Овод (с иллюстрациями) - Этель Войнич

– Скажите нам прежде всего, о каком ударе вы говорите.

– Я предложил бы начать организованную пропаганду и агитацию против иезуитов[38].

– Но ведь фактически это будет объявлением войны.

– Да. Мы будем разоблачать их интриги, раскрывать их тайны и обратимся к народу с призывом объединиться на борьбу с иезуитами.

– Но ведь здесь некого изобличать!

– Некого? Подождите месяца три, и вы увидите, сколько здесь будет этих иезуитов. Тогда от них не отделаешься.

– Да. Но ведь вы знаете, для того чтобы восстановить городское население против иезуитов, придётся говорить открыто. А если так, каким образом вы избежите цензуры?

– Я не буду её избегать. Я просто перестану с ней считаться.

– Значит, вы будете выпускать памфлеты анонимно? Все это очень хорошо, но мы уже имели дело с подпольными типографиями и знаем, как…

– Нет! Я предлагаю печатать памфлеты открыто, за нашей подписью и с указанием наших адресов. Пусть преследуют, если у них хватит смелости.

– Совершенно безумный проект! – воскликнул Грассини. – Это значит – из молодечества класть голову в львиную пасть.

– Ну, вам бояться нечего! – отрезал Галли. – Мы не просим вас сидеть в тюрьме за наши грехи.

– Воздержитесь от резкостей, Галли! – сказал Риккардо. – Тут речь идёт не о боязни. Мы так же, как я вы, готовы сесть в тюрьму, если только это поможет нашему делу. Но подвергать себя опасности по пустякам – чистое ребячество. Я лично хотел бы внести поправку к высказанному предложению.

– Какую?

– Мне кажется, можно выработать такой способ борьбы с иезуитами, который избавит нас от столкновений с цензурой.

– Не понимаю, как вы это устроите.

– Надо облечь наши высказывания в такую форму, так их завуалировать, чтобы…

– …Не понял цензор? Но неужели вы рассчитываете, что какой-нибудь невежественный ремесленник или рабочий докопается до истинного смысла ваших писаний? Это ни с чем не сообразно.

– Мартини, что вы скажете? – спросил профессор, обращаясь к сидевшему возле него широкоплечему человеку с большой тёмной бородой.

– Я подожду высказывать своё мнение. Надо проделать ряд опытов, тогда будет видно.

– А вы, Саккони?

– Мне бы хотелось услышать, что скажет синьора Болла. Её соображения всегда так ценны.

Все обернулись в сторону единственной в комнате женщины, которая сидела на диване, опершись подбородком на руку, и молча слушала прения. У неё были задумчивые чёрные глаза, но сейчас в них мелькнул насмешливый огонёк.

– Боюсь, что мы с вами разойдёмся во мнениях, – сказала она.

– Обычная история, – вставил Риккардо, – но хуже всего то, что вы всегда оказываетесь правы.

– Я совершенно согласна, что нам необходимо так или иначе бороться с иезуитами. Не удастся одним оружием, надо прибегнуть к другому. Но бросить им вызов – недостаточно, уклончивая тактика затруднительна. Ну, а петиции – просто детские игрушки.

– Надеюсь, синьора, – с чрезвычайно серьёзным видом сказал Грассини, – вы не предложите нам таких методов, как убийство?

Мартини дёрнул себя за ус, а Галли, не стесняясь, рассмеялся. Даже серьёзная молодая женщина не могла удержаться от улыбки.

– Поверьте, – сказала она, – если бы я была настолько кровожадна, то во всяком случае у меня хватило бы здравого смысла молчать об этом – я не ребёнок. Самое смертоносное оружие, какое я знаю, – это смех. Если нам удастся жестоко высмеять иезуитов, заставить народ хохотать над ними и их притязаниями – мы одержим победу без кровопролития.

– Думаю, что вы правы, – сказал Фабрицци. – Но не понимаю, как вы это осуществите.

– Почему вам кажется, что нам не удастся это осуществить? – спросил Мартини. – Сатира скорее пройдёт через цензуру, чем серьёзная статья. Если придётся писать иносказательно, то неискушённому читателю легче будет раскусить двойной смысл безобидной на первый взгляд шутки, чем содержание научного или экономического очерка.

– Итак, синьора, вы того мнения, что нам следует издавать сатирические памфлеты или сатирическую газету? Могу смело сказать: последнее цензура никогда не пропустит.

– Я имею в виду нечто иное. По-моему, было бы очень полезно выпускать и продавать по дешёвой цене или даже распространять бесплатно небольшие сатирические листки в стихах или в прозе. Если бы нам удалось найти хорошего художника, который понял бы нашу идею, мы могли бы выпускать эти листки с иллюстрациями.

– Великолепная идея, если только она выполнима. Раз уж браться за такое дело, надо делать его хорошо. Нам нужен первоклассный сатирик. А где его взять?

– Вы отлично знаете, – прибавил Лега, – что большинство из нас – серьёзные писатели. Как я ни уважаю всех присутствующих, но боюсь, что в качестве юмористов мы будем напоминать слона, танцующего тарантеллу.

– Я отнюдь не говорю, что мы должны взяться за работу, которая нам не по плечу. Надо найти талантливого сатирика, а такой, вероятно, есть в Италии, и изыскать необходимые средства. Разумеется, мы должны знать этого человека и быть уверены, что он будет работать в нужном нам направлении.

– Но где его достать? Я могу пересчитать по пальцам всех более или менее талантливых сатириков, но их не привлечёшь. Джусти[39] не согласится – он и так слишком занят. Есть один или два подходящих писателя в Ломбардии, но они пишут на миланском диалекте[40].

– И кроме того, – сказал Грассини, – на тосканский народ можно воздействовать более почтенными средствами. Мы обнаружим по меньшей мере отсутствие политического такта, если будем трактовать серьёзный вопрос о гражданской и религиозной свободе в шуточной форме. Флоренция не город фабрик и наживы, как Лондон, и не притон для сибаритов[41], как Париж. Это город с великим прошлым…

– Таковы были и Афины, – с улыбкой перебила его синьора Болла. – Но граждане Афин были слишком вялы, и понадобился Овод[42], чтобы пробудить их.

Риккардо ударил рукой по столу:

– Овод! Как это мы не вспомнили о нём? Вот человек, который нам нужен!

– Кто это?

– Овод – Феличе Риварес. Не помните? Он из группы Муратори, которая пришла сюда с гор года три назад[43].

– Вы знаете эту группу? Впрочем, вспоминаю! Вы провожали их в Париж.

– Да, я доехал с Риваресом до Ливорно и оттуда отправил его в Марсель. Ему не хотелось оставаться в Тоскане. Он заявил, что после неудачного восстания остаётся только смеяться и что поэтому лучше уехать в Париж. Он, очевидно, согласен с синьором Грассини, что Тоскана неподходящее место для смеха. Но если мы его пригласим, он вернётся, узнав, что теперь есть возможность действовать в Италии. Я в этом почти уверен.