Я узнал его, – он ткнул в меня пальцем, – это человек-каракатица.

Такого оборота я не ожидал. Наверное, Гек читает газеты, и, наверное, ему попадались газеты, в которых был помещен наш с Боллом «семейный» портрет, а под портретом… Чего там только не было под этим портретом!

Веселье кончилось, на меня смотрели любопытные глаза Ирены. Лучше бы Гек затеял драку.

– Я кое-что забыл в кафе, – сказал я Ирене. – Подожди меня, если хочешь; я скоро вернусь.

Сверток лежал на стойке рядом с пустыми бокалами. Я хотел спросить двойную порцию коньяка, раздумал и выпил шампанского.

У выхода, как это и должно было быть, меня уже никто не ждал. Я подошел к обочине шоссе и стал высматривать такси. Меня окликнули сзади – голос похож на голос Ирены. Оглянувшись, я увидел, что это не Ирена. Незнакомая девушка сунула мне в руки бумажный листок и молча удалилась. У нее были длинные, но вовсе не худые ноги.

Я взглянул на листок. Записка: «Новая, 77, квартира 9. Ирена». Подкатило свободное такси.

Я сел на заднее сиденье, сказал: «Поехали прямо». Разорвал записку на мелкие кусочки, снял трубку радиотелефона и набрал номер.

– Слушаю, – ответила трубка мужским баритоном.

– Это институт архитектуры?

– Да, это институт архитектуры.

– Мне нужен отдел экспериментального строительства.

– Телефон, номер которого вы набрали, как раз находится в этом отделе, – терпеливо пояснил баритон.

– Простите, я не был в этом уверен. Мне нужен один ваш сотрудник…

– Нам просто повезло, что вам не понадобились сразу все, – иронически заметил баритон.

– Успокойтесь, – ответил я, – вам это и не угрожало. Мне нужна Ружена Ковальская.

– Ружена?..

– Да.

Пауза затянулась. Было слышно, как в трубку дышит человек.

– Сейчас, – сказал баритон. И – обращаясь уже не ко мне: – Тебя тут спрашивают.

– Слушаю, – сказал приятный женский голос.

Я почему-то растерялся. На секунду, не более. Наверное, было в этом голосе что-то такое, отчего я растерялся, но что именно – я не мог уловить.

– Ружена Ковальская у телефона.

– Здравствуйте, Ружена… Мне нужно с вами поговорить. Но не по телефону, а… как-то иначе.

– Кто вы?

Я назвал себя. Пауза. И наконец, как эхо, ответное:

– Соболев…

Это было произнесено без восклицания и так тихо, что я почти не услышал окончания своей фамилии. И вдруг:

– Игорь Соболев?

Голос разительно изменился. Это было так, словно неподвижно сидевшая птица вдруг встрепенулась. Теперь я понял, отчего растерялся вначале: в интонациях голоса меня поразило неестественное, глубокое, как океанская бездна, спокойствие.

– Да, он самый. Я хотел бы встретиться с вами.

– Я сейчас… быстро… – Голос стал порывистым и торопливо-ломким. – Я через несколько минут… Но где?

– Где вам будет удобно.

– Я не знаю, где вы есть!.. Вы далеко от приморского парка?

– Не имею понятия… Впрочем, в моем распоряжении машина, я найду.

– Ждите меня у фонтана Жемчужная раковина.

– Хорошо. До встречи…

Фонтан «Жемчужница» венчал широкую каменную лестницу, ведущую на набережную и дальше, прямо к воде.

Отсюда открывался великолепный вид на залив, усеянный белыми парусами яхт. Я смотрел в зеленоватый морской простор и думал, что она вот так же стояла на верхней ступеньке, глядя на море с тяжелым предчувствием, упрямо ждала. И не дождалась…

Фонтан бездействовал. В чуть приоткрытых мраморных створках «Жемчужницы» тускло мерцал металлический шар. Пасти четырех дельфинов, откуда когда-то били упругие, твердые струи воды, покрыты ржавым налетом. Я гладил дельфинью лобастую голову, пытаясь составить в уме удобные фразы из обтекаемых слов. Фразы не складывались, слова расползались, как этот ржавый налет, и нарастала смутная уверенность, что любые слова утешения здесь ни к чему и что вообще я приехал сюда не для этого. А для чего – никто не мог бы ответить, даже я сам и даже самому себе. Просто я должен был приехать сюда, увидеть ее, о чем-то поговорить. О бездна, если бы я знал, для чего и о чем!..

