Переводчик - Брайан Олдисс

Внезапно ему стало страшно. Планы Пар-Хаворлема, реализация которых началась два года назад, набирали размах. Если он не помешает. Губернатор добьется своего.

Когда они торопливо расселись по машинам, вернулся Терекоми, спокойный - истинный солдат.

- Опасности нет, господа, - сказал он. - Просто мы находимся в пределах досягаемости огня мятежников. Если быстро переберемся на другую сторону, может, успеем увидеть наш контрудар.

Они двинулись вперед, дорога поднималась в гору. Когда Терекоми сказал, что они вышли из угрожаемого района, машины остановились и все посмотрели назад.

- О! Контрудар! - воскликнул Пар-Хаворлем, вытянув вперед руку.

Перед ними, над линией поросших лесом холмов, вспыхнул странный свет. Долина, ручьи, тихие леса, все на секунду осветилось, а затем исчезло. Парящая красная земля опадала и шипела, как лопнувшие губы.

- Пусть попробуют, что это такое! - воскликнул Гэзер Ройфуллери. Гребень его побледнел.

Тоулер тоже был бледен.

Пятьсот бандитов для Терекоми было слишком много. Даже пятьдесят смогли бы за неделю превратить Землю в пустыню, если бы им позволили. Эта демонстрация силы потрясла его.

Такой же была реакция Синворета и Ройфуллери. В Город они возвращались молча.

Они вновь оказались в непроницаемом для опасности Городе, но именно здесь Тоулер чувствовал себя в наибольшей опасности. Отныне у него не было друзей: после казни Хеттла никто не хотел с ним знаться. Элизабет была единственным человеком, который мог нарушить запрет на контакт с ним и поговорить с Тоулером.

Ему хотелось пойти с ней, но мешало дежурство. Усталый, он сидел в небольшом конференц-зале, пока Синворет изливал свои впечатления от последней поездки. Тоулер не старался вслушиваться в его слова. Подписывающему представили фальшивые факты, так какое значение могли иметь его выводы?

Однако вскоре возбужденный голос Синворета привлек внимание Тоулера. Подписывающий устраивал разнос Губернатору.

- ...не могу отделаться от впечатления, что допущение до гражданской войны было с вашей стороны безрассудством.

- Согласно Договору мы даем двуногим максимально возможную свободу, - ответил Пар-Хаворлем. - По своей природе они примитивны и воинственны, и, если хотят воевать друг с другом, глупо было бы запрещать им это, ибо тогда злость может обратиться против нас. Вероятно, вам известно, насколько трудно подавить восстание на планете, хотя бы потому, что пройдет много времени, прежде чем подкрепления с других планет сектора Вермиллион дойдут до нас. Поэтому мы предпочитали не удерживать земных авантюристов, контролируя конфликт ограничением передвижения и доступа к оружию. Приходится действовать деликатно.

Гладкий ответ. Никто из собравшихся нулов не мог догадаться, что на самом деле Земля объединилась в ненависти к Партассе и Пар-Хаворлему.

- Хоть я и считаю, что вы должны давить на Кастакору, требуя подкреплений, - взял слово Гэзер Ройфуллери, - однако думаю, вы поступаете разумно, но сегодня это не так. Я согласен, что восстание, охватившее всю планету, везде, кроме пограничных районов, очень трудно подавить.

- Как так? - резко спросил Терекоми, у которого никогда не возникало проблем с подавлением сопротивления. - Почему существует такое различие между планетами колониальными и пограничными?

- В Департаменте Психо-Контроля мы детально изучили этот вопрос, - ответил Ройфуллери. - Представьте себе, что расширяющееся влияние Партассы - это огромный шар, увеличивающийся благодаря пространственным трассам, а не надуванию. Поверхность шара - это периметр наших территорий. Пограничные планеты, как вам хорошо известно, именно на них мы должны контролировать свои силы, Маршал. Когда планета окажется внутри периметра - другими словами, после ее усмирения, возникает Государство, а главные силы должны двигаться дальше.

- Это вполне очевидно, но...

- Такое сравнение с шаром позволит вам понять факт, продолжал Ройфуллери, проигнорировав замечание Терекоми, что чем больше Империя расширяется, тем слабее становится. По мере течения времени нам труднее собирать нулов и оружие с периметра для решения проблем внутри шара. Слишком сильный натиск на границы - и шар лопнет. Поэтому в последнее время некоторым восставшим планетам позволено обрести независимость. Относительно слабого удара хватит, чтобы вновь их покорить, но эти слабые удары обычно не окупаются. В будущем нам придется стараться сохранить то, что мы имеем. Советую запомнить эту лекцию.

Вечером Тоулер наконец освободился и сразу же нашел Элизабет. Обняв, он поднял ее и крепко прижал к себе.

- Жаль, дорогая, ты не слышала, что болтал сегодня Ройфуллери! Видимо, он забыл о моем присутствии или решил после сегодняшнего, что я не пойму. Мы хотим выгнать отсюда Пар-Хаворлема и получить вместо него честного Губернатора, но из слов Ройфуллери следует, что, если нам удастся вышвырнуть нулов, Империя не станет пытаться вернуться обратно. Земля не настолько важна.

- В это трудно поверить. Они слишком алчны, чтобы отказаться от чего-либо.

- И все же он это сказал. Цензура Пар-Хаворлема мешает узнать, как в действительности обстоят дела в империи, а она слабее, чем мы думали. О, Элизабет, если бы мы... - Он оборвал фразу и спросил: - Почему ты улыбаешься?

- Тебе идет подобное настроение, - сказала она. - Никогда я не видела тебя таким оживленным. Дорогой, будь внимателен, не подвергай себя опасности!

- Я не забочусь о себе, Элизабет, все мои мысли о тебе. Земля ничего не значит для меня, но ты - это все. Я готов на все, чтобы увидеть тебя свободной и счастливой. На все!

Они поцеловались так страстно, словно их жизнь зависела от этого.

- Гэри, дорогой, за последние дни я увидела тебя заново, - сказала она наконец, гладя его волосы. - Глоток свежего земного воздуха пошел тебе на пользу... Знаешь, когда меня привезли сюда два года назад, я смотрела на вас всех, как на узников, пожалуй, даже презирала. Но теперь я вижу, что, по крайней мере, ты стоишь многого.

- Я же говорил, что во мне живет тигр, даже если я мяукаю, как кот, - полушутя сказал он, увлекая ее в кресло.

- Тогда надеюсь, ты не ошибся, говоря, что во мне тоже живет тигр. Понимаешь, я... никогда не просыпалась на самом деле. О, Гэри...

Когда он коснулся ее груди, она поцеловала его. У Тоулера закружилась голова.

- Элизабет, дорогая, - заговорил он после паузы, - я хотел бы поговорить с тобой на партассианском.

- Зачем?

- Из любопытства. Ты знаешь, что я о них думаю, но мне доставляет удовольствие говорить на их языке.

Он сразу переключился на этот другой язык, и сразу же ему показалось, что он понимает все иначе, словно способ восприятия подобно словам перенесся в иную плоскость.