Лебеди летят над тайгой - Семён Михайлович Бытовой

Когда в окружности была разрыхлена почва, корень, освободившись от тяжести, как бы сам вылез из земли. Лемешко только слегка помог ему приподняться. Бережно отряхнув с корня землю, Лемешко пересчитал кольца на его желтовато-сером мясистом теле, и они подтвердили, что женьшеню около семнадцати лет. Корень был в диаметре не более трех сантиметров и имел сверху и снизу по два разветвления, от которых отходили длинные, нитеобразные мочки. По всем признакам это был «мужской» корень. Когда Лемешко отломал стебель от шейки, то женьшень стал еще больше похож на человека. Я довольно ясно различал головку с морщинистым крохотным личиком, шейку, руки, грудь, живот, ноги... Словом, это был по всем своим приметам человекоподобный корень.

— А теперь запечатаем его в конвертик с нашей советской марочкой! — сказал Лемешко весело. — Корешок как-никак первого класса...

С этими словами он срезал кусок кедровой коры, сложил ее в виде конверта, устлал влажным мхом. Положив туда женьшень, искатель засыпал его несколькими горстями земли, в которой рос корень.

А тантаза оказался «женским» корнем. Он не имел нижних разветвлений: одна «нога» была как бы положена на другую... Отличался он и самой формой тела: оно было гладкое, чуть удлиненное, с более тонкими чертами, чем у сипие.

Мы вернулись на бивак поздно вечером, усталые, голодные, но в бодром настроении.

Завтра, чуть свет, предстояло снова пойти «по кругу». Никита Иванович рассчитывал расширить этот счастливый круг до пяти — шести километров.

Кислицын

Через две недели, в середине сентября я вернулся в Иман. У Тигрового ключа бригада Никиты Ивановича соединилась с бригадой Иванова, и они вместе продолжали корневать.

Лето в этом году выдалось для поиска женьшеня на редкость удачное. Дождей не было, если не считать короткого грозового ливня, который прошел вдали от места, где мы ходили по кругу. Кроме сипие и тантаза мы выкопали еще четыре трехлистных корня, в том числе один корень спящий: у него отсутствовали «ноги» и правая «рука», а левый верхний отросток был очень короткий и сплюснутый. Кольцовка на нем была выражена слабо, выступов на шейке всего несколько. Видимо, в течение длительного времени мешала ему какая-то тяжесть. Вместе с тем это был довольно старый женьшень, весом не менее пятидесяти граммов. Нашел его Никита Иванович, в двадцати метрах от живого трехлистного корня, по обломанному высохшему стеблю, который лежал под тонким слоем полусгнивших листьев.

Удачно шли дела и у Иванова. Его искатели уже имели в своем хозяйстве пять трехлистных корней, а двух малолеток они обсадили колышками и оставили для дозревания.

Правда, бригаду Иванова постигло несчастье: тяжело заболел Василий Ферапонтов, старый, опытный искатель. Почувствовав себя с утра плохо, Ферапонтов не придал этому значения и продолжал поиски женьшеня, а к вечеру у него температура поднялась до сорока градусов. Товарищи встревожились: не укусил ли Ферапонтова энцефалитный клещ? Пришлось срочно эвакуировать больного из тайги. Два человека несли его на носилках, устроенных из брезентового плаща, до тех пор, пока не повстречали в пути знакомых охотников, с которыми была вьючная лошадь.

С этой несчастливой оказией я и выбрался из тайги.

Попарившись в бане, переодевшись, я отправился в Заготконтору к Нечитайло, Федор Васильевич встретил меня, как говорят, с распростертыми объятиями.

— Ну вот и отлично, — сказал он, когда я окончил свой рассказ. — Нужно самому все испытать. Теперь вы узнали настоящую правду о женьшене.

— Как состояние Ферапонтова? — спросил я.

— Врачи признают воспаление легких. Так что угроза миновала, клещи тут ни при чем.

Федор Васильевич поднялся, прошелся по комнате, достал папиросу, но долго не закуривал, отвлекшись какой-то мыслью.

— Признайтесь, трудненько по тайге ходить за корнем? Вот когда женьшень на грядках будет расти, далеко за ним ходить не придется, — задумчиво произнес он.

— По-моему, все равно придется. Насколько мне известно, в вашей товароведческой классификации культурному корню отведено последнее место, — улыбнулся я, чувствуя, что затронул больную тему.

Нечитайло оживился и горячо заговорил:

— Наши ученые с этим не посчитаются. Они уже давно работают над тем, чтобы переделать природу женьшеня. Разве мало дикорастущих растений отлично прижились в культурных условиях и начали свою вторую, еще более цветущую жизнь? Правда, на это уйдут годы.

— Много лет?

Затянувшись несколько раз папиросой и рассеяв дым ладонью, Федор Васильевич присел на край стола.

— Много, я думаю, не меньше десяти, — сказал он. — Как вы уже знаете, женьшень — растение многолетнее; корневая система развивается у него медленно, семена отличаются длительным покоем. Кроме того, и с этим нельзя не считаться, только корни, достигшие семи — десяти лет, обладают настоящими целебными свойствами. В Корее, например, где особенно хорошо освоены приемы культивирования женьшеня, с плантаций выкапывают только семилетние корни... Правда, лучше нашего уссурийского женьшеня нигде нет, — подчеркнул он с гордостью.

— С введением его в культуру перед советской медициной откроются блестящие перспективы.

— Исключительные, — подтвердил Федор Васильевич, прикуривая новую папиросу от старой. — Ведь при всем богатстве нашей родной тайги запасы дикого женьшеня не столь уж велики. Даже в годы наибольшего сбора, каким, например, было прошлое лето, и то невозможно удовлетворить возросшие запросы медицины. При этом нельзя не считаться с тем, что дикий корень по нашим расценкам чуть ли не в сто раз дороже культурного. А трудности поиска его вы сами испытали... Но настанет время, когда плантационный женьшень ничем не будет отличаться от таежного. Я лично верю в такую возможность, несмотря на то, что тибетские врачи веками этого не признавали.

— Ну, а в настоящее время культурный корень содержит в себе высокие целебные качества?

— Доказано, что содержит. И немало, — подчеркнул Нечитайло. — Рядом клинических опытов доказано, что препараты дикого корня сильнее таких же препаратов культурного в полтора — два раза, не более. Надо сказать, что наши, советские врачи идут по несколько иному пути, нежели врачи в странах, где существует тибетская медицина. У нас клинические исследования проводятся не для того, чтобы утвердить за женьшенем славу панацеи[5], а чтобы, наоборот, сузить и сделать более определенными, более верными показания