От фонтана веером уходили в глубину парка аллеи. Там над кронами деревьев возвышались башни строительных кранов и новые здания, сверкающие огромными проемами стекла. Строгое изящество архитектурных линий, устремленность ввысь. И было в них что-то от готики старинных польских костелов. Плоды архитектурного эксперимента… Плоды, которые, возможно, помогала вырастить Ружена. И мне вдруг пришло в голову, что эти странные здания и безлюдье старого парка как-то связаны с тем обстоятельством, что она назначила встречу именно здесь; и я уже видел в своем воображении бледную строгую даму в длинных и черных одеждах, вуаль на лице, в мраморно-белой руке янтарные четки… Стоп! А эти дельфины, лестница к морю, вид на залив? Ну вот, а ты – «вуаль, янтарные четки»… Наваждение рассеивалось. Я ведь заранее знал, что эта встреча потребует известного нервного напряжения, и не то чтоб я струсил, но в последний момент мне стало чуточку не по себе, вот и все. Это пройдет.

Из боковой аллеи торопливо вышла молодая, элегантно и просто одетая женщина. Глянцевито-черная плащ-куртка, закрытый ворот летнего свитера, маленькая сумка – ремень через плечо…

Заметив меня, она сразу остановилась, словно наткнувшись на невидимую преграду, потом пошла навстречу, с каждым шагом все увереннее и быстрее. Подойдя ко мне, машинальным движением руки поправила сбитые ветром коротко стриженные темные волосы. Взглянула. Черные, умные и словно бы чего-то напряженно ждущие глаза…

– Здравствуйте, – сказала она. – Ружена Ковальская – это я.

– Здравствуйте.

Я взял ее руку и прикоснулся губами. Рука едва заметно дрогнула.

– Что вы, Игорь, у нас так давно не делают.

– Это… ну, словом, не потому, что я вспомнил старый польский обычай. Просто… так.

– Я понимаю… И благодарна вам. Я очень рада, что вы решили повидаться со мной.

– Иначе я не мог, – ответил я.

Опять этот чего-то напряженно ждущий взгляд.

– «Не мог»… – как эхо повторила она и добавила: – Вы тоже несчастливы…

– Дело не в этом, Ружена. Впрочем… может быть, именно в этом, не знаю.

Мы помолчали.

Мимо нас быстрым шагом прошли парень и девушка в одинаковой форме яхтсменов. Парень нес на плечах длинные весла. Уже спускаясь по лестничным ступеням, девушка вдруг обернулась и крикнула нам:

– Эй, вы! Это счастливое место! Не вздумайте ссориться здесь!

Оба они рассмеялись и побежали вниз, к берегу.

– Расскажите мне все… – с заметным усилием произнесла Ружена. – Все, как это было. Можно по-русски, я понимаю.

Я стал рассказывать, как это было. Я рассказывал долго, подробно. Ружена слушала не перебивая и, казалось, совершенно безучастно. Но это только так казалось, потому что иногда она поднимала руки к лицу и сжимала щеки ладонями, словно сдерживая вот-вот готовый вырваться горестный возглас. Я рассказывал, не скрывая и не смягчая абсолютно ничего, не щадя ни ее, ни себя, – я хорошо понимал, что сделаю доброе дело, если сумею погасить в ее глазах это странное ждущее напряжение, и смутно догадывался, что если этого не сумею сделать я, то этого не сможет сделать никто никогда…

Незаметно подкрались сумерки. В аллеях парка зажглись гирлянды лампионов. На каменных, в античном стиле парковых скамьях сидело несколько парочек. Слышался приглушенный смех. Люблю такие места, где не слышно гитарного звона и воя транзисторов… Высоко над фонтаном ярко вспыхнул голубовато-белый диск. Химический свет мгновенно изменил тональность естественных красок. Лицо Ружены – словно арктический снег, залитый светом полярной луны. Веки опущены, губы дрожат…

– Вот и все… – закончил я, сделав на последнем слове рассчитанное заранее затяжное, но твердое ударение.