Сезон туманов - Евгений Гуляковский

— От них никогда ничего не остается,— пояснил хитроватый лучеметчик.— Один туман. Даже если пулей зацепит, синглит сразу начинает распадаться. Только облачко пара поднимется...

Один туман... Ротанов пнул какой-то обломок, железо жалобно скрипнуло. Хоть это осталось... Он решил взять с собой обломок поменьше, толком еще не зная, зачем, просто чтобы что-то противопоставить этому туману, какой-то след, почти улику. Наверное, инженер все-таки был прав, не совсем доверяя ему. Не мог он быть полностью на их стороне, возможно, потому, что у него в ушах до сих пор звучали слова: «Люди, наверное, очень злые...»

Несмотря на то, что у них не было выбора, несмотря на то, что на них предательски напали ночью, несмотря на то, что там были дети,— несмотря на все это, они не имели права ожесточаться, слепо хвататься за оружие и бить без разбору во все, чужое. Именно потому, что они — люди...

На том же кусте, где висели клочки обгоревшей материи, что-то тускло блестело... Почему-то Ротанов не хотел брать на глазах у своих спутников этот кусок металла, и только когда они прошли вперед, он протянул руку и быстрым, почти вороватым движением снял железку с куста. Она оказалась неожиданно ровной. Цепочка гладких квадратиков, похожая на браслет. Не раздумывая, Ротанов сунул ее в карман и догнал спутников. Они шли спокойно, закинув лучеметы за спину. Былого напряжения не было и в помине, словно они знали, что повторного нападения не будет...

Ротанов недовольно осмотрел помещение медицинского сектора. От стен тянуло промозглой сыростью, большинство приборов стояло зачехленными, без проводки. Даже большой диагностический, судя по всему, работал лишь на половине своих блоков. Доктор сидел сгорбившись и что-то торопливо писал на большой желтой карте. Его халат, давно не стиранный и местами прожженный кислотой, был под стать всему кабинету.

Ротанов инстинктивно, как всякий здоровый человек, не любил врачей, старался избегать контакта с ними, но сегодня, впервые за долгие годы, он вошел в этот врачебный кабинет по собственной инициативе.

— Ну, что там? — спросил он как мог равнодушнее.

— Не торопите меня! — вскинулся доктор.— Я не электронно-счетная машина. Сядьте и подождите, мне надо еще обработать данные.

Ротанов вздохнул и уселся на холодную металлическую табуретку перед диагностическим аппаратом, другого стула здесь не было. И задумался: почему все-таки решился на полное медицинское обследование, какому подвергают космонавтов только после возвращения с планет, признанных зараженными опасной микрофлорой? Неужели поверил намекам инженера и всем этим разговорам о том, что человек после контакта с люссом теряет свою индивидуальность? Изменяется психика, мотивы поступков... Нет. Он чувствовал, ничего в нем не изменилось, все осталось прежним. И все же... После посещения города, после того нелепого боя по дороге на базу он не мог полностью разделять точку зрения колонистов на все происходящее на планете.

Создать бы здесь базу для флота и посадить на карантин всю планету, пока ученые не разберутся в этой чертовщине... Взглянув на ржавый корпус диагностического аппарата, он тяжело вздохнул. Судя по всему, создать эту самую базу не так просто... А решение придется принимать уже сегодня на совете. Ему дали два дня на изучение обстановки, но они пролетели слишком быстро. Больше нельзя откладывать, колония находится в чрезвычайном положении. Если немедленно не принять каких-то мер, все люди могут погибнуть... И, следовательно, через несколько часов, вольно или невольно, ему придется принять участие в решении вопросов, связанных с судьбой и колонии, и города. Потому что инженер, как он понял из документов, вот уже второй сезон подбирается именно к городу, вынашивает какой-то план, связанный с «кардинальным решением проблемы» — как было сказано в одном из документов. И то, что он держит в секрете все подробности этого своего «кардинального» плана, тоже не обещало ничего хорошего.

Чтобы быть полностью объективным, ему и понадобился этот кабинет. Он должен был знать совершенно точно, откуда эта двойственность, неуверенность в себе — от недостаточного знания обстановки? Или все же виноват люсс?

Доктор отложил перо и несколько секунд массировал затекшую кисть правой руки. Ротанов терпеливо ждал, ничем не выдавая своего волнения.

— Вы абсолютно нормальны. Абсолютно,— сказал, наконец, доктор и недовольно пожевал губами, словно нормальность Ротанова чем-то его раздражала.— Этого, в принципе, не должно быть, потому что встреча с люссом не может пройти бесследно, и тем не менее это так. Я проверил все три системы. Подсознание, кора, биохимическая регуляция — все в абсолютной норме. Никаких сбоев, разве что утомленность повышена, но это тоже нормально после стрессовых напряжений. Так что даже не знаю, что сказать. Это противоречит всем нашим наблюдениям, всем выводам о природе и характере контакта с люссом.

Ротанов слушал не перебивая. Самое главное он уже знал, и внутреннее напряжение спало, теперь он мог позволить себе не торопиться.

— До сих пор при каждом контакте... Кстати, вы знаете, что собой представляет люсс?

— Наслышан, но вы все-таки объясните еще раз.

— Это молекулярная взвесь сложных небелковых молекул, управляемая и формируемая энергетическим полем, возникающим при достаточно плотном сгустке. Энергию они берут извне. Но не от солнца. Для этого их консистенция слишком разрежена. Больше того, солнечная радиация, как и всякая лучистая энергия, губительна для них, она нарушает сложное и хрупкое взаимодействие молекул сгустка. Отсюда ночной образ жизни... И — ничего похожего на интеллект. У нас тут возникло немало нелепых теорий, их легко объяснить, учитывая все, что натворили люссы, но на самом деле тут нет никакой злой воли. Эта молекулярная взвесь не обладает ни волей, ни разумом. Может быть, есть простейшие инстинкты, примерно такие, как в стае мошкары. Их привлекает запах человека, движение, вообще все, что нарушает привычный фон среды обитания. И тогда происходит контакт. Благодаря своей незначительной величине, молекулы люсса беспрепятственно проникают в человека, на какое-то время они перемешиваются с молекулами, из которых состоит тело человека, его мозг. Энергетическое поле люсса в этот момент взаимодействует со всеми электрическими потенциалами человеческого организма, разрушает связи между нейронами. В результате — мгновенная смерть для человека... А с люссом происходят после контакта вещи более чем странные. Его структура полностью сохраняет структуру объекта, с которым он контактировал. Вся невероятная сложность человеческого организма, вся сумма информации, содержащаяся в нем в момент контакта... Я имею в виду информацию на молекулярном уровне и даже, может быть, еще более тонкую... Все это переносится на структуру люсса, как бы отпечатываясь на ней.