Словами огня и леса Том 1 и Том 2 (СИ) - Светлана Дильдина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Снова раздался сдавленный звук, но теперь Огонек понял, что Кайе в самом деле смеется. Он все еще зол и не верит, но по крайней мере теперь он действительно слушает. Теперь в его голосе было любопытство, хоть и раздражающе — высокомерное:
— И зачем это все тебе? Чтобы ощущать себя значимым?
— Чтобы Тейит и в самом деле не сцепились с Асталой. Тогда мало не покажется никому.
— Не мелочишься! Или все проще — чтобы я не мешал задурить головы Тумайни с Толаи?
— Вы всегда найдете, к чему придраться у северян! — сказал Огонек. — Я довольно насмотрелся. И крысы мы горные, и чувства у нас не такие, и даже дышим, наверное, неправильно.
— Вы? Значит, ты определился со стороной. А что же мне помешает сейчас ударить по северянам просто если я захочу? — в голосе снова послышались опасные нотки.
— Здравый смысл, наверное — это точно будет тогда война. И ты уверен, что Астала к ней готова? Даже твой брат ее пока не хотел начинать. Иначе посольство выглядело бы иначе или вовсе не поехало в эту долину.
— Что ты вообще знаешь о моем брате? — бросил Кайе сквозь зубы.
— То, что он убьет меня, если увидит. Мало, но мне достаточно.
— Что ж, ты пойдешь со мной в лагерь, а там разберемся.
Неожиданно Кайе опрокинул его на траву. Нажал на ребра чуть выше солнечного сплетения — Огонек теперь и повернуться не мог.
— А у тебя глаза поменяли цвет, знаешь? Я и в темноте вижу. Южная Сила, и никакой Север этого не перечеркнет.
— Знаю. Но выбор я делаю сам.
— Вижу, что сделал. У тебя и выговор теперь северный. Помню, ты говорил, что хочешь лечить?
— Этому я учился в Тейит.
— И как, получается?
Полукровка удивился искреннему любопытству в голосе.
— Не очень, ведь ты сам сказал — Сила южная… но кое-что я могу.
Теперь в голосе Кайе была досада, и даже обида:
— Кое-что, значит. Но можешь. Понравилось быть целителем?
— Понравилось, — тихо и уверенно ответил Огонек.
— Сбылась мечта? Все бедные кварталы благословляют твое имя, да?
Он неожиданно отпустил Огонька, долго и тяжело смотрел на подростка. Затем быстро, настороженно привстал.
— Сиди тут, и не шевелись, — приказал еле слышно, обогнул дерево и исчез.
Раздался треск, сдавленный вскрик, заглушенный гвалтом ночных птиц — снова они сорвались с веток, взлетели, хлопая крыльями. Полукровка забыл о приказе, вскочил, кинулся к месту, откуда раздался звук. Пробежал десяток шагов, чуть не споткнулся о тело на земле. Задохнувшись, Огонек нагнулся, пытаясь понять, кто это, что произошло и можно ли помочь. Темно было, не понять, кто.
— На, смотри, — ему в руку сунули горящую ветку. Несколько мгновений прогорала хвоя, потом погасла, но он успел увидеть, узнать лежащего на спине.
…Огромные, темные глаза Шику, распахнутые. Огонек был уверен — тот ничего не понял. Только ощутил удивление.
Полукровка опустился на колени, отчаянно пытаясь нащупать хоть искру жизни. Кайе стоял рядом.
— Что ты наделал…
— Пока мы с тобой разговаривали, он подошел и устроился за стволом. Поэтому я отвел тебя в сторону, теперь он не мог напасть, не сменив положение. Он сидел и слушал, думая, что мы отвлеклись. А потом приготовился к атаке.
— Он не смог бы, — прошептал Огонек. — Он бы в тебя не попал… Тебя закрывало дерево.
— В тебя он целил.
— Причем тут я…
— Какой ты… доверчивый, — вдруг сказал юноша странным тоном. — Я согласился взять тебя в лагерь, проверить, говоришь ли ты правду. Если правду — северу никак нельзя тебя лишаться, живым и невредимым уж точно. Ловушка? Со мной справиться не так-то легко, а с тобой — раз плюнуть. Если убить или серьезно ранить тебя, это и на мне скажется. За этим тебя и везли, получается. Только сбежал ты некстати.
— Он был… моим товарищем. Всё это чушь, — тихо сказал Огонек.
— Это не чушь. Ты сам сказал про шпионов и то, как тебе стало плохо. Только вот пока ты лежал, собирая голову из кусочков, и моя рана никак не могла затянуться. И я допустил, чтобы… а, это уже неважно. На север ты теперь не вернешься, — заключил Кайе.
— Тебя обвинят в убийстве.
— Не посмеют. Он бросил радужный нож первым, в тебя. Я отбил. Нож до сих пор торчит в дереве. Тогда он другой бросил в меня.
— Ты стал уканэ, раз начал предсказывать поступки других? — яростно сказал Огонек. — Откуда ты знаешь, кто что задумал?
— Я с детства слышу о чужих планах кого-то убить или заманить в ловушку, способов множество, — Кайе не принял вызова. — И врагов у меня довольно.
— Чем ты его? Я не вижу оружия. Чекели?
— Смешной ты все-таки…
Вокруг его головы вился светлячок, как давным-давно в их лесной вылазке. И это стало последней каплей — Огонек осознал, что именно сейчас действительно потерял всё. Ему нельзя на север, если Кайе прав. Он не хочет быть пленником в Астале. У него не осталось друзей, и все те, что были к нему добры, под угрозой — Лачи не простит своего промаха. И, поняв это, Огонек повалился наземь, уткнулся лицом в сосновые иглы, устилавшие землю, и зарыдал — точнее, завыл, захлебываясь слезами, дрожа от боли и ужаса. Прорвалась напряжение и тех часов, когда шел, опасаясь, что это его последняя ночь.
Кайе стоял неподвижно, смотря на верхушки пихт.
— Проорался? Легче? — обронил, когда отчаянные рыдания стихли немного.
Равнодушный голос привел Огонька в чувство, заставил вскинуться:
— Что легче?! Никогда себе не прощу!
— Да уймись ты… — Кайе думал о чем-то , едва обращая внимание на мальчишку. — Хватит.
— Там, на севере, люди! И они дороги мне! Если и они погибнут теперь из-за меня…
— Пусть благодарят Лачи.
— Вот как? Наша связь… в Бездну, она ничего не стоит! Ты все узнал, я не нужен больше… давай, раз тебе и в самом деле плевать на всех!
— Амаута! Не пори чушь. Мое дело — думать о Юге.
— Видел
