Земля в ярме - Ванда Василевская

Стоковский, держа за руку побелевшего от страха Франека, и староста стояли на крыльце, возвышаясь над толпой.

— Люди добрые, — начал Стоковский, и толпа тотчас затихла.

— Люди добрые, вы все знаете, как оно у нас было. Застрелили лесники Пашука из Гаев — и ничего им за это не было. Натравили собак на Котаиху, и она выкинула ребенка — ничего им за это не было. Подстрелили Зосю Границкую — ничего не было. Много на них человеческой крови и много слез — и ничего им за это не было.

— А кто моего в тюрьму упек? — крикнула из угла двора какая-то баба.

— А не они разве у Липов корову убили, хоть она еще и колоска из господской ржи не ущипнула…

— А кто женщин в лесу побил, так что они еле домой из Темных Ямок притащились?

Толпа заволновалась, раздались десятки голосов, кричали все разом. Стоковский переждал мгновение и поднял руку.

— Потише, народ, выслушайте до конца, что надо выслушать.

— Бабы, потише!

— Тихо!

— Вот теперь Мартына нашел вчера перед обедом в воде Стефана Зелинского. Я вас и спрашиваю — неужто Стефан утонул в пруду, где воды на метр, а самое большее на полтора?

— Нет! — крикнул кто-то.

— Я вас и спрашиваю. Бывает ли у утопленника разбитая голова, живот черный, пальцы на ногах зубами разорваны? Нет! Вода этого не сделает. А у Зелинского все это есть. Так вот я вас и спрашиваю, люди добрые, свояки, соседи, кто бросил в воду Стефана Зелинского, а перед тем ему голову разбил, кто его избил, замучил, убил насмерть?

Голос Стоковского повис высоко над толпой и замер в ожидании. Люди переглядывались. Что такое произошло, что Стоковский открыто спрашивает о том, о чем еще со вчерашнего утра шептали друг другу на ухо, в величайшем страхе, по всей деревне? Люди неуверенно озирались. Чего добивается Стоковский? Чтобы вслух выкрикнули то, что у каждого висело на кончике языка?

Стоковский потянул за руку сына.

— Слушай, Франек. Говори, что и как было, все говори. Вся деревня тебя слушает, весь народ. Боже тебя упаси, чтобы ты солгал или не досказал чего. Ничего не бойся, потому — мы все с тобой здесь, и я, и староста, и вся деревня.

— Во вторник шел я рыбу удить, на пруды, значит… — заикаясь, начал Франек.

Его слушали в молчании. Смотрели уже совсем проснувшимися глазами на маленькую фигурку мальчика. Какая-то баба охнула. Кто-то громко вздохнул.

— Ну, значит, так. Вот вам и свидетель, и все теперь как на ладони. Так вот я вас теперь, люди, и спрашиваю, что станем делать?

Поспешно вмешался староста.

— С самого утра явится полиция из Ржепек.

В толпе закипело.

— Не станем мы ждать полицию! Вчера с полудня знали, достаточно было времени, чтобы приехать. К сторожке!

Загремели голоса. Вся толпа повалила со двора на дорогу, так что только плетень хрустнул и упал на дорогу.

— К сторожке!

Староста бежал за ними.

— Люди, что вы делаете? Беду нажить хотите?

Он цеплялся дрожащими руками то за одного, то за другого, пытался загородить дорогу, но его отстранили, отшвырнули, как ненужную помеху, и толпа повалила по росистой траве вниз, к лугам, к прудам, на ту сторону, где в зеленом лесочке притаилась невидимая еще в предрассветных сумерках сторожка.

— Вилы брать, ребята!

— Валек, сбегай за топором!

— Хоть дубинку какую, что ли!

— Зачем? Мы и голыми руками с ними справимся!

Валили сплоченной толпой. Бежали бабы, горохом сыпались ребятишки.

— Кончится их царство!

— На этом Стефеке и кончится!

— Играли, играли и доигрались!

— Где старый Зелинский? Сбегайте кто-нибудь за ним!

Мгновение спустя с ними шел уже и Зелинский. Он беспокойно посматривал вокруг сквозь свои большие синие очки.

— Уступите место, Зелинский первый!

— Так и следует, отец ведь!

Старик безвольно позволил вытолкнуть себя вперед и шел, видимо не слишком понимая, что происходит.

— А потом — в усадьбу!

Люди притихли на миг и снова зашумели.

— Правильно! Это помещичьи люди!

— Конечно, не свое стерегут!

— Граф им платит!

— За нашу кровь, за наших детей.

Кое-кто поглядывал в сторону, на тропинки, ведущие в Остшень. Не один из них с охотой кинулся бы прямо туда, минуя лесную сторожку. Толпа росла и гудела все грозней.

— Усадьба усадьбой, сперва надо с этими порядок навести!

— А, конечно!

— Граф дольше спит, его-то мы еще застанем! — пошутил кто-то, и мрачный смех прокатился по толпе.

Светало. В сером еще воздухе взвился кверху жаворонок, повис в вышине на трепещущих крылышках и запел сладко, проникновенно, радостно. Верхушки леса уже золотились от утренней зари, алым румянцем покрывшей полнеба. Теперь среди зелени отчетливо выступили белые стены сторожки. Мокрый луг захлюпал под ногами.

От сторожки донесся собачий лай.

— А теперь молчать — и бегом!

Старика Зелинского, который еле дышал, подхватили под руки и тащили чуть не волоком. Молча, огромными прыжками неслись они между низкорослыми осинами-самосейками, промчались через березнячок и выскочили на открытую поляну. Сторожка стояла безмолвная, словно вымершая.

— Бить в двери!

Загремели удары. Вдруг кто-то крикнул:

— В сарае! В сарае!

По другую сторону полянки, за домом, немного боком стоял сарай. Они еще успели увидеть торопливо закрывающиеся ворота.

— В сарай убежали!

— За ними!

— Ребята, да они другими дверями в лес сбегут.

Толпа мгновенно окружила сарай. Внутри скулили собаки.

— Выходите!

За дверьми было тихо.

— Выходите, не то выломаем ворота!

— Стрелять будем!

— А стреляйте, стреляйте! Не очень-то боимся!

— Зелинский, вперед!

На миг они все же поколебались. Как-никак там, за дощатой преградой ворот, были две заряженные двустволки. А то и три, если Грабарчук остался в сторожке ночевать.

— Вышибать ворота!

— Стойте, мужики! Зачем ворота ломать? Поджечь, только и всего!

Толпа радостно зашумела.

— Конечно, поджечь! У кого спички есть?

Нашлись и спички. Мгновенно нашлась и охапка соломы.

— Кладите под ворота. Там, за ними, в сарае сено лежит. Зелинский, поджигайте!

Старик беспомощно замахал руками.

— Люди, что вы делаете? Приедет полиция, под суд их отдадут…

— Нечего ждать! Поджигайте! Вы отец, ваше право!

— Да чего ты раздумываешь, Константин? — подстрекал старый Чапля. — Тебе надо начинать.

— Вы отец, вы только начните, а там уж мы наведем порядок, и тут и в Остшене!

— Чего вы боитесь. Не наплевать ли вам, хоть и двадцать лет получите?

— Ну да уж и двадцать лет!

— Да хоть и двадцать! Зато им будет конец.

— Вздохнут люди!

— По всему свету пойдет, какие мы порядки у себя наводим!

— Люди мои милые… Я… Что ж я… На то есть суд… Сгорят ведь… Люди ведь все-таки!

— Они-то небось не раздумывали, когда вашего Стефека камнями убили! Тоже человек был, не скотина!

— Да что со старикашкой разговаривать! Подкладывайте огонь! Все одно, кто.

— Тише! Что-то слыхать.

Все умолкли. В чистом воздухе солнечного утра откуда-то издалека доносился звук. Что-то гудело на дороге. На миг они позабыли о запершихся в сарае.

— Что это?

— Кажись, машина.

— Нет, не машина.

Но теперь уже было видно. По узкой песчаной дороге к лесу мчались два автомобиля.

— Полиция!

— Ну-ка, мужики, живей, пока они не доехали!

Толпа заколыхалась, но никто уже не торопился. На солнце поблескивали стволы винтовок.

Они расступились, пропуская машины. Во второй, рядом с комендантом участка, сидел староста.

— Глядите-ка! Это он дал знать!

— Испугался, сволочь.

— Надо было подстеречь его!

— Кто там о нем думал?

— Расступись! Что за сборище?

— Лесники… — наперебой стали рассказывать люди из толпы.

— Мы уж сами с ними справимся, — сухо отрезал комендант, изучая глазами местность. — Гаевский! Подъезжайте с той стороны. Раняк, сюда! Приготовьте место для арестованных!

Крестьяне плотной толпой обступили машину.

— Что ж, так и дадим им уехать?

— Как господа, покатят?

— Значит, так мы их и выпустим?

— Мужики, как же это вышло? Коли их заберут отсюда, то господин граф уж будет знать, где за них словечко замолвить! И опять ничего не выйдет!

— Не дадим забирать!

— Пусть их только из сарая выведут!

— Полицейские уже пошли.

— Держаться вместе, ребята, сюда!

Ворота скрипнули. Толпа дрогнула, но из сарая никто не выходил. И вдруг взревел мотор, и из-за сарая внезапно вылетела на боковую дорогу в лес машина. Все увидели между синими мундирами полицейских зеленую форму лесников.

— Ребята, глядите, что делается!

— Другими дверями вывели!

— Догнать их